Рене устроился рядом с Пьером и Жаном и внимательно наблюдал за ними. Время от времени он задавал вопросы. Вначале они отвечали. Однако Бретоны относились к своим торговым делам серьезно, и чем выше росли ставки, тем больше они раздражались, а их ответы становились все менее любезными. Спустя некоторое время Рене счел, что мешает им, встал и не спеша направился к берегу. Сирен видела, как он уходил, но осталась сидеть. Она то и дело подсчитывала суммы по просьбе Жана и Пьера или указывала на недостатки выставленных образцов. Но по прошествии долгого времени торговля утратила интерес, остались лишь подсчеты, и тем, кто за этим наблюдал, стало скучно. Когда стало ясно, что капитану остается только окончательно сдаться, Сирен поднялась и ушла.

В то утро она лишь мельком видела Маленькую Ноту, а в прошлый вечер у них не было времени, чтобы должным образом обменяться приветствиями и поболтать, а такие знаки внимания у чокто считались чрезвычайно важными. Поэтому она свернула к круглому сооружению из веток, коры и пальмовых листьев, куда, как она заметила, вошли Маленькая Нога и ее дочь.

Стоя перед входом в дом индеанки, она тихо позвала ее по имени. Внутри тут же послышался шорох, потом что-то похожее на шепот и борьбу. Через несколько секунд Маленькая Нога показалась в крохотном проеме. Ее лицо пылало, но сохраняло бесстрастное выражение, когда она обратилась к Сирен:

— Дочь из дома отца моего сына, я рада видеть тебя.

По обычаям чокто Маленькая Нога не произносила имени своего любовника, как никогда бы не произнесла имени своего мужа. Сирен принимала это так же, как то, что Маленькая Нога считала ее приемной дочерью Бретонов, раз она жила с ними. Она терпеливо пыталась объяснять, что она не родственница Жана и Пьера, но Маленькая Нога этого не понимала. Если Сирен не была Бретонам женой или любовницей, значит, она должна была быть дочерью, других вариантов не имелось.

— Я надеюсь, у тебя все хорошо, — сказала Сирен.

Маленькая Нога ответила утвердительно, они обменялись общими фразами и пожеланиями. Наступила пауза. Сирен ждала, что ее пригласят в дом и угостят. Такое проявление гостеприимства имело силу закона, в нем отказали бы лишь заклятому врагу.

Маленькая Нога молчала. Она выглядела несчастной, ее лицо горело от стыда, она стиснула руки и молчала.

Прямо спросить, почему ее не приглашают войти, означало бы такое же страшное нарушение этикета, как для Маленькой Ноги — отказать ей в гостеприимстве. нельзя было ни требовать того, что всегда дается по доброй воле, ни намекать на это. И все же существовала норма, позволявшая как-то объясниться.

— Скажи мне, чем я обидела тебя, Маленькая Нога, и я найду способ загладить свою вину.

— О, Сирен, ты ни в чем не виновата, — произнесла женщина почти умоляюще.

На ум тут же пришло возможное объяснение:

— В твоем доме кто-то болен?

— Да, так и есть. — На лице Маленькой Ноги отразилось облегчение, она попыталась улыбнуться. — Пойдем со мной, мы навестим мою сестру.

Индеанка сделала шаг в сторону и остановилась, поджидая Сирен. Сирен пошла рядом с ней.

Чокто не умели складно лгать. Их отношение ко лжи было таким острым, что они не могли произносить ее естественно. Маленькая Нога лгала, в этом не могло быть сомнений. Более того, она стремилась увести Сирен от своего жилища.

Сирен напряженно размышляла, что она сделала не так, и ничего не могла придумать. Она не злоупотребила подслушанным прошлой ночью разговором Маленькой Ноги с Жаном. В ее жизни ничего не изменилось, за исключением связи с Рене. Казалось маловероятным, чтобы Маленькая Нога имела что-нибудь против него, она не могла его знать. Что касается моральной стороны интимных отношений Сирен с Рене, Маленькая Нога вряд ли вообще об этом беспокоилась.

