Смотри-ка ты, первый раз назвала по имени, Даном, что-то это, наверное, да значило.

– Н-да? – хмуро отозвался Бродов, сдержанно зевнул и непроизвольно глянул в зеркало заднего обзора. – Значит, говоришь, мурзик? А вообще-то что это с ним? На первый взгляд похоже на зомбирование. Слушай, а мы не слишком разговорчивы? Машинка-то, она того, стучит.

– Ну, если тебе так проще, то пусть будет зомбирование[204]. – Дорна обернулась, глянула на Веню, тронула мизинцем писаную бровь. – А в плане разговоров не волнуйся. Наши очки не хуже вашей зажигалки. Никто никуда уже не стучит. Эти гниды, которые делают мурзиков из людей, уже утратили с нами радиоконтакт. В Багдаде все спокойно. Кругом полнейшая тишина. И здесь, – она резко отвернулась, – и там. Самое время вроде бы поговорить, вволю пообщаться, поиграть в вопросы и ответы. Только здесь, Дан, не игра, а война. И поэтому тебе лучше знать ровно столько, сколько нужно. Чтобы выжить. Ясень пень?

И она поведала о неких негодяях, подло манипулирующих бедными людьми – мастерски, умело, с невероятным цинизмом – для достижения своих подлых, низких, прямо-таки чудовищных целей. По существу, лихо, на всепланетном уровне загребающих жар чужими руками. Почему чужими-то? Да потому что и на них самих имеется управа, и не дай бог обнаружится их зловещий след. Кто такие эти негодяи, в чем их интерес, кому под силу дать им по шапке – не важно. Важно то, что ты, Бродов, им словно кость в горле, и они непременно постараются убить тебя. В общем, негодяи, и все тут. Прослушал краткий инструктаж и хватит. Для выживания достаточно. Вполне…

– Ну ты и конспиратор, блин. Все знаешь и молчишь, – заметил Бродов, уважительно кивнул, от давешнего пакостного его настроя не осталось и следа. – Ладно, последний вопрос к тебе. Невинный. Почему мурзик-то? Другого названия, что ли, не нашлось?

На душе у него было не то чтобы радостно – ясно, спокойно и конкретно. Да, сомнений нет, он попал в дерьмо, изрядное, планетарного масштаба. Плевать. Рядом с ним женщина его мечты, загадочная, страстная и отважная. Не верящая, похоже, ни в бога, ни в черта и не боящаяся ни того ни другого. За ней он готов и в огонь, и в воду, и в это самое… планетарного масштаба. Эка невидаль, не привыкать, если выживем, то уж отмоемся.

– А чем плохо название-то? В самый раз. – Дорна улыбнулась, но совсем не весело. – Мурзик, мурзилка, родственник Чебурашки. Желтое, аморфное существо вот с такими ушами и вот с таким хвостом. Делай с ним что хочешь. Вот как раз под колер этого драндулета. – Она похлопала по выцветшей торпеде, и в тихом голосе ее послышалась печаль. – А потом, ведь у мурзика весь энергетический спектр смещен в сторону желтого. Ничего своего – ни мыслей, ни желаний, ни эмоций. Живой говорящий труп с жестко заданной программой реализации. Ладно, – она взглянула на часы, – хорош болтать. Прибавь-ка лучше ходу, километра через три должна быть заправка.

– Слушаюсь, мэм. – Буров оскалился, покладисто кивнул и воровато глянул соседке на колени. – Все-то ты знаешь, все-то ты понимаешь. Интересно, откуда?

– От верблюда, – призналась Дорна, прищурила глаза и сдвинула колени. – Ты опять, негодник, за свое? Забыл? Меньше знаешь – легче умираешь. И давай смотри за дорогой. Не на отвлекающий фактор.

Километра через три действительно показалась заправка – колонки, кафешка, стоянка, лабаз, на редкость неухоженный, очень средних кондиций сортир. Форпост комфорта, мух и торжества цивилизации в безбрежном море рыжего песка.

– Паркуйся, Дан, заправятся без нас, – с ходу взяв командование на себя, распорядилась Дорна. – Давай вот сюда, в самый уголок. Чтобы никто не уволок. Ну вот и отлично, глушись. И выходи. Так, последний штрих. – Она легко поднялась, поправила челку и принялась вытряхивать из корзинок змей. – Так, так, так, вперед, вперед, вперед, с вещами на выход, с чистой совестью на свободу. Ну все. – Дорна вышла из фургона, захлопнула дверь, сняла свои рейбаны и посмотрела на Бродова. – Маяк работает, пусть приходят. Змейки будут рады общению. А ты двери-то запри, чтобы всяким там любопытным Варварам нос не оторвали. Все? Пошли.

