В нише стояли мешки. Высокие, узкие, пошитые из почерневшей от времени толстой кожи. Мы с Кузьмой выволокли на свет ближайший, Кузьма дрожащими руками распахнул горловину.

– Что это?

Я осторожно взял из его ладони гладкий желтый кружок. Подсветил фонариком.

– Златник Владимира Святославовича, больше известного как Красное Солнышко. Равноапостольного крестителя Руси.

– Редкая монета?

– В специальной литературе описано одиннадцать экземпляров, фактически их всего шесть и все в Эрмитаже. Самый подделываемый в СНГ раритет.

– Дорогая?

– Даже трудно оценить. Два года назад сребренник Владимира (их известно свыше четырехсот) российский музей купил за четыре тысячи долларов.

– А это? – протянул он мне еще один кружок.

– Византийская номисма. Золотой иперпир Алексея Комнина. Это не такая дорогая.

– Нумизматическая коллекция, – Кузьма ссыпал монеты обратно.

Мы вытащили из ниши все двенадцать тяжелых кожаных мешков. Ксендз деятельно помогал нам. В мешках были монеты: золотые – английские нобли, португалы, различные дукаты; серебряные (их было гораздо больше) – талеры, гульдены, двойные талеры и половинные. В части мешков оказалась столовая посуда, золотая и серебряная; большие блюда, не влезавшие в узкие мешки, были скручены трубкой… Попадались кубки – золотые и серебряные, усыпанные драгоценными камнями пряжки туфель, подвески. В трех мешках оказалось оружие. Холодное: шпаги и сабли в дорогих ножнах и с рукоятками, усыпанными камнями; огнестрельное: отделанные золотом и серебром кремневые пистолеты. Сокровища магнатов Чишкевичей. Того, чтобы мы боялись увидеть, в мешках не оказалось.

Окинув ошалевшим взглядом устроенный нами развал, Кузьма торопливо пошел вдоль стены, подсвечивая себе фонарем и постукивая гвоздодером. Когда кирпич отозвался глухим звуком, присел и стал внимательно изучать кладку. И вдруг ожесточенно ударил в нее стальным крюком. Я кинулся на помощь…

Снова в подвале стояли грохот и пыль, кирпичи летели во все стороны. Когда щель в перегородке, скрывавшей нишу, стала настолько большой, чтобы в нее можно было просунуть голову, Кузьма поднял с пола фонарь и заглянул внутрь. Отшатнувшись, отбросил гвоздодер и стал, как и я, выламывать кирпичи голыми руками.

Мы работали вдвоем: ксендз все еще возился у мешков. В очередной бросив на него сердитый взгляд, я заметил, как он торопливо прячет в свою сумку какой-то длинный кожаный футляр.

– То не злато, пан, то не злато! – замахал он руками, увидев мое лицо. – Паперы. Только паперы…

Подскочив к нам, он стал помогать, торопливо отбрасывая в сторону кирпичи. Когда перегородка опустилась ниже колен, Кузьма нырнул в нишу. Неуклюже попятился, вытаскивая наружу что-то большое. Выпрямился и повернулся к нам.

…Голова Риты безжизненно свисала вниз, кисти рук болтались у колен Кузьмы. Бросив взгляд на усыпанный кирпичами пол, Кузьма прислонился спиной к стене и медленно сполз вдоль нее, устроив тело на коленях. Осторожно взял Риту за плечи и прижал к себе. Бережно погладил по голове.

– Воробышек…

Я отвел взгляд. Отец Веслав тоже смотрел в сторону, мелко крестясь. Кузьма что-то бормотал у меня за спиной, и, оглянувшись, я увидел, как он целует Риту в лоб, глаза и щеки. Глаза у меня защипало – наверное, от стоявшей в воздухе пыли. Я пошел к лестнице.

– Она жива, Аким! Она жива…

Я обернулся. Кузьма, неловко согнувшись, сидел, приложив ухо к груди Риты. Счастливо улыбнулся мне.

– Дышит! Просто без сознания.

Он поднялся, не выпуская тело из рук.

– Аким! – он кивнул в сторону ниши. – Там еще…

Еще вытаскивая тело наружу, я понял, что здесь мы опоздали – тело в моих руках было холодным и окостеневшим. Поэтому, вытащив его на свет, я торопливо уложил труп на пол…

Глаза рыжей попадьи были закрыты, словно она спала, но нижняя челюсть обвисла, приоткрыв черную щель рта.

– Патер ностер… – послышалась сверху.

