— Халтерн?

Он встал на ноги. Наши пальцы прикоснулись друг к другу через прутья решетки, которая являла собой пример добротной ремондской работы. Вид Халтерна не был обиженным, но выглядел он лишь менее почтенно, чем обычно.

— С вами все в порядке?

— Да. Я намеревался покинуть Корбек, но не успел уйти вовремя.

— Вы не хотите быть искренним, да? — Но это был, скорее, риторический вопрос. Часть моей тупости уже успела оставить меня. — Сколько же времени мы здесь проведем? Мы можем сообщить о себе на свободу?

— Может быть. Кристи, дела наши незавидны. Ближайшая к нам помощь находится в гарнизоне.

— А Рурик больна.

— Или на юге, в Таткаэре.

— Это слишком далеко отсюда. Потребуется много времени.

Он кивнул.

— У вас нет… оружия? Ничего, что могло бы помочь нам освободиться?

— Ничего, Все мои вещи находятся в моих комнатах. — Мгновенно в голове у меня мелькнула мысль. — А Марик?

— Я не видел кир, когда они вели меня сюда.

— Что мы можем сделать?

— Подождать, — сказал он.

Камера была невелика: три шага в ширину и четыре в длину. Длины нар едва хватало, чтобы вытянуть ноги. Некоторое время мы разговаривали, расположившись на нарах, потом стало совсем темно.

— Не полагайтесь на него, — прозвучал из темноты голос Халтерна. — Его наибольшая лояльность принадлежит телестре.

— Он найдет способ вызволить нас отсюда.

Я лежала не смыкая глаз и ждала прихода Фалкира.

Сквозь щели пробивался белесый солнечный свет. Я растерла себе руки и ноги, закоченевшие от холода. «Наверное, еще рано», — подумала я. Мне удалось поспать некоторое время, несмотря на жесткость нар, но согреться было невозможно, и у меня мерзли ноги.

Халтерн все еще лежал, приняв позу зародыша, и спал. Это дало мне возможность относительно интимным образом воспользоваться кадкой; я все еще не была осведомлена в полной мере насчет ортеанских обычаев.

Потом не оставалось ничего иного кроме ожидания.

Луч солнца полз вниз по стене и достиг пола в соседней камере. Стали видны пыль и грязная солома.

Теперь я была уверена, что одна из остальных камер тоже была занята, потому что ночью я слышала там шорохи. Когда солнце стало светить прямо на кучу соломы, та зашевелилась, развалилась, и из нее поднялась женщина.

Она схватилась за решетку двери своей камеры и так потрясла ее, что от лязга железа загудели стены.

На ее темной коже были видны старые, побелевшие шрамы. Руки ее были узки даже по ортеанским понятиям, а все двенадцать ногтей были полностью обгрызены. Ступни ее с широко расставленными пальцами выглядели словно грубые башмаки. Она была голой.

Когда она повернулась ко мне и на своем ограниченном пространстве сделала несколько шагов в мою сторону, я увидела ее густую свалявшуюся гриву, тянувшуюся вниз по всему позвоночнику.

Ее лицо было в царапинах, на губах запеклась кровь, а глаза, похожие на черное стекло, ничего не выражали.

— О, Богиня! — послышался сзади шепот. Это проснулся Халтерн.

Услышав его голос, она замерла, наблюдая за нами.

Я спросила:

— Кто вы?

Ответа не было. Она отступила с солнечного света к стене камеры, после чего ее невозможно было ясно видеть.

— Это бессмысленно, — сказал Халтерн, — она из варваров. С той стороны Стены Мира. Должно быть, ее послали сюда из крепости.

Мы прекратили наш разговор, когда открылась главная дверь.

Вошла высокая и очень худая женщина с мечом «харур» наголо. Она открыла дверь моей камеры. За ней последовали другие, они несли одеяла, шкуры, еду, вино и, наконец — а это обрадовало меня более всего, — чашу и некоторое количество угла для нее.

— У вас в телестре есть друзья, — сказала худая женщина. Я узнала ее, но не по лицу, а по речи; она была одною из дочерей Сетин. — Не говорите об этом ничего, если вас будут спрашивать.

— У вас есть какое-нибудь сообщение?

Она резко покачала головой и покинула камеру.

— Вы можете передать что-нибудь от меня? Скажите…

Наружная дверь со скрипом захлопнулась, и я услышала, как снаружи прогремел засов.