Идти было недалеко, на другой край парковки, к старенькому, вызывающе красному «мерседесу»-пикапу. Дверцы его были не заперты, из замка зажигания торчал ключ, двигатель, как это машинально заметил Бродов, еще не остыл – расслабиться как следует ветерану не дали.

– Ныряй давай, – кивнула Дорна, первая, подавая пример, залезла внутрь, Данила с оглядочкой забрался следом, пустил мотор, врубил передачу. И потянулись за окнами знакомые пейзажи: Нил, плодородные зеленые берега и рыжевато-желтая унылая пустыня. Вызывающая тоску, грусть и пессимизм и навевающая мысли о вечном и о бренном. Аравийская, черт бы ее побрал…

Так они отмахали с сотню верст, попили обнаруженную в машине «Бараку» [205], и Дорна, глянув на часы, скомандовала:

– Привал. Мальчики налево, девочки направо.

Без церемоний, по-простому – к переднему и, соответственно, к заднему бамперу ветерана. Потом Бродов закурил, а Дорна, покопавшись в багажнике, принялась переодеваться, вернее, полностью менять свой имидж. Какие там легкомысленные шортики, какой там топ, какое что. Белые хлопчатобумажные штаны от кутюр, белая же блузка с вышивкой от Версаче, мокасины-босоножки от Кристиана Диора, через правое плечо – кейс с видеокамерой, через левое – сумочка от Люмиера. В общем, любо-дорого посмотреть – заезжая, охочая до экзотики, не убоявшаяся террористов-экстремистов интуристка. В модных солнцезащитных очках, предохраняющих не только от излучения светила.

– Ты никак замерзла? – бросил на нее восхищенный взгляд Бродов. – Хотя смотришься здорово. Впрочем, неодетой тебе еще лучше.

– Вот-вот, чтоб никаких отвлекающих факторов, – в тон ему усмехнулась Дорна. – Сконцентрируй внимание. Скоро пригодится.

Вроде бы пустыня, а она как в воду смотрела – в самом деле, в Асьюте их остановили менты. Местные, жутко деловитые, напоминающие рожами бандитов.

– Сорри, – сказал на ломаном английском старший, одетый по гражданке, – е паспортс. Плиз. Энд опен зи дорс плиз…[206]

Ну, тут все было ясно – коли террористы, значит, повышение бдительности. Так что посмотрели менты документы, мельком заглянули в салон и багажник и разом сменили гнев на милость – выделили вооруженную охрану. Старший, вытеснив Дорну назад, важно уселся рядом с Бродовым, грозные усатые молодцы с автоматами шустро забились в два пикапа, те подперли «мерседес» спереди и сзади, заверещали сиренами, засверкали огнями. Чувствовалось, что египетских блюстителей порядка здорово заела скука, и вспоминался русский стоялый кобель, которому нечего делать. Между тем тронулись. Колонной, с шумом, с гамом, обгоняя общий транспортный поток, идущий из Верхнего Египта в Нижний. До Эль-Минья долетели как на крыльях, со всеобщим почетом и уважением, вернее, нежеланием связываться с дерьмом. Здесь пикапы сопровождения отстали, а вот старший в штатском даже не подумал, так сиднем и сидел до самого Каира, видимо, экономил, гад, на бензине. Ни поговорить толком, ни пообщаться, третий, да еще египетский мент, – конкретно лишний.

Ладно, миновали некрополь Саккары, вскоре прибыли в Гизу и, быстро расставшись с громадами пирамид, проехали единственный в Каире мост[207]. Здесь наконец-то старший отчалил, Дорна сориентировалась на местности, и Бродов, не просто привыкая к движению, порулил себе дальше на восток. Собственно, в привычном европейском понимании движения как такового не было – каждый ехал как хотел. Лихачил, подрезал, опасно обгонял, резко тормозил, не соблюдал дистанцию, плевал на знаки, чихал на разметку, отчаянно и гадко гудел клаксоном. Светофоров, похоже, не было, страха перед блюстителями дорожной службы – тоже. В общем, атмосфера была теплой и дружественной, словно пески пустыни. Так что Бродов с облечением вздохнул, когда ему скомандовали парковаться – в шумном деловом районе Каира на подземную, скудно освещенную стоянку. Там красный ветеран и нашел покой, с незапертыми дверями, полным баком и ключом в замке зажигания. Надолго ли, кто его знает. А вот Бродов с Дорной задерживаться не стали, выбрались на свет божий, взяли местное черно-белое такси и направились в Гелиополь, без сомнения самый древний, интереснейший район современного Большого Каира.