Положение враждующих сторон было теперь так своеобразно, что заслуживает особого описания. Ковчег находился ярдах в шестидесяти к югу от «замка», иначе говоря, с наветренной стороны, причем парус был распущен. К счастью, руль не был закреплен и поэтому не препятствовал зигзагообразным движениям никем не управляемой баржи. Парус свободно полоскался по ветру, хотя оба боковых каната были туго натянуты. Благодаря этому плоскодонное судно, которое сидело не глубже чем на три или на четыре дюйма в воде, медленно повернулось носом в подветренную сторону. Ковчег двигался, однако, очень тихо, потому что ветер был не только очень слаб, но, как всегда, переменчив, и раза два парус повисал словно тряпка. Однажды его даже откинуло в наветренную сторону.
Судно медленно повернулось, избежав непосредственного столкновения с «замком», только носовая часть застряла между двумя сваями, выступавшими на несколько футов вперед. В это время делавар пристально глядел в бойницу, подстерегая удобный момент для выстрела, гуроны, засевшие в «замке», были заняты тем же. Обессилевший в схватке индейский воин, которого не успели подобрать, сидел, прислонившись спиной к стене, а Непоседа, беспомощный, как бревно, и связанный, как баран, которого тащат на бойню, лежал на самой середине платформы. Чингачгук мог бы подстрелить индейца в любой момент, но до скальпа и на этот раз нельзя было бы добраться, а молодой воин не хотел наносить удар, который не сулил ему ни славы, ни выгоды.
— Отцепись от этих кольев, Змей, если только ты Змей, — простонал Непоседа, которому тугие путы уже начали причинять сильнейшую боль. — Отцепись от кольев, освободи нос баржи, и ты поплывешь прочь. А когда сделаешь это для себя, прикончи этого издыхающего мерзавца ради меня.
Слова Непоседы привлекли внимание Уа-та-Уа, и, взглянув на него, она вмиг все поняла. Ноги пленника были туго связаны крепкой лыковой веревкой, а локти скручены за спиной, но все же он мог двигать пальцами и запястьями рук. Приложив губы к бойнице, Уа-та-Уа сказала тихим, но внятным голосом:
— Почему бы тебе не скатиться и не упасть на баржу? Чингачгук застрелит гурона, если тот погонится за тобой.
— Ей-богу, девушка, это очень толковая мысль, и я постараюсь привести ее в исполнение, если ваша баржа подплывет чуточку ближе. Подложи-ка тюфяк, чтобы мне было мягче падать.
Это было сказано в самый подходящий момент, ибо, утомившись от ожидания, все индейцы почти одновременно спустили курки, никому, однако, не причинив вреда, хотя несколько пуль влетело в бойницы. В грохоте выстрелов Уа-та-Уа расслышала не все слова Непоседы, Делаварка отодвинула засов двери, ведущей па корму, но не решалась выйти на палубу. Нос ковчега продолжал еще цепляться за сваи, но все слабее и слабее, тогда как корма, медленно описывая полукруг, приближалась к платформе. Непоседа, лежавший теперь лицом прямо к ковчегу, не переставал вертеться и корчиться. В то же время он следил за движениями баржи. Наконец, увидев, что судно освободилось и начало скользить вдоль свай, Непоседа понял, что пора приспела. Отчаянная попытка, которую он предпринял, была единственным шансом спастись от мучений и смерти и как нельзя более соответствовала неудержимой удали этого человека.
Итак, дождавшись того мгновения, когда корма почти коснулась платформы, Непоседа опять начал корчиться, словно от невыносимой боли, громко проклиная всех индейцев вообще и гуронов в особенности, и затем быстро покатился по направлению к барже. К несчастью, плечи Непоседы были гораздо шире, чем его ноги, поэтому он катился не по прямой линии и достиг края платформы совсем не в том месте, где рассчитывал. А так как быстрота движения и необходимость спешить не позволяли ему осмотреться, то он упал в воду.
