Яшка положил трубку и рассказал о звонке ребятам. Марфуша перестала мыть полы.

— Я думаю, нам надо идти к управляющему трестом.

Антошка сам не знал, почему полюбил этого человека с могучим басом и верил, что тот поможет.

Секретарша в приемной управляющего, увидев ребят, оторвалась от машинки и недоуменно спросила:

— Вы к кому?

— К Николаю Ивановичу, — бойко сказала Марфуша. И, заметив удивление в глазах секретарши, пояснила: — По важному делу.

— Николай Иванович скоро должен быть. Подождите, но я сомневаюсь, что он вас примет, — сказала секретарша.

В приемной ребята чувствовали себя не очень-то уверенно. Успокаивало то, что секретарша их не замечала, а продолжала стрекотать на машинке, видимо, печатая какую-то срочную бумагу.

Шаги Казанина послышались еще из коридора. Половицы под ним поскрипывали.

Он открыл дверь и, перешагнув через порог, увидел сидящих перед ним ребят. Он узнал их и весело зарокотал:

— Здравствуй, племя молодое, незнакомое. Чую, что старик зачем-то понадобился. Ну, ну, входите, друзья.

В кабинете Казанина стоял большой стол, накрытый красной бархатной скатертью. Около него плотно друг к другу стояли стулья.

Около второго стола, за которым сидел управляющий, стояли глубокие мягкие кресла.

Управляющий указал на кресла и прошел на свое место.

Ребята остановились около кресел, не решаясь в них садиться — настолько они были шикарны и вызывали трепет. Казанин пророкотал:

— В ногах правды нет, говорят. Садитесь, ребятки, и я вас внимательно слушаю.

Марфа Посадница замотала головой и сказала:

— Мы постоим, Николай Иванович. Мы к вам по делу. Ведь на компрессорной такое безобразие. В комсомольский штаб сейчас звонили. Вон Яшка телефонограмму принимал.

Управляющий трестом взглянул на Яшку и кивнул ему:

— И что же ответил звонившему Яков Васильевич Лорин?

Яшка покраснел. Он не понял, в шутку ли, всерьез ли его назвал управляющий трестом по имени и отчеству. Но то, что он знал Яшку, ему льстило.

— Я ему сказал: «Разберемся». А сам подумал о вас. А потом Марфуша тоже говорит: надо к Николаю Ивановичу идти. Он разберется, почему на компрессорную не подают электричество, — сказал Яшка.

Казанин покачал головой и взял телефонную трубку.

— Отдел энергетика попрошу. Иван Иванович, что же ты творишь, безбожная твоя душа, почему компрессорная без энергии? Линию на ремонт отключили? Но ведь это можно сделать в третью смену, когда меньше всего народа. Одним словом, кончай самодеятельность и немедленно подключай объект.

Казанин задумался, и Антошке показалось, что он забыл о них.

— Мы пойдем, Николай Иванович, — тихо сказала Марфуша.

Управляющий поднял голову, встал из-за стола и подошел к Яшке.

— Как живешь-то, Яков Васильевич?

— Хорошо, — вздохнул Яшка и со слезами в голосе прошептал: — А Глеб Коржецкий такой человек, такой человек!..

И Яшка заплакал.

Управляющий смутился.

— Крепись, Яков, — пророкотал он. — Комсорга мы в обиду не дадим. И на родителей обиду в сердце не держи. Отец у тебя — мужик не из последних. Немного свихнулся, но мы его на партбюро поправили. Да и не только он виноват — есть у нас такой профсоюзный деятель, привык рапортовать о победах.

Когда ребята уже подходили к двери, Казанин сказал:

— Поживи пока у Савелия Ивановича, Яков. С матерью у тебя дело плохой оборот принимает…

В вагончике комсомольского штаба уже сидел Жора Айропетян.

— Оставили боевой пост, — укорил он. — Почему вы такой ненадежный народ?

Ему рассказали о походе к управляющему трестом по сигналу с компрессорной станции, и бульдозерист подобрел:

— Вот так наши и действуют. Оперативность плюс натиск. Молодцы!

День был сумасшедший. В штаб шли строители, и Антошка не мог улучить момент, чтобы расспросить Жору, что тот знает о партбюро, где рассматривали заявление Яшкиных родителей. По словам Казанина, как понял Антошка, комсорга в обиду не дали. А вот Яшкину мать, наверное, будут судить. И Антошке стало жалко своего приятеля.

