Евдокия от прикосновений мужа вздрогнула. Испуганно смотрела на него. Не было у неё объяснений поведению Григория. Никогда она не видела такого взгляда, каким сейчас муж изучал её.

А он провёл нежно по выступающим ключицам. На мгновение сравнил их с мягкими формами Валентины. Отбросил эту мысль быстро. Провёл ещё раз и медленно опустил руки к груди.

Евдокия дёрнулась, убрала его руки. Ей стало ещё страшнее, словно она молоденькая девушка, впервые оставшаяся наедине с мужчиной.

Но Григорий вернул свои руки туда, откуда она их убрала.

– Дунечка, – прошептал он. – Какая ты у меня красивая! Прости меня, родная!

Евдокия тяжело вздохнула. А Григорий стал медленно покрывать поцелуями её лицо.

Зое не спалось. Сначала она раздумывала над тем, где всё-таки две ночи был отец. Он вообще стал странным после исчезновения Макара.

И даже сегодняшняя картина удивила её. Отец разминал ноги мачехе, а ведь только недавно та жаловалась, что он не подходит к ней, и ласки от него не дождёшься.

Всё это не давало Зое покоя, но и объяснять своё отсутствие перед дочерью отец всё равно не стал бы. Оставалось только смириться или при случае спросить у Евдокии. Как быстро пролетел день: то мачеху успокаивала, то ходила за продуктами, то готовила. А потом сидела тихо, боялась разбудить уснувших среди бела дня родителей.

Так и не успела к Янеку. Больше всего Зою мучил вопрос о том, уйдёт ли завтра отец на работу. Ведь если он останется дома, то встреча с Янеком опять отложится.

А так не хотелось расставаться надолго!

Да и пани Анна может подумать, что Зоя неблагодарная, раз не приходит на занятия.

Вспомнились вдруг слова мачехи о том, что нужно присмотреться к пани. Ведь портниха может быть не такой хорошей, как кажется со стороны.

Но Зое в матери Янека нравилось всё: и осанка, и красивая одежда, и речь. И уже даже то, что она скрыла изначально родство с Янеком. Ведь после того как Зоя вывернула всю душу наизнанку, пани Анна поняла, что девушка по-настоящему любит её сына, и позволила им быть вместе.

«Всё, что происходит сейчас – это лучшее моё время, – думала Зоя. – Ещё бы упросить матушку, чтобы поговорила с отцом. Может быть, он пересмотрит решение, и я смогу сама выбрать мужа. Раз папенька так изменился, то есть надежда».

Зоя поднялась с кровати, встала перед небольшой иконкой на колени и начала шептать:

– Маменька, тебе там на небесах видно же всё. Помоги мне, маменька! Если Макару не получилось помочь, то помоги мне. Молюсь каждый день, ты видишь всё это. Я измучилась уже от своей любви. Прошу тебя, дай отцу мудрости не губить меня. Не хочу я, маменька, невольницей быть.

Помолившись, Зоя опять легла на кровать.

Мысль о побеге давно не грела душу. Да и Янек, видимо, тоже не торопился с этим. Зое хотелось остаться в городе, пойти учиться вместе с Янеком, чтобы не расставаться ни на секунду.

Для учёбы нужно было разрешение отца. Девушка как-то по прибытии в Ростов заговорила об этом, но тот был не в настроении и сказал:

– Раньше надо было думать, замуж скоро, прошло твоё время. Вот Галька вовремя спохватилась, и уже почти окончила гимназию. А ты непонятно чем занималась. Всё выгораживала тебя Евдокия.

Эх, знал бы я, как вы меня дурите, обеих бы поколотил. Да не было времени следить за вами. Что с баб возьмёшь-то, когда мозги куриные?

Каждый день молю Бога, чтобы побыстрее замуж тебя выдать и откреститься от ответственности.

Зое тогда стало обидно, и она уже соглашалась с комитетчиками насчёт свободы. Сложилось впечатление, что стремление отца совершенно не связано с любовью к дочери. Было ощущение, что он устал от детей. Вот Макара не трогал, жену ему не искал, а теперь это вообще не имело смысла. От Макара осталась только память.

– Ну почему я не родилась Макаром, – недоумённо спрашивала Зоя сама у себя. – Жила бы сейчас как хотела.

