– Что, опять? Подрались? – разъярился Ан. – И Гибил накостылял Наннару? Так, что тот лежит? Ну, такую мать! – Он гневно зарычал, сурово сдвинул брови и мартовским муркотом воззрился на Энки: – Почему разрешаешь сыну бить своих? Где превышение плана по куги? Почему, блин, такую мать, развел на шахте бардак? Или ты забыл, как действует вот эта штука? – И он продемонстрировал левый кулак, такой же жилистый и крепкий, как и правый. – Ну?

– Что вы, что вы, отец, помню прекрасно. – Энки побледнел. – Ваши указания будут немедленно учтены со всей решительностью, в наиполнейшем объеме. И в плане сына, и касательно плана. Ошибки устраним, недоработки искореним. Под самый корень…

– То-то у меня, – буркнул Ан. – А не искоренишь, сам останешься без корня. Ну а ты, дочь? – Он перевел взгляд на Нинти. – Надеюсь, не забыла про ржавые теллуриевые щипцы не для колки орехов? Которые тебе все же, видимо, придется испытать на своем клиторе. Медленно, прилюдно и печально. Заливаясь слезами, кровью, скорбью и мочой. А? Что, не хочешь? Тогда ответь мне, почему карп Ре пошел такой мелкий? Ханумак дерьмо, а тринопля по вкусу напоминает солому? Что, глистом болеет? Жучок поел? Эрозия, выветривание плюс засоленность почв? А мне насрать. Не вытянешь в полной мере задание по икре, я из тебя лично все твои внутренности выдавлю. Всю твою икру с молоками, такую мать! Ясно? Ну вот и хорошо. Я всегда подозревал, что ты смышленая девочка.

Так вот они и общались на самом верхнем уровне, а во дворце тем временем шла полным ходом подготовка к пиру. Пока накрывался стол для вечерней трапезы, состоящий из напитков и возбуждающих аппетит яств, жрец-астроном всходил на верхнюю ступень божественного храма, дабы взглянуть на звезды. Ему надлежало наблюдать в определенной области неба восход планеты, именуемой Великим Небесным Ану, после чего следовало начинать произнесение стихов, посвященных «Тебе, в сиянии ослепительного блеска, небесная планета Владыки Ану» и «Восставшему лику Создателя», опять-таки божественного Ана. А в это время особый жрец, избранный из тысяч благодаря личным статям, «помазывал смешением доброго вина и масла» двери спальни, где предстояло провести ночь Ану с Анту. Видимо, чтобы петли не скрипели. Ложе, понятное дело, точно скрипеть не будет.

И вот свершилось. Когда по появлении планеты жрец принялся читать стихи, Ан с Анту омыли руки водой из золотого сосуда, побрызгали на окружающих, и началась первая часть пира. Приступили к закускам. Затем все остальные боги омыли руки, побрызгали, в свою очередь, на окружающих, и началось второе действие. Подали горячее. Завершали пир сладкое «ритуальное» полоскание рта и гимн «Планета Ану – Небесный Герой» в дружном исполнении адептов. Вот так, повеселились, блин. Ни тринопли, ни ханумака, ни запечатанных, на все готовых жриц. Только углеводы, белки, музыка, как серпом по яйцам, да тупо улыбающаяся, еще из подполковничьего прошлого, супруга. Внешне мало чем отличная от здешних обезьян. М-да…

А в палате между тем зажгли факелы, с новой силой затянули гимн, истово, так что стены задрожали, заиграли на шушан-удурах.

выкрикнул громоподобно, в экстазе иерофант, коллеги его по искусству подхватили, и в окружении жрецов, певцов и слуг божественная чета удалилась на покой. В то самое воняющее вином и маслом святилище. А вот Энки, Энлилю, Шамашу и Нинурте этой ночью было не до сна. Они должны были бдеть до рассвета – по полной боевой, при параде, внушая благочестивый страх во внутреннем дворе храма. Как бы чего не случилось. Собственно, бдели, и не на шутку, только Нинурта и Шамаш, следили, чтобы братья не сцепились. Однако те держались с достоинством. Энки, игнорируя компанию, думал о своем, прикладывался к фляге, Энлиль также хранил молчание, в общение не лез и время от времени, чтобы лулу уважали, постреливал из бластера куда-то за горизонт. А вокруг, в ночи, за стенами храма пульсировала и торжествовала городская жизнь – все горели костры, все звучали кимвалы, все ревело многотысячное окрыленное многоголосие:

