Руки ее осторожно, едва касаясь, заскользили по его все еще жестким от морской воды волосам, по темным загорелым щекам, обвились вокруг шеи.

Оба молчали. Неизведанное волнение — возвышенное и могущественное — с только что пробудившейся, но уже неодолимой силой поднималось в них. В нем росла, ширилась, заполняя до краев все его “я”, радость любви к ней, радость желания ее, а в ней — волнами пронизывало каждую клеточку огромное счастье ощущения его любви, его радости.

Внизу неожиданно вспыхнул и очертил небосвод яркий, голубовато-белый луч прожектора.

— Нам пора, Танюша, — тихо сказал Олег, вставая.

Она молча кивнула, поднялась, взяла его за руку.

По той же крутой тропинке они быстро спустились к Днепру.

Олег сам отстоял эту последнюю ночную вахту.

С первыми проблесками зари его сменил Аксенов.

— Иди, отдохни часик, — чуть подмаргивая глазом, сказал он. — Завтра трудный день. Да не разбуди Татьяну