Евдокия сунула туда деньги, которые отдала Алия, схватила иголку, стала судорожно зашивать. Потом распорола опять, пересчитала. Всё до копеечки было на месте, но она пересчитала несколько раз, потом опять зашила.

А Зоя была у соседей.

Алия заунывно рассказывала историю о том, что Галя завладела чужим ключом, проникла в дом и украла все накопления.

Пачку денег и ключи случайно заметила мать Гали за уборкой. Поначалу пересчитала все свои накопления, там всё было на месте, а потом начала допытывать дочь, но та врала, говорила, что впервые видит эти деньги. А когда за допрос взялся отец, Галя призналась.

Отец мгновенно схватит бритву, усадил насильно на пол и начал сбривать косы одну за другой.

Алия молчала. Не перечила из-за страха, что муж осудит её воспитание. Да и сама ещё не оправилась от шока. Не могла поверить, что её дочь – воровка.

Евдокия Степановна в который раз зашивала и распарывала халат, потом дрожащими руками вытащила деньги, надела рабочий фартук и положила сбережения во внутренний карман, застегнула на пуговицу. Начала причитать:

– Как же все охочи до чужого добра! Ох, Галька, турецкая морда, как же она нашла мои сбережения? Неужто пока с Зойкой книги читали, она шарилась тут по вещам? А ключи?

Евдокия Степановна заметила у себя в руке ключи.

– Так вот в чём дело, пока Зойка шлялась, Галька с обыском нагрянула. Вот поделом ей теперь, будет знать, как воровать и против воли родителей идти.

Божечки, лишь бы Гриша не узнал об этом, а то вдруг взбредёт в голову и Зойку обрить. А если и взбредёт, лягу перед ним, пусть меня бреет. Кто же её лысую замуж-то возьмёт? Ни один приличный жених не глянет, да и зачем душу девчонке калечить.

Мне волосы уже не нужны, а ей пригодятся. Это моя вина. Не справилась с воспитанием, давала волю вопреки наказам мужа.

Вот пусть теперь Зоя смотрит на Гальку и думает. Может и придёт что-то дельное в голову. Не всё же время на свиданки бегать, пора бы уже о труде подумать. Вся их дурость от безделья.

Да вот Гриша и слушать не хочет о работе. А если некуда силу девать? Так может в нужное русло направить? Начнёт трудиться и не будет времени на всякую ерунду.

Евдокия разговаривала сама с собой. А потом легла на кровать, укуталась одеялом, и сон очень быстро сморил её. Этому сну не мешало ни выпрыгивающее сердце, ни крики соседей. Сон укутывал Евдокию Степановну мягким покрывалом. Бережно закрыл глаза, успокоил сердце.

А Зоя, рассматривая, как отец Семён бреет Галю, всё ждала, что мачеха вернётся за ней.

Когда Семён закончил сбривать дочкины волосы, он принялся за свои. А потом остановился и зло шикнул жене:

– Ты тоже готовься, мы с тобой оба виноваты. Все будем лысыми ходить. Мозги проветрятся и начнут думать.

– Не-е-е-ет, – вертела головой Алия. – Попробуй только тронуть меня!

Зоя не стала дожидаться семейных разборок, вышла тихонько из комнаты. Никто даже не посмотрел в её сторону, видимо, каждый был занят своими переживаниями настолько, что глазеющие соседи не смущали их.

– Да тебя никто спрашивать не будет! – услышала Зоя крик.

Она в это время уже подходила к своей двери.

Галькин отец орал, угрожал жене. Всполошились, конечно, все соседи. Самые любопытные стояли в дверях и смотрели, как отец сбривал волосы дочке, потом себе.

Когда дело дошло до жены, она выбежала из комнаты, крикнула громко:

– Остановите его, прошу!

И, пробиваясь через любопытных и галдевших соседей, выскочила на улицу. Ей навстречу уже бежали трое стражей порядка. Видимо, кто-то вызвал полицию.

Алия не стала возвращаться домой, а пошла по уже тёмной улице. Спустилась к Дону.

Полицейские с трудом связали разбушевавшегося мужчину. Он, наполовину бритый, вырывался из цепких рук служителей закона, кричал, кусался. Его забрали в участок.

