– Мне это вообще не нужно – читать да перечитывать, – он высокомерно ответил. – Вы мне скажите название, кто написал – приблизительно, – и картинки будут лучше, чем текст, я вас уверяю.
Пытаюсь пристроить своего перезрелого семинариста в журнал “Дружба народов”. Расхваливаю его Бахнову на все корки:
– Пойми, это человек, который интеллигентно пишет про соитие. Ты же смеешься надо всеми, когда про это пишут неинтеллигентно.
– Когда про это пишут неинтеллигентно, я смеюсь, – задумчиво отвечает Бахнов, – а когда интеллигентно – я скучаю…
– Что??? – кричит Седов. – Пудра??? Наверное, за тысячу рублей??? Зачем ТЕБЕ пудра? В ТВОЕМ возрасте? При ТВОЕЙ красоте?! Кого ты хочешь поразить такой пудрой дорогой? В ГУМе! Я понимаю, ты подъехала бы на шевроле к ГУМу и на счете у тебя тридцать тысяч долларов с дисконтной картой! А ты – с твоей убогой зарплатой, бесплатными детскими утренниками… У тебя что, фотосессия намечается???
Мама Седова, провожая старый год, благостно произносит тост:
– Господи! У нас был такой хороший год. Пусть новый год будет еще лучше!
– Что?! – закричал Седов. – Как ты смеешь, неблагодарная, требовать все больше и больше??? Скажи спасибо и втайне помолись, чтобы следующий год не был хуже. Как это можно постоянно требовать у Бога все новых и новых благ?!
Зато, когда его в метро обругала какая-то грубая женщина и двинулась дальше своей дорогой, он крикнул:
– Тетка!
Та оглянулась, и он спокойно сказал:
– Благословляю тебя в твоем гневе…
Феликс Шапиро:
“Одному еврею все твердили: что живешь один как сыч? Будешь умирать – никто стакан воды не подаст.
Он женился. Мучился с женой, мучился с детьми, мучился с внуками. Пришло время умирать, вокруг скорбные лица близких – а он хохочет, не может остановиться. Его спрашивают:
– Ты чего?
Он:
– А мне пить совсем не хочется!”
“Дорогие мои! – нашла я свое письмо из начала 90-х друзьям Хамиду и Розе Исмайловым. – У нас все хорошо. Я обменяла 100 долларов на две фальшивые купюры, во дворе меня покусала собака, Серёга учится в художке через пень колоду, и его учитель по композиции и рисунку Гена Соколов говорит, что он так же плохо рисует, как его папа. Обнимаем вас, целуем, любим и скучаем…”
Художник Тишков и дизайнер Борис Трофимов работали с польскими коллегами над книгой Велимира Хлебникова и Юлиана Тувима. Денег им дали мало, СССР – на излете, по старой советской традиции они в Варшаву взяли с собой колбасу. Боря – четыре штуки, а Лёня – одну.
– Борь, у тебя сколько колбас? – спрашивает Лёня через некоторое время.
– Четыре.
– А ты какую-нибудь начал?
– Да, – говорит Боря.
– Тогда возьми эту жопку от моей колбасы, приставь к своей начатой, и у нас опять будет четыре целых колбасы!
Выступаем с Седовым в Саратовском ТЮЗе. Только стали разыгрывать его сказку сшитыми мной куклами, как из этих кукол вылетела моль и заметалась в прожекторах софитов.
Я бросила все и побежала за ней, пытаясь прихлопнуть.
Седов:
– Марин, ты не забыла, где мы находимся?
Старый приятель попросил написать добрые напутственные слова на заднюю сторонку книги его подруги.
– Да ты напиши сам, – сказала я ему, – и поставь мое ничем не скомпрометированное до этой просьбы имя…
Едем в машине – Татьяна Бек, Дина Рубина и я. Таня говорит:
– Я была на вечере Окуджавы, и там все закричали “браво”, и я тоже крикнула “браво”. А мне женщина рядом сказала: “Надо кричать не «бра́во», а «браво́», иначе вы не прорветесь, не выделитесь… Я старый квакер, я знаю!” Можете взять это себе, – предложила нам Таня, – использовать в романе.
Пауза.
– Я тебе уступаю, – величественно сказала мне Дина.
Мы с Диной Рубиной заглянули в буддийское издательство “Открытый мир”, а там на стенке висит большой портрет далай-ламы.
– Ой, как на Стасика Митина похож! – обрадовалась Дина.
– Да ничего подобного! – воскликнула я, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию.
– Похож, похож, – говорит Дина, – ты не видела, как он постарел.
Докладываю радостно Седову, что после моего письма его рукопись включили в Федеральную программу, теперь дадут деньги на издание, выйдет книга.
Седов – с негодованием:
– Кому ты рассказываешь об этом?! Нет, ты соображаешь? Если ты заглянешь ко мне в душу, ты увидишь, что там горит костер и на этом костре горят книги, все до одной, в том числе и моя!!!
– Зачем ты выбросила мои ботинки? – кричит Лёня. – Да, молния на них сломалась, ну и что? Утром встал, надел, скотчем прихватил и пошел, а вечером отодрал и лег, потом утром опять прихватил!..
– Я такой была красильщицей раньше, – говорила Люся. – А сейчас развожу краску, завариваю, кладу предмет, а когда вынимаю – вода стекает, а он остается такого цвета, какого и был. Так что теперь у меня художественный свист выходит на первое место.
Я сидел во Вселеннои
Позвонили из Союза писателей и спросили – какого я года рождения?
– А то у нас тут написано – 1854!
– Так и есть, – я им ответила.
Не стала разочаровывать.
Серёжка – маленький – спрашивает:
– Я не пойму, мы хорошо живем или плохо?
Вернулась домой, рассказываю:
– Захожу в журнал “Дружба народов”, в отдел прозы: “Новые писатели нужны в литературе?”
Серёга, не дослушав:
– …Нет, что вы! Старых-то никак забыть не можем.
– Если б ты знала, – сказал Леонид Бахнов, – как мне пришлось из-за тебя сражаться с корректором. Она хотела у тебя переменить все знаки препинания – на противоположные!
В 80-е годы художник Анатолий Орехов и Лёня Тишков отправились на заработки в Тюменскую область – расписывать детские сады. Толя был толстяком, решил худеть, да и вообще они старались поменьше тратиться. Письма шли очень долго, поэтому я им послала телеграмму: “Кампанию похудения одобряю и поддерживаю”.
Им ее отдали на почте, они смотрят – одно слово заклеено. Что такое? Оторвали бумажку – а в слове “похудения” пропущена буква “д”.
Карикатурист Виталий Песков шагает по Цветному бульвару, а ему навстречу бывший сотрудник “Литературной газеты”, немного спившийся, в обеих руках авоськи с бутылками, брюки расстегнуты.
Виталий ему:
– Ты б хоть ширинку застегнул!
А тот развел руки в стороны и отвечает:
– Не на что!
Якову Акиму принесли телеграмму от Марка Соболя и Григория Граубина из Забайкалья, из города Красный Чакой:
“Пока еще глотка глотает пока еще зубы скрипят тчк”.
Дочь Якова Акима Ира зашла в Чите к писателю Григорию Граубину. Ее сопровождала церковная женщина, знавшая Граубина исключительно понаслышке и даже не мечтавшая очутиться у него в гостях. Обе они были поражены непритязательностью быта известного писателя на фоне его очевидного духовного богатства.