Я поднял голову. Ксендз, крестясь ладонью, громко читал молитву. Я развязал узел платка под подбородком попадьи, придерживая ее голову, осторожно снял его и накрыл безжизненное лицо. И разорванную до позвоночника шею… Рыжая Раиса из деревни Прилеповка оставила не только своего Константина. И кто бы чего не говорил о ней прежде…

– Идем! – услышал я над собой голос Кузьмы. – Больше тут нечего делать.

Ответить ему я не успел. Громовое рычание сотрясло стены подвала…

У лестницы, преграждая нам путь, стоял зверь. Огромный, черный, с рыжими подпалинами на боках. Волк… Нет, волки не бывают такими большими. Собака? Откуда в Горке такая зверюга?..

Глаза зверя бешено блеснули в луче фонаря. Он снова раскатисто зарычал, показывая длинные желтые клыки.

– Пан Езус!

Я оглянулся. Ксендз черной птицей метнулся к мешкам и закопошился у них. Через мгновение в руках его появилась шпага. Ловким движением выхватив ее из ножен, отец Веслав стал в позицию. Позади нас.

У лестницы снова зарычали. Я повернулся к зверю, и в этот момент он прыгнул. И тут же, с размаху натолкнувшись на невидимое препятствие между нами, с визгом упал на пол.

– Держи его, Аким! Держи!..

Кузьма подал мне Риту на руки, и метнулся к стене. Боковым зрением я видел, как он выхватил из сумки знакомый сверток с ножами и почему-то стал втыкать их короткими лезвиями в щели пола. Низкий заборчик из ряда хищно торчащих кверху больших черных лезвий вырос в мгновение ока.

"Неужели он думает так остановить зверя?" – подумал я, холодея от мысли, что разум Кузьмы не выдержал пережитого.

– Держи его! Держи…

"Почему его, а не ее"? – снова подумал я, скосив взгляд. Кузьма торопливо срывал с себя одежду. Я оказался прав. Держа Риту на руках, я один стоял перед бесновавшимся передо мной зверем. Ксендз со шпагой храбро оборонял мою спину, а рядом раздевался съехавший с разума Кузьма.

Несколько раз безрезультатно бросившись на невидимую перегородку, черный зверь встал на задние лапы, словно проверяя ее высоту. Таким он показался еще больше – почти с меня ростом. Убедившись в непреодолимости преграды, зверь пошел вдоль нее, через шаг пробуя ее то лапой, то зубами. Время от времени он зло порыкивал. Пройдя от одной стены подвала к другой, зверь вернулся в центр, сел и пристально уставился на меня. Пасть его была полуоткрыта, густая белая слюна стекала по черной нижней губе и капала на пол…

Я вдруг почувствовал, как меня повело. Непонятная слабость охватила все тело, глаза стали закрываться сами собой. Я пошатнулся.

– Еще секунду, Аким!

Сбоку зашлепали ноги. Боковым зрением я увидел, как Кузьма, разбежавшись, прыгает вверх и прямо над ножами переворачивается в воздухе. Закрыл глаза. Но вместо удара тяжелого тела о пол рядом послышался легкий шорох. Я открыл глаза – слева от меня стоял волк…

Он был куда меньше сидевшего впереди черного зверя и серый. В боковом свете мощного фонаря, хорошо была видна его густая с проседью шерсть, поблескивавшая, когда волк переступал с лапы на лапу. На задних лапах волка болтались приспущенные черные носки. Стряхивая их, он подрыгал одной задней лапой, затем другой…

– Пан Езус! – выдохнули сзади.

Волк глухо зарычал. Черный зверь вскочил и ответил ему тем же. В следующее мгновение волк пулей рванулся вперед и вцепился черному в холку…

Черно-серый клубок катался по полу подвала, оглашая его рычанием и визгом. Кирпичи и клочья шерсти летели во все стороны. Я оглянулся. Ксендз, бросив шпагу, стоял на коленях, молясь. А передо мной по-прежнему дико рычала и визжала страшная битва. Время от времени клубок распадался надвое, оба зверя вставали друг перед другом, дико рыча, и в следующее мгновение снова стремительно сплетались в визжащий клубок…

Постепенно схватка стала смещаться к лестнице, куда не доставал свет фонаря. Черный зверь теснил серого. Потом я услышал отчаянный визг – и визг захлебнулся. Клубок из двух теней распался. Одна осталась лежать на полу, вторая потихоньку затрусила к нам. Вот она вступила в луч фонаря…