Некоторые женщины помогли Галине подняться с пола. Подмели все волосы, уложили девушку на кровать. Одна из помощниц осталась сидеть рядом с Галей до прихода матери.

Соседи долго не расходились по своим комнатам.

Зоя, зайдя к себе, увидела, что мачеха спит.

На полу валялся халат, который до поступка Галины хранил все сбережения семьи Кирьяновых.

Жестокое бритьё Галины словно спустило Зою с небес на землю. Она готова была целовать мачехе и отцу ноги, лишь бы с ней не поступили так же. А ведь могли! Ещё как могли за всё, что Зоя начудила. И за Катерину, и за Янека, и за собрания, и за откровенные платья, и за то, что сбежала и выдала тайник незнакомой, по сути, девушке.

Всё это должно было быть наказуемым, но волна отцовской ярости и мести пронеслась мимо и затихла где-то. Зоя начала бояться, что мачеха проболтается отцу, и тогда точно несдобровать. А потом вспомнила, что Евдокия Степановна стала редко жаловаться на детей отцу.

Мачеха иногда говорила:

– Мне он вряд ли поверит, когда на него посмотрят две пары самых родных на свете глаз и с искренним изумлением удивятся тому, что на них наводят поклёп. И я стану плохой и злой, а отец хорошим. Гриша всегда с детьми помирится, а на меня всех собак спустит. Нет уж, Гриша, я лучше промолчу.

Зоя, не поднимая с пола халат, на цыпочках, чтобы не шуметь, дошла до своей кровати, прилегла и быстро, как мачеха уснула.

Утром проснулась, услышала какую-то оживлённую болтовню в коридоре. Приоткрыла дверь. Многие соседи толпились около Галькиной квартиры. Услышала, что говорят в толпе:

– Сбежали турецкие рожи от нас, вон, только квартиру пустой оставили, когда успели-то?

– Да она в свою Турцию, небось, умотала от такого сумасшедшего мужа.

– Как же он мог девчонку обрить? Позор теперь на весь город.

– А Зойка тоже хороша, видать, начудили вместе, а досталось одной. Евдокия её за волосы прямиком к Гальке тащила.

Все разговоры были лишь о том, что дети от безделья страдают и нужно их чем-то занять.

Днём узнали, что Алия и Галина ночью собрали необходимые вещи и решили поехать в Турцию.

Отца Галины отпустили уже утром, об этом свидетельствовали записи в журнале.

Через два дня пришла ещё одна новость: «Семёна нашли в порту с пробитой головой».

Мачеха проспала до обеда. Благо у неё был выходной. Она встала, подошла к Зое и произнесла редким ласковым голосом:

– Доброе утро, доченька!

Обняла, а девушка уткнулась мачехе в плечо и прошептала:

– Простите меня, маменька, я теперь никуда без вашего ведома не пойду, клянусь.

Евдокия покивала головой, будто и простила, и согласилась.

А после обеда домой вернулся Григорий. Уставший и без настроения. Рявкнул грубо приветствие жене и дочке. Зоя даже не расспросила о Макаре.

– Налей, – рявкнул Григорий Филиппович жене.

– Нет, Гриша, обойдёмся без этого. Хотя…

Евдокия замолчала на секунду и произнесла, тяжело вздохнув при этом:

– Макар пропал без вести.

– Дуся, помянем… – с грустью в голосе сказал Григорий Филиппович.

Евдокия Степановна так и застыла на месте. Зоя ахнула, вскрикнула и затряслась в рыданиях.

Григорий взглянул на жену и плачущую дочь и вышел из комнаты.

Мачеха ещё долго стояла в оцепенении, потом подошла к Зое, склонилась над ней, прошептала:

– Плачь, дочка, плачь.

А сама присела рядом. Слёз не было. Евдокия ждала, когда наконец-то они хлынут и из её глаз, чтобы смочить боль, которая сейчас сжимала сердце.

Григорий Филиппович вышел из дома и отправился на работу.

По пути ругал себя за то, что не сказал правду и усугубил без того напряжённую ситуацию. Но он осознавал, что боялся за Макара. Не хотел, чтобы кто-то знал о его местонахождении, даже самые близкие могли навредить. Именно сейчас, когда сын в безопасности, нужно позволить всем забыть о нём. А дальше как Бог даст. Всегда можно оправдать себя тем, что отцовское беспокойное сердце подсказало так.