Глаза следователя стали такими злыми, что Янек ощутил их обжигающий жар на своём лице.

Когда Лоран Волков покинул дом, Анна громко закричала и начала рвать на себе волосы.

Сын подсел рядом. Мать шептала:

– Герман, как же так, любовь моя, а как же я, я-я-я-я-я…

Зоя волнуясь подошла к мачехе, опустила глаза.

– Я не заметила, как день пролетел, – начала она оправдываться.

– Ладно, – уже мягче сказала Евдокия. – Главное, что успела до прихода отца. Но завтра ты не пойдёшь никуда. Ко мне придёт врач, нужно прибраться.

– Я всё-всё сделаю, – пролепетала Зоя, – если успею, можно хотя бы на часик?

– Не-е-ет, – Евдокия покачала головой, – немного умерь свой пыл. Не становись доступной. Я не знаю, конечно, из каких соображений сама пани Анна пришла тебя провожать и просить милости для тебя. Но в её взгляде читалась недосказанность, словно она пускает пыль в глаза, отводя моё внимание от главного. Если я разучилась ходить, это не значит, что не умею думать.

Зоя занервничала, но взяла себя в руки. Ей показалось, что мачеха не заметила этого мимолётного волнения. Но Евдокия заметила. Она кляла сейчас весь белый свет за то, что не может встать, и от этого чувствовала своё бессилие. Ещё и Григорий не особо жаловал жену. В первый день сделал массаж ног, а потом и совсем перестал подходить. Поест и спать. А Евдокия, словно мумия лежала и ждала, когда именно муж, а не Зоя, ласково коснётся ног, и они излечатся, благодаря его любви.

Заметив, что матушка замечталась, Зоя, не дожидаясь прихода отца, переоделась и легла на свою кровать.

«Что же теперь будет?» – думала она.

Коснулась пальцами губ и с ужасом отметила, что они настолько распухшие от поцелуев, что это невозможно было не заметить.

«Неужели матушка догадалась?» – сердце выпрыгивало из груди.

А Евдокия догадалась. Но промолчала. То, что возлюбленный Зои – сын портнихи она узнала случайно ещё до болезни. А когда падчерица изъявила желание постичь швейное мастерство, Евдокия Степановна не стала сопротивляться. Единственное, ей было неизвестно, знала ли Зоя о родстве пани Анны и Янека. Хотя Евдокия быстро отмела эту мысль. Поняла, что если бы знала, то побежала бы туда намного раньше. Но Зоя молча страдала и сидела дома.

Отпуская девушку к пани Анне, мачеха рисковала. Она, конечно, часто напоминала дочке о правилах хорошего тона, о целомудрии. Но домашняя обстановка могла сыграть злую шутку. Когда Зоя украдкой встречалась с Янеком на улице, Евдокии было спокойнее. А в доме портнихи всё располагало к более тесным отношениям. Там тихо, романтично, хорошая обстановка. И Евдокия молилась о том, чтобы Господь наставил девушку на путь истинный и не позволил совершить грех.

То, что пани Анна сама проводила Зою и извинилась, Евдокию слегка шокировало. Достаточно было вспомнить первую встречу с портнихой, её надменность и нежелание говорить по-русски. Евдокия хорошо запомнила Анну, но она почему-то до сих пор вызывала неприязнь. Даже сегодняшний короткий разговор держал Евдокию в напряжении. Весь город гудел о своенравной портнихе, которая даже не произносит русских слов. А сегодня пани Анна выдала весь свой словарный запас русской речи.

И слухи, и личная встреча повлияли на мачеху. И она поняла, что вот так доверять человеку не стоит.

«Конечно, – думала Евдокия, – у пани Анны свой интерес в том, чтобы её сыну было хорошо».

Но как хотелось не думать о плохом!

То, что Григорий Филиппович не изменит своего решения, Евдокия поняла давно. Но бороться за Зоино счастье очень хотелось. Даже из-за того, что сама Евдокия безответно любила и желала, чтобы ни у кого не было такой судьбы.

С исчезновением Макара она стала ещё больше хотеть помочь. Но идей в голове не было. Помимо любовных страданий Зои, её интересовало и собственное здоровье. А оно не улучшалось. Ноги по-прежнему имели нестабильную чувствительность. Если раньше можно было привстать и читать сидя, то сейчас в положении полулёжа было уже тяжело. Приходилось через силу терпеть и садиться. Но такие вольности давались всё хуже и хуже, поэтому теперь удобно и без боли можно было только лежать.