«Вот Янек, – думала девушка, – если бы стал моим мужем, не запретил бы учиться. И дома бы я не сидела. Он ведь тоже за свободу. Как же? Как же выйти за него замуж?»

За этими мыслями Зоя и уснула.

Утром, проснувшись, она первым делом побежала смотреть, стоят ли ботинки отца. Не увидев их, обрадовалась. Легонько постучалась в комнату к мачехе. Услышала:

– Входи.

Евдокия Степановна лежала на кровати белая как одеяло, которым была накрыта. Зоя заметила слегка распухшие её губы. Подумала сначала, что обветрились они у матушки, хотела предложить масло, чтобы смазать. А потом вспомнила про свои губы после поцелуев. Улыбнулась невольно.

«Вот это да! – подумала она. – Отец, похоже, ночью не спал». И сама себя сразу же поругала за такие мысли.

А Евдокия продолжала лежать, смотря в потолок.

– Матушка, – начала Зоя, – как вы себя чувствуете сегодня?

Евдокия Степановна только пожала плечами и произнесла, не смотря на Зою:

– Если хочешь, иди к своей портнихе. Но без опозданий. Вот здесь оставь мне поесть, – и указала рукой на стул.

– Маменька, можно я ещё спрошу? У отца всё хорошо? Он на работу ушёл?

– Иди, Зоя, пока отпускаю. Отец на работе.

Зоя обеспокоилась тем, что мачеха лежала вся бледная. Подошла к ней поближе, положила руку на лоб. Жара не было. Евдокия Степановна даже не пошевелилась.

Разговора не получилось. Принесла еду, поставила поближе, чтобы мачеха смогла дотянуться, и побежала в свою комнату переодеваться.

Евдокия летала в облаках.

– Господи, – шептала она, – что я сотворила? Ты отблагодарил меня таким отношением мужа! Что ты сделал с ним?

Прошу тебя, Господи, оставь его таким!

Позволь мне хотя бы ещё одну ночь слышать его слова: «Дунечка, какая ты у меня красивая! Прости меня, родная!»

А Зоя уже летела на всех парусах на очередной урок к самой известной в городе портнихе.

Пани Анна успокоилась после слов сына. Встала качаясь с кровати. И в это время в дверь постучали. Вернулся следователь Лоран Волков, которому вчера не удалось допросить Анну.

– Добрый день! – произнёс он официально. – Госпожа Левандовски, сегодня вы в состоянии ответить на мои вопросы?

Анна кивнула.

– Отлично, начнём.

Следователь без приглашения сел за стол, разложил свои бумаги.

Анна устроилась напротив него.

– Госпожа Левандовски, знаком ли вам Герман Боровски? Где, когда и при каких обстоятельствах познакомились? – начал допрос следователь.

– Герман друг моего покойного мужа, познакомились в Варшаве очень давно. Потом он переехал в Ростов и нас пригласил сюда.

Гость всё записывал.

– Рассказывайте, рассказывайте, – приговаривал он. – Зачем приходили к нему вчера в районе обеда?

– Он друг семьи, мне захотелось его увидеть, – ответила Анна.

– Но у меня другая информация. Его секретарь сказала, что вы находитесь с Боровски в романтических отношениях. Следовательно, можете знать, где он спрятался. Дело в том, что он обвиняется в организации антицарских объединений.

Он занимался укрывательством особо сильных и опасных революционных ячеек. Понимаете, о чём речь? Вы были самой близкой для Боровски. А он преступник. Боровски пошёл против царя и должен быть наказан. Знаете, что он сотворил? Сжёг всё! Все документы, которые имели важную государственную ценность! Его объявили в розыск! Он предатель!

Сердце Анны бешено застучало.

Она побледнела. Янек мгновенно оказался рядом, но мать оттолкнула сына. Её лицо стало каменным, а Лоран продолжал, с каждым словом повышая свой голос, и уже даже дошёл до крика:

– Герман Боровски самый настоящий предатель и мне стыдно, что он сын Польши.

– Не смейте, – крикнула в ответ пани Анна, – не смейте впутывать сюда его корни! Герман всегда был честен!

– Не лукавьте, пани Анна, – усмехнулся следователь. – Вы думаете, я не знаю, что он выгораживал вашего сына?

Анну бросило в жар.

– Ничего не докажете, – прошептала она.

– Конечно, не докажу, – спокойно ответил Лоран, встал со стула и подошёл к Анне вплотную.