В общем, ночь прошла впечатляюще – с шумом, гамом, заревом костров и сполохами боевого бластера. А потом было утро. Естественно, с утренней трапезой, сопровождаемой чтением священных гимнов «о пожатиях рук», после чего, хвала небу, началась процедура убытия. Ан с Анту заняли места под балдахином, жрецы-носильщики подняли их на плечи, невыспавшиеся боги пристроились в кильватер, угрюмый Красноглаз, державший мазу[235], хрипато приказал:

– Давай.

И опять были гимны, экзальтированные толпы, улица Богов и священная набережная – путь лежал на север, вдоль канала, на взлетный терминал.

«М-да, ну и представление». Хмуро Ан посматривал на ликующий народ, на сосредоточенных жрецов, на местного правителя, поставленного им на царство. Все у них, блин, точно как у нас. Сотворили по образу и подобию. Сильные жрут слабых, порядок – как в хорошей хате: паханы, мужики, чуханы и педерасты. Это что же, закон вселенной – всякая обитаемая планета по сути своей похожа на Нибиру? Летящий по своей орбите колючий орнамент[236]? На хрен такие законы, на хрен такую вселенную.

Наконец дошли.

– О великий Ану, да будешь ты благословлен небом и землей, – дружно затянули прощальную молитву местный царь, верховный жрец и его подручные. – Не забывай нас, благословляй нас, ты наш Отец…

– А вы дети мои, – рявкнул Ан в громкоговорящее устройство, да так, что дети его вздрогнули, обнялся с корешами, попрощался с подчиненными и в компании супруги, Мочегона и братвы чинно зашел на борт. Следом по трапу двинулся печальный Исимуд, – похоже, ему здорово не хотелось покидать голубую планету. Однако куда ты денешься? Загромыхали двигатели, вздрогнула земля, и грузопассажирский, напоминающий гигантский фаллос «Апин», могуче встав на огненном хвосте, пошел вверх – летали, для воспитательно-психологического эффекта, исключительно на нем. Плавно ввинтились в атмосферу, пробуравили плотные слои и взяли верный курс на звездолет. Невыспавшаяся братва зевала, снулый Исимуд переживал, Анту безмятежно улыбалась, Ан же торопил минуты. Ему прямо-таки не терпелось войти в зверинец, нырнуть в уютную, сделанную в виде грота клетку, услышать доброе приветственное урчание. Ох, верно говорят, чем больше узнаешь себе подобных, тем сильнее тянет к муркотам, особенно к альдебаранским, саблезубым.

– М-м-м… Похож, похож, – веско одобрил Исимуд, сделал шаг назад, потом три шага вбок и дружелюбно рассмеялся: – Ей-богу, как одна мать родила. Мои поздравления, генерал.

– Поздравлять не с чем. Зреет культ личности, – вроде бы с неудовольствием отозвался Ан, однако же с едва заметной улыбкой. – Вначале Центр управления назвали моим именем[237], теперь вот это чудо с крыльями и моим фейсом. Могли бы и посимпатичнее найти.

– Дорогой учитель, вы не понимаете, здесь ничего личного, – тонко встрял в общение ухмыляющийся Тот. – Всего лишь психология, законы управления. Толпе нужен кумир, объект для поклонения, персонифицированная квинтэссенция власти. Символ, если хотите, икона, хоругвь. Зримый образ божественного величия. И мы его толпе дали.

Они стояли на опушке платановой, полной птичьих переливов рощи, прямо перед ними блистало золотом и красками огромное сюрреалистическое изваяние – крылатый лев-гибрид с человеческим лицом[238]. Собственно, как сюрреалистическое-то. В свое время Тот с Нинти наплодили вот таких сфинксов во множестве, правда, живых, без крыльев и габаритами поменьше, иначе было бы не прокормить. И ничего не имеющих общего с Аном. Абсолютно ничего.