А вот Зое достанется! Про наказание для жены даже боялся думать. Начал вспоминать о том, как ноги ей разминает по вечерам. А потом она лежит на его груди и целует нежно. До сих пор он чувствовал вину перед ней. Не понимал, как баба может продолжать любить чёрствого мужика, всю жизнь не обращавшего на неё внимания. Закрыл глаза, представил, что жена рядышком, и аж задрожал.

А мысли всё лезли и лезли в голову. Нужно было ещё встречу с Анной Левандовски организовать. Даже захотел спросить у Парамонова, сможет ли он её к себе в кабинет пригласить, чтобы безопаснее для Григория было. Да постеснялся, решил, что и так много хлопот доставил.

Зоя стояла на коленях перед иконой и благодарила Бога, за то, что следователь её не допрашивал.

Помолившись, она подошла к мачехе и сказала:

– Маменька, кажется мне, что отец что-то подозревает. Видели вы, как у него лицо поменялось, когда он фамилию Янека услышал? Боюсь я, маменька, очень-очень. Всего теперь боюсь. Из-за этих допросов я и Янека долго не увижу, что же мне делать, маменька?

Зоя заплакала.

– Что теперь слёзы лить, дождёмся отца, тогда и будем решать. Нужно было тебе не вспыхивать как искра, когда о Янеке разговор зашёл. Следователь всё заметил: и как ты покраснела, и как отец. Работа у него такая, всё замечать. Подождать нужно, доченька, и придёт к тебе заветная записочка.

Хотя так и всю жизнь можно прождать, как я. А ведь отец твой может быть и временно такой. Сейчас поднимусь, и забудется всё. Боюсь я, Зоя. И за себя, и за тебя. Льём слёзы, а какой с этого прок? Доля у нас такая. Хорошо, что нет войны. Ты, доченька, успокойся. Боженька всё видит. Слышит наши молитвы и поможет.

О Макаре Евдокия Степановна умолчала. И так чувствовала себя неловко после признания Григория, что Макар жив. А Зоя могла бы проболтаться, и Евдокия решила, что отец сам всё расскажет дочери, когда можно будет.

Ближе к вечеру пришёл китаец. Мужа дома ещё не было. Евдокия хотела было отправить Джана домой, но он заупрямился. Сказал, что у него есть приказ от Григория. И он ни за что не пойдёт на поводу у пациентки, так как перед доктором стыдиться ни к чему.

Зоя помогла Евдокии раздеться и по её просьбе осталась в комнате. Когда Джан колол иголками под коленкой, ноги стали реагировать и подёргиваться. Зоя радовалась, как ребёнок. Евдокия улыбалась, она могла теперь пошевелить пальцами, но согнуть ноги в коленях пока не получалось.

Джан, окончив процедуры, попросил Евдокию не говорить мужу об улучшении, чтобы не подавать надежду, так как сегодняшний эффект временный, и к вечеру ноги опять перестанут чувствовать. Евдокия кивнула, её так распирало от радости! Ну как она могла скрыть это от мужа? Зоя проводила китайца, подошла к мачехе и помогла одеться, а Евдокия всё шевелила пальцами, словно пыталась наверстать упущенное.

Когда стемнело, Парамонов сказал Григорию, чтобы тот шёл за ним. Вышли из главного здания и направились туда, где стояли амбары. В одном из амбаров Парамонов отпер дверь, подтолкнул Григория, сказал, что подождёт его в кабинете.

В полной темноте Григорий не видел никого.

– Макар, – тихо позвал он.

Услышал, как кто-то зашуршал, почувствовал рядом с собой тяжёлое дыхание.

В амбаре было холодно. Неизвестно сколько там просидел Макар, но по стуку зубов было понятно, что замёрз. Григорий снял с себя тулуп, набросил на сына.

– Ну, здравствуй, Макар, – произнёс Григорий.

– Здравствуй, отец, – ответил сын.

Григорий обнял Макара. Еле обхватил его. Тот стал выше и шире в плечах.

– Отец, – прошептал сын, – прости меня. Не мог я иначе, всё потом расскажу. Но мне нужно срочно обратно. Отпусти меня сейчас. Если не успею, то уволят меня, понимаешь? А мне нельзя без работы. Тут вон какая охота развернулась на нас. Ты только скажи, как там Зоя, мать?