Единственной причиной, достаточно важной для Маленькой Ноги, чтобы солгать, могло быть желание поберечь чувства Сирен. Это подтверждалось знаками присутствия в хижине кого-то еще, как заметила Сирен. Вероятнее всего, это была ее дочь, но не пускать Сирен в дом из-за нее не было никакой причины. Ну, а что, если там был еще кто-то? Мужчина? Если Маленькая Нога знала, что Сирен провела прошлую ночь в шалаше вместе с Рене Лемонье, она не захотела бы позволить ей застать его сегодня в своем доме наедине с Проворной Белкой.

— Болезнь — я надеюсь, она не очень серьезная? — спросила Сирен, шагая рядом с индеанкой. Но она не слушала, как Маленькая Нога старалась успокоить ее, а обшаривала глазами стоянку. Среди людей, слонявшихся или сидевших кучками, не было видно ни Рене, ни Проворной Белки. Сам по себе этот факт не значил ничего, но у нее упало сердце.

Они дошли до хижины сестры Маленькой Ноги. Женщина пригласила их войти и приготовила кофе, извлеченный из тайных запасов, хранившихся для особых случаев. К кофе были поданы кукурузные лепешки с ягодами. Сирен и две индеанки сидели и болтали о том о сем на смеси французского, чокто и чикасо, которая служила языком общения у индейских племен на Юго-Востоке. Когда Маленькая Нога успокоилась настолько, что начала смеяться и рассказала пару непристойных историй о своем стареющем отце, Сирен почувствовала, что ее подозрения нелепы. В любом случае, ее не касалось, что Рене делал и с кем он находился, не было никаких причин расстраиваться. Не успела она прийти к такому заключению, как ее внимание привлекло движение в доме Маленькой Ноги. Проворная Белка выскочила оттуда, как будто за ней гнались. Она выпрямилась и отошла на несколько шагов, остановилась поправить сбившуюся юбку и пригладить волосы. Вскинув голову, девушка направилась к костру своего деда, покачивая бедрами. Сирен смотрела на нее, и душа ее мучительно болела. Она не сразу сумела переключить внимание на сидевших рядом женщин.

Бретоны и капитан Додсворт пришли к соглашению примерно час спустя. Остатки причитавшихся Бретонам товаров доставили на берег в баркасе, а потом капитан отбыл на корабль. Пьер и Жан разложили на одеялах все свои приобретения и пригласили к себе людей Затопленного Дуба. Торговля шла бойко, меха, полученные в большом количестве, были прекрасного качества. Они успеют еще раз поторговаться с капитаном Додсвортом, прежде чем тот уплывет обратно, только теперь товаром будут меха вместо индиго. В других поселках чокто за Новым Орлеаном тоже с нетерпением ждали английские товары.

Солнце сияло по-зимнему ярко. Воздух потеплел. Одним из чудесных свойств здешнего климата был этот внезапный, в считанные часы, переход от зимы к подобию весны — вот одна из причин, по которой Сирен так любила этот край. Она покинула стоянку, напоминавшую индейскую деревню в миниатюре, и неторопливо направилась к берегу. Вода с легким плеском набегала на золотистый берег. Где-то за линией островов волновался бирюзовый залив, но сюда он не вторгался. вверху пронзительно кричала ржанка. У кромки воды стоял пеликан, неподвижный, коричневый и безмолвный, как полусгнивший пень. Влажный, пахнущий солью ветерок приятно обвевал ее лицо. Муха прожужжала рядом и снова улетела. Она пошла вдоль берега, прочь от шума и суеты за спиной.

Она не стремилась к уединению сознательно, но все же пустынность далеко простиравшейся береговой полосы увлекала ее. Плотный песок ложился под ноги легкой, бесконечной дорожкой. Свободная ритмичная походка доставляла ей наслаждение. Она то и дело наклонялась, чтобы поднять кусочек плавника, изящную раковину или рыбную косточку, и шла дальше.

Она увидела их издалека: двое мужчин стояли лицом к заливу и разговаривали, склонив головы и почти соприкасаясь плечами. Тот, что стоял ближе, заметив ее, обернулся, потом что-то сказал своему собеседнику. Тот, кажется, что-то ответил, прежде чем отправиться дальше вдоль берега. Первый направился к ней широким, быстрым шагом.

За последние три года зрение Сирен обострилось, она стала замечать больше и запоминать все, что видела. Человека, который шел к ней, она бы узнала где угодно и когда угодно. Это был Рене. Другой, только что скрывшийся за деревьями, обрамлявшими побережье, был приспешник маркизы, Туше.