– Моя соседка из другого крыла морила тараканов, – рассказывает Яков Аким. – И хотя морильщик уверял, что это вещество вредно только для тараканов, у нее разболелась голова, и она подумала, что у кенара тоже разболится. А еще до дезинфекции предложили мне на выбор взять к себе временно или кенара Гошу, или таксу по имени Феликс. Я выбрал кенара. Кенар, – объяснил мне Яков Лазаревич, – это такая лимонно-желтая птичка. Он поет, с ним можно разговаривать, он отвечает, я достал окарину и сыграл. И ты знаешь – он разволновался. Короче говоря, они мне эту птичку подарили вместе с клеткой…

– Ты, Марин, ко мне так относишься хорошо, – сказал Леонид Сергеев, – только потому, что не знаешь, какой я пьяница и бабник!

– Со мной за столом в “Переделкино” знаешь кто сидит? – я с гордостью говорю Седову. – Курляндский! “Ну, погоди!” который написал!

– Как? – удивился Седов. – Он член Союза писателей?

– А что? – говорю.

– Как что? В этом “Ну, погоди!” есть только одна реплика: “Ну, заяц, погоди!..”

– Я сегодня ехала в автобусе, – рассказывает моя сестра Алла, – и там один джентльмен меня всю дорогу толкал, пока я не закатила ему скандал. Он давай препираться, какие-то неприятные вещи бросать мне в лицо, тогда я схватила его шапку и выкинула в открытую дверь. Как раз была остановка. Он прямо не знал, что делать – наброситься на меня с кулаками или выскакивать за шапкой. Если б это был настоящий джентльмен, аристократ в шестнадцатом колене, он бы, конечно, остался, а этот ненастоящий – он выскочил…

В метро зашла девушка в вагон – а там так тихо, ей, видимо, почудилось, что это какое-то учреждение, и она сказала:

– Здравствуйте.

Лёня отправился утром на вечеринку в чешское посольство, вернулся – рассказывает:

– Пришло очень много народу, замшелые дипломаты повытащили из сундуков свои велюровые костюмы и французские немодные галстуки, какие-то чешские военные с аксельбантами и подвязками. Стол ломился от яств – в одиннадцать утра! Шпикачки, сливовица, бехеровка, пиво лились рекой, все эти люди сразу принялись за еду – так рано утром, навалили себе продуктов в тарелки, ели, пили, даже выходили на балкон курить, хотя был конец октября. Посол всех приветствовал лично, чуть не четыреста человек, каждому пожимал руку. Я заметил Эдуарда Лимонова, тот стоял одиноко в добротном двубортном костюме с широченными плечами и очень широкими лацканами, видимо, сам его когда-то сшил, и в больших ботинках с широкими тупыми носами на микропоре. Я поздоровался, – сказал Лёня, – а когда мы приблизились к послу, торжественно представил его: Эдуард Лимонов, писатель и лидер оппозиции. Все, конечно, подумали, что я – его правая рука. Тем более, прощаясь с ним, я сказал: удачи, Эдуард! А ближе к полудню, когда я хотел обратить свой взор к еде, все было уже съедено.

Филиппинский диктатор Маркос, много лет угнетавший и грабивший свой народ, то ли наконец сбежал, то ли умер, в общем, пришли разбираться к его жене и с изумлением обнаружили у нее несколько тысяч пар модельной обуви, она коллекционировала…

– Посмотри мне в глаза, – попросил Даур, – почему ты смотришь в вечность?

“Говорят, от ночной еды ухудшается память, – пишет мне девяностотрехлетний дружище Эфраим Соловей. – Хуйня! Всегда ем по ночам, а память – лучше бы была похуже…”

Он слушает джаз, гоняет на велосипеде и смеется над старшим братом Вовой, проживающим в Америке, что тому виагра не помогает.

В разгар ремонта ко мне приехал человек из деревни, Юра, с двумя взрослыми сыновьями – забрать что не нужно из мебели. Хотела все отдать, такой он белобородый, благостный. Даже свой детский столик, который еще столяр Котов сделал, когда мы жили в Большом Гнездниковском переулке.