— Яшка, — сказал он. — Мы получаем новую квартиру. Перебирайся к нам, а?

Тот, как всегда, бодрился:

— Я у стариков как у бога за пазухой.

Конечно, там ему хорошо. Но не зря же Яшка не удержался и заплакал в кабинете Казанина. За последние дни он осунулся, голубые глаза его помутнели, и казалось, что Яшка всегда о чем-то думает и на душе у него черно и тяжело, даже когда он старается шутить.

— Ты не стесняйся, Яшка, — сказал Антон. — Если что — сразу к нам.

В дверь вагончика постучали, Антошка понял, что это кто-то из новичков. Обычно строители вваливались в штаб сердитые, ругались и стучали кулаками по столу. Коржецкий усмирял их:

— Чего кричите. Думаете, больше крика — больше бетона. Вы для постановки голоса в самодеятельность записывайтесь.

Обычно крикуны быстро успокаивались и толково рассказывали о своих бедах.

Дверь отворилась, и через порог робко перешагнул Рыжий, вслед за ним Катька, которую почему-то называют Подлизой, хотя она совсем не Подлиза, — и еще несколько мальчишек.

Погода портилась. Солнце закрыла туча, она плыла низко, чуть ли не задевая вершину Маяковой горы. С реки тянуло прохладой.

— Дождь будет, — сказал Рыжий.

— Не сахарные — не растаем, — махнула рукой Марфуша.

— И под ливень попадали — не ныли, — поддержала ее Катька Подлиза.

Новые знакомые, узнав о древней бабке, решили записать рассказ старухи о ее братишке-партизане Пашке Нечаеве. Сначала ребята хотели идти пешком, но Антошка предложил:

— Ребята, сейчас на карьер машины вереницей идут.

И они решили «голосовать». С карьера в самом деле шли самосвалы, груженные гранитом. Часть из них проезжала в поселок — везла плитняк к будущему клубу, другие сворачивали на стройку. Антошка уже знал, что за предложение его отца использовать при заливке фундаментов под менее ответственные объекты гранит, ухватились. Предложение обсуждали инженеры на своем совещании и выдали под этот эксперимент десяток объектов. Антошке хотелось чуток прихвастнуть отцом перед новыми друзьями, и он, кивнув на груженные камнем машины, будто между прочим бросил:

— Один бригадир предложил гранит возить, чтобы бетон экономить.

— Не один, а бригадир Чадов. Газеты надо читать, — сказал Рыжий и снисходительно посмотрел на Антошку. Катька Подлиза усмехнулась:

— Между прочим, Саня, бригадир Чадов — это Антошкин отец.

Рыжий заинтересованно взглянул на Антошку, будто и не он подвесил ему под глаз фонарь, будто вообще видит сына известного бригадира впервые.

— Папаня у тебя молоток.

Антошка уже несколько раз слышал от Рыжего слово «молоток», и всегда оно звучало как похвала.

Самосвалы шли туда и обратно. На первой машине в сторону карьера уехали девчонки. Потом Яшка с белоголовым юрким парнишкой. Антошка поехал с Рыжим.

В болотинах машина месила грязь, выбрасывая из-под колес камни, которыми еще вчера засыпали низинки и которых уже сегодня не было видно — автомобили втолкли их в землю.

— Не дорога — одно мученье, — сказал шофер.

Рыжий со знанием дела заметил:

— Четвертую не включишь. И как только раньше сюда ездили.

— Раньше на лошадях, — ответил шофер. — Телега — самый надежный вид транспорта.

Из кармана у Саньки торчала помятая тетрадка. Антошка поинтересовался:

— Ты будешь записывать?

Рыжий хохотнул:

— Из меня писатель. Сам свои каракули не могу разобрать. Катька велела зарисовки местности сделать. И бабку нарисовать — у меня получается.

— Для музея?

— Конечно. У нас уголок гражданской войны. Хорошо бы фотографию этого пулеметчика найти.

Около карьера шофер тормознул.

— Вылазь, братва, — весело сказал он.

В карьере работал экскаватор. Он вгрызался своими толстыми стальными зубьями в каменные осыпи, плитняк трещал, заполняя ковш крошевом, и огромная железная рука тянулась к кузову самосвала.