В эту минуту Чингачгук, по требованию своей невесты, снова открыл огонь по гуронам. Они считали, что пленник надежно связан, и в пылу боя не заметили, как он исчез. Но Уа-та-Уа принимала близко к сердцу успех своего плана и следила за движениями Непоседы, как кошка за мышью. В тот миг, когда он покатился, она уже угадала неизбежный результат, тем более что баржа начала теперь двигаться довольно быстро. Делаварка старалась что-нибудь придумать, чтобы спасти пленника. С инстинктивной находчивостью она открыла дверь в тот самый момент, когда карабин Чингачгука загремел у нее над ухом, к под прикрытием стен каюты пробралась на корму как раз вовремя, чтобы увидеть падение Непоседы в озеро. Нога ее случайно коснулась одного из свободно болтавшихся углов паруса. Схватив веревку, прикрепленную к этому углу, девушка бросила ее беспомощному Непоседе. Идя камнем ко дну, он успел, однако, вцепиться в веревку не только пальцами, но и зубами.
Непоседа был опытный пловец. Спутанный по рукам и ногам, он инстинктивно прибегнул к единственному приему, который могли бы ему подсказать значение законов физики и обдуманный расчет. Вместо того чтобы барахтаться и окончательно потопить себя бесполезными усилиями, он позволил своему телу погрузиться возможно глубже и, когда веревка коснулась его, почти целиком ушел под воду, если не считать головы. В этом положении, двигая кистями рук, как рыба плавниками, он вынужден был бы ожидать, пока его выудят гуроны, если бы не получил помощь со стороны. Но ковчег поплыл, веревка натянулась и потащила Непоседу на буксире. Движение баржи помогало ему удержать голову над водой. Человека выносливого можно тащить целые мили этим странным, но простым способом.
Как уже было сказано, гуроны не заметили внезапного исчезновения пленника. На первых порах он был скрыт от их взоров выступающими краями платформы; затем, когда ковчег двинулся вперед, Непоседа скрылся за сваями. Кроме того, гуроны были слишком поглощены желанием подстрелить своего врага-делавара. Больше всего их интересовало, удастся ли ковчегу отцепиться сиг свай, и они перебрались в северную часть «замка», чтобы использовать находившиеся там бойницы. Чингачгук тоже ничего не знал об участи Непоседы. Когда ковчег проплыл мимо «замка», дымок ружейных выстрелов то и дело вырывался из бойниц. Наконец, к удовольствию одной стороны и к огорчению другой, баржа отделилась от свай и со все возрастающей скоростью начала двигаться к северу.
Только теперь узнал Чингачгук от Уа-та-Уа, в каков угрожающее положение попал Непоседа. Но показаться на корме сейчас — значило неминуемо погибнуть от пуль.
К счастью, веревка, за которую цеплялся утопающий, была прикреплена к нижнему углу паруса. Делавар отвязал ее, и Уа-та-Уа тотчас же начала подтягивать к барже барахтавшееся в воде тело. В эту минуту Непоседа плыл на буксире в пятидесяти — шестидесяти футах за кормой, и только голова его поднималась над водой.
Он уже был довольно далеко от «замка», когда гуроны наконец заметили его. Они подняли отвратительный вой и начали обстреливать то, что всего правильнее будет назвать плавучей массой. Как раз в этот миг Уа-та-Уа начала подтягивать веревку-это, вероятно, и спасло Непоседу. Первая пуля ударилась о воду как раз в том месте, где широкая грудь молодого великана была явственно видна сквозь прозрачную стихию. Пуля пробила бы его сердце, если бы она была пущена под менее острым углом. Но теперь, вместо того чтобы проникнуть в воду, она скользнула по гладкой поверхности, рикошетом отскочила кверху и засела в бревнах каюты, вблизи того места, где минуту назад стоял Чингачгук, отвязывая от паруса веревку. Вторая, третья, четвертая пули натолкнулись на то же препятствие, хотя Непоседа совершенно явственно ощущал всю силу их ударов, ложившихся так близко от его груди.
Заметив свою ошибку, гуроны переменили тактику и целились теперь в ничем не прикрытую голову. Но Уа-та-Уа продолжала тянуть веревку, мишень благодаря этому переместилась, и пули по-прежнему попадали в воду. Секунду спустя Непоседа был уже в безопасности: его отбуксировали к противоположному борту ковчега. Что касается делавара и его невесты, то они оставались под защитой каюты. Гораздо скорее, чем мы пишем эти строки, они подтянули огромное тело Непоседы к самому борту. Чингачгук держал наготове острый нож и проворно разрезал лыковые путы.