А Юра:

– Не надо, не отдавайте детский столик! Пусть он останется с вами. Как вы милы мне. Я обязательно должен вам сказать. Я негодяй буду, если не скажу, – надо пить структурированную воду! По тридцать граммов на килограмм веса – церковную, из родника, фильтрованную – сырую! Три месяца – и никогда не будете болеть! Вы запомнили? Ну как вы милы мне, дайте я вас обниму!

Ушел, потом стучит. Я открываю дверь.

– Вы запомнили? Воду! Пить воду!!!

Наш сосед, видя, как мы бредем по снегу со старым сеттером Лакки:

– А что вы будете делать с Лакки, если он сейчас умрет?

Я, спокойно:

– Похороним на Новодевичьем кладбище…

Связала нашему Лакки носки и теплый жилет.

В них он гулял на улице в свою последнюю, семнадцатую зиму.

А когда пробил час, за ним явились два ангела – ветеринар и шофер.

Их звали Лёня и Марина.

На своем очередном юбилее Яков Аким сказал:

– Я вспоминаю свои юбилеи начиная с десяти лет.

– А я сейчас подумал, – говорит Коваль, – и с ужасом понял, что я себя помню только начиная с сорока.

– Но не такой-то Коваль был и прекраснодушный, – вспоминает Сергеев Лёня. – Знаешь, какой у него любимый анекдот? Он его рассказывал, когда к нам в буфете кто-нибудь хотел подсесть:

“Сидят Петька и Чапаев, пьют. К ним подходит политрук Фурманов:

– Вам третий не нужен?

– Ты будешь пятый, – отвечает Василий Иванович.

– Как так?

– Четверых уже послали!”

– Вот я не знаю – нормальная она или нет, наша консьержка? – удивляется папа. – Когда я иду мимо нее – она всегда говорит: “Если б вы знали, как я вас люблю. Можно я вас поцелую?” – “Ну, валяйте!” – я отвечаю. Она обнимает меня и целует, целует!.. И все газеты с журналами мне отдает, принадлежащие другим людям: “Берите, берите, – бормочет, – вам нужнее!..”

– Сегодня до того день счастливый! – сказала Люся. – Даже все негодяи и подлецы были очень ко мне расположены.

Коля Шаров – орнитолог. Я написала о нем колонку в газете “Московская правда” и назвала ее “Птицы в городе”. Случилось так, что Николаю пришлось забежать в общественный туалет.

– И представляешь? – он взволнованно говорил. – На гвозде болтается лишь один клок газеты с твоей статьей – про меня. Я просто не знал, на что решиться!..

Коля – профессиональный орнитолог и любитель– энтомолог. Многие годы он звал меня с собой в Юго-Восточную Азию. Причем в сезон муссонных дождей.

– Потому что в это время, – мечтательно говорил Шаров, – все гады повыползут!

Собрались в Таиланд: Коля, его жена Галя и я. Мы еще в очереди стоим на получение посадочного талона, а Шаров уже начал съемку – как его Галя будет входить в самолет. Вдруг Галю обгоняет певец Николай Басков – видимо, летит на гастроли в Бангкок, заметил, что идет съемка, и стал заслонять лицо ладонью.

Шаров ему:

– Да на кой вы мне сдались? Проходите быстрей, вы мне мою Галю загораживаете.

Шаров, еще в самолете над Бангкоком:

– Ой, пошел уже запах Таиланда, ни с чем не сравнимый!

– Был бы я олигархом, – говорит Коля, – я б на три дня в Ханой смотался. Там настолько чудесно змей готовят в змеиной деревне – объедение!

В Лаосе на острове мы ехали по узенькой дорожке на велосипедах, Галя врезалась в киоск с чипсами и кока-колой, практически разнесла его вдребезги, и еле удержалась, чтобы не свалиться с обрыва в Меконг.

– Эх, жаль, я не знал! – переживал Коля. – А то бы остановился и заснял этот момент!