Я придвинула чашу с углями поближе к решетке, так что немного тепла доставалось и Халтерну, и смогла передать ему несколько одеял. Все еще было холодно, но уже не чувствовала пробиравшего до костей озноба.

— Поведение вашего арикей достойно похвалы. — Халтерн отбил горлышко у одной из бутылок и стал жадно пить. — Тут он берет на себя такой риск, на который я бы не отважился.

Мне удалось также забросить в другую камеру жареную ножку вирацу. Дикарка набросилась на нее и стала рвать мясо зубами. Никто не принес нам что-нибудь поесть, а мучительные спазмы в желудке, причиняемые голодом, затрудняли мышление.

— Мне никогда не следовало бы покидать Таткаэр, — сказал Халтерн, горько упрекая самого себя. — Сфера моей деятельности — это города. Но не копание в грязи в Ремонде. У вас есть сколько-нибудь денег?

— Нет, ни единой медной монетки.

— У меня есть немного серебра. В следующий раз я попробую подкупить охранника, чтобы он вынес наружу сообщение от нас.

Дикарка что-то сказала одной короткой фразой. Халтерн замолчал с раскрытым ртом и уставился на нее.

— Кто вы? — Я подошла к решетке. — Как вы сюда попали?

Ее лицо было неподвижным, но говорила она вопросительным тоном.

— Имирианка? — Мне в это не верилось.

— Наверное, архаичная раса, — сказал Халтерн. — Вы правы.

Женщина указала на меня:

— Кто?

— Кристи, — ответила я и сказала это еще раз, когда она повторила слово. Она подошла ближе и обхватила своими костлявыми руками прутья решетки. Голос ее был грубым.

— Кто твой друг? — спросила она.

— Халтерн, — сказала я, — он с юга.

Я не могла бы сказать, насколько она поняла меня. Халтерн подошел ко мне поближе и стал задавать вопросы, но она не отвечала. Вскоре она вернулась в дальний угол своей камеры и больше не реагировала на нас.

— Как долго она здесь находится, хотела бы я знать?

— Понятия не имею. Я вам когда-нибудь… — продолжил он, явно стараясь отвлечь мое внимание, — рассказывал о моей телестре Бет'ру-элен?

Я откинулась назад на нарах, завернувшись в три одеяла и мех зилмеи.

— Нет, еще нет. Расскажите.

Я втянула голову в плечи при виде яркого белого света. Чужая рука крепко держала меня за плечо. У меня возникло инстинктивное желание опереться на нее, и в мои запястья врезались металлические манжеты. Рука охранника схватила меня крепче, и я сумела встать. На моих щиколотках была натянутая цепь полуметровой длины.

— Молчите в этом присутствии! Молчите в этом доме!

Гул голосов и шум смолкли.

Надо мной высился большой купол, через отверстие наверху внутрь светило полуденное солнце и слепило меня. Своды помещения поддерживали стройные колонны. Дальше, в глубине, находились купола поменьше, в нишах которых теснились люди.

Я стояла между двух охранников.

В тишине прозвонили полуденные колокола, их короткий звон отразился от купола. Охранники подтолкнули меня вперед. Я взошла на возвышение. Передо мной находилась круговая железная решетка, диаметр которой составлял около пяти метров. Я посмотрела вниз. В нескольких ярдах ниже солнце освещало каменное обрамление глубокой шахты колодца, все остальное было в полумраке.

По другую сторону колодца стоял Арад. Рядом находилось еще одно возвышение, остававшееся пустым. Арад стоял за столом, на котором лежали бумаги и свитки, и беседовал с молодым говорящим с землей.

Кроме нас я не увидела больше никого на просторном, украшенном мозаикой полу купола. Постепенно мои глаза привыкли к свету, и я заметила, что в состоявшем из естественной скальной породы амфитеатре были вырублены ступенчатые ряды скамей и что меньшие из них примыкали к главному куполу. Между колоннами я увидела большое число ортеанских лиц, окружавших меня со всех сторон.

— Я пригласил вас в дом-колодец, чтобы расследовать одно очень серьезное обстоятельство. — Голос Арада, хотя тот и не повышал его, был очень хорошо слышен под куполом. — Т'Ан Ремонде решил, что его речь идет о деле, относящемся к компетенции дома-колодца, а не двора. Я призвал вас сюда, чтобы судить и доказывать.