О том, что завтра доктор скажет об отсутствии эффекта от лечения, и придётся теперь всегда вот так лежать, Евдокия ещё не знала.

Она глядела на Зою и понимала, что встреча состоялась. Уж больно счастливые и мечтательные были её глаза. То, что Зоя не поделилась своей радостью, Евдокию не смутило. «А чего ещё можно было ожидать? Я ведь сама отталкивала детей от себя. Всё думала, что вот-вот и свои появятся, но годы шли, а вместе с ними закрывали двери несбывшиеся надежды», – размышляла Евдокия.

Но счастливые глаза Зои именно сейчас не давали ей покоя. А ещё тревожило и то, что Григорий уже второй раз не пришёл на ночь домой. В сердце закрадывались разные сомнения, Евдокия их гнала, но вновь и вновь возвращалась к ним.

Зоя лежала как мышка. Боялась пошевелиться. Она закрыла глаза и представила себе сегодняшнюю встречу с Янеком. Пыталась вспомнить всё до каждой секундочки.

Думала о том, как неожиданно всё получилось. Удивлялась который раз тому, что пани Анна вообще сильно изменилась и даже рассказала о своей любви, точнее, намекнула на неё. В существовании храбреца, растопившего обледенелое польское сердце, Зоя не сомневалась.

«Но кто он?» – задав себе несколько раз этот вопрос, Зоя поняла, что ей всё равно, кто осчастливил пани Анну. Главное, чтобы она была не против Зои.

То, что пани оказалась матерью Янека, поначалу девушку ввело в замешательство. До сих пор было стыдно перед Янеком за свой длинный язык.

Несмотря на то, что всё складывалось благополучно, в сердце была некая тревога. Евдокия Степановна запретила завтра идти на урок к портнихе. А ещё Зою смущало и то, что проведя целый день в поцелуях и объятиях, она не поделилась с Янеком самым главным – новостью о предательстве Таисии. А это было даже важнее любовных утех.

Всю ночь снилось, как Зоя пыталась войти в воду, а Катерина, своей могучей рукой тащила её на берег. А когда Зоя дошла до середины реки, то рука Катерины стала такой длинной, что всё равно достала до Зоиного платья.

Во сне Зоя была в платье, которое порвал Янек. Проснувшись утром, девушка не сразу сообразила, где находится. Оглядывалась по сторонам, искала вездесущую руку Катерины, а потом опомнилась.

В надежде на то, что мачеха сжалится и отпустит, Зоя, встав с кровати, сразу взялась за домашние дела. Евдокия Степановна позвала её, девушка подошла.

– Присядь, – начала Евдокия. – Зоя, я сразу тебе говорю, чтобы не было обид. Как бы рьяно ты сейчас ни работала, сегодня не будет никаких свиданий.

Евдокия кашлянула, поняв, что хотела сказать что-то другое.

«Ну что вырвалось, то вырвалось, – сокрушалась она про себя. – Тем лучше, быстрее всё разрешится».

А Зоя покраснела. Опустила глаза. Мачеха взяла её за руки.

– Пойми, дочка! Тебя сейчас зовут как собачку. Куть-куть, и ты побежала. Каким бы хорошим ни был твой Янек, какой бы обходительной ни была пани Анна, не позволяй им управлять тобой. Зоя, любовь любовью, но нужно хотя бы немного себя уважать. Ты сейчас как шельма будешь туда бегать. А что потом? Верю в твою чистую любовь и взаимность, которая между вами. Но ты, Зоя, не заигрывайся! Пани Анна может измениться в любой момент. Будь готова и к такому, так как после лести, которую принимаешь за блаженство, погано становится на душе.

Зоя кивнула, дав понять мачехе, что согласна со всеми её выводами.

Такой сложный разговор после утреннего пробуждения никак сейчас не вязался с её романтическими воспоминаниями.

Неожиданно в комнату вошёл отец. Он хмуро глянул на жену и дочь, кивнул приветственно.

Зоя подумала, что очень странно видеть отца в столь ранний час, ведь утро – самое занятое у него время.

Григорий Филиппович быстро собрал личные вещи в сумку и вышел. Евдокия только вскрикнула и застыла с выражением лица полным недоумения. Она повернулась на бок и затряслась.