А Григорий в темноте пытался разглядеть лицо Макара, даже прослезился. Зол был на сына, но всё равно скучал.

– Ты, сынок, подвёл меня очень, много воды утекло. Не могу я уже учить тебя, как жить. Давай, как-нибудь сам, но не здесь, – прошептал Григорий. – Хорошо мать, и Зоя тоже. Ступай, пока не поздно. Ничего не хочу знать о твоих делах. Меньше буду знать, меньше перед следователем буду краснеть. Ты мне только вот что скажи, чем тебе девчонка не угодила? За что ударил её по голове?

– Люблю я её, отец. Измаялся весь. Хотел насильно с собой забрать, а за ней, оказывается, следили. Я еле ноги унёс. А ей жизни тут не будет, все же узнают, что Таисия предательница. Вот и хотел спасти её. Она же мне спасибо потом сказала бы. А сейчас у следователя живёт. Оттуда я точно не могу её вызволить. Вот тянет меня к ней что-то, словно привязала к себе. Я уже и со священником договорился, обвенчать нас должен был, а теперь возвращаться мне одному придётся. Но Таисия всё равно станет моей женой, и ты, отец, должен мне помочь. Не выдавай Зою замуж за Николая. Это что ж получится? Таисия – моя жена, Зоя – жена Николая.

– Что ты надумал? Чёрт тебя побери, – раздражение Григория нарастало. – Какая Таисия, совсем с ума выжил?

– Люблю я её отец, сил больше нет. Вернусь с подмогой, всё сделаю, чтобы моей была. А она Николая любит, понимаешь? Любовь у них давно. Не нужен он Зое. Не будет мне счастья, если любовник моей жены станет мужем сестры. Пойми, отец, нельзя же так.

Григорий Филиппович зарычал, схватился за голову, потом за сердце. Опять его словно стрелой пронзило. Он не совсем понял, что сын пытался ему сказать. Все смешались в голове: Таисия, Николай, Макар, Зоя… Пошатнулся и повалился наземь.

Макар начал трясти отца за плечи.

– Отец, отец, очнись, – кричал он во всё горло. Кто-то забежал в амбар с лампой. Сунул эту лампу в руки Макару, подхватил Григория и медленно потащил его к выходу.

При свете лампы Макар разглядел, что это был начальник отца.

– Беги, – сказал ему Парамонов, – чтобы духу твоего тут не было! У ворот стоит провожатый, иди за ним и не возвращайся, иначе всю семью погубишь.

Макар замотал головой.

– Не пойду никуда, отцу плохо, рядом с ним буду, – произнёс он.

– Беги, дурень! – шикнул Парамонов. – Иначе убью тебя прямо здесь.

Макар спорить больше не стал. Побежал в темноту к воротам.

Начальник дотащил наладчика до кабинета, уложил его на пол. Григорий начал кашлять, захрипел. Держался за сердце.

– Больно, – еле слышно говорил он.

Испарина выступила на лбу. Парамонов выбежал в коридор, было слышно, как он что-то быстро говорит кому-то, потом вернулся:

– Терпи, Гриша, скоро доктор придёт, будешь жить, ты мужик крепкий.

Двое парней буквально под руки притащили в кабинет к Парамонову сонного мужичка. Он возмущался, кричал на них, а когда увидел лежащего на полу Григория, сразу припал к его груди ухом.

– Грудная жаба у него, постельный режим и настойки с калиной. Не волновать, работой не нагружать, – протараторил доктор. – Объяснили бы по-человечески, что человеку плохо, я бы и не сопротивлялся, а то дверь выбили, из постели подняли, притащили сюда по холоду. Как бы моя Марфа теперь с грудной жабой не слегла. Ну никуда же не годится отношение такое. Будто я преступник какой. Я, между прочим, глубокоуважаемый доктор, один из лучших, можно сказать! Спасибо Густаву Левандовски, передал он мне свой опыт, золотой был человек, а вы меня вот так по снегу…

Григорий Филиппович, услышав знакомую фамилию, застонал.

Доктор повернулся к нему, потрогал лоб, ещё раз послушал сердце.

– Не вставать, – сказал строго и вышел из кабинета.

Юноши, которые привели врача, откуда-то притащили носилки, осторожно положили на них Григория и по приказу Парамонова понесли его домой.

Услышав стук в дверь, Зоя заволновалась. А когда стук усилился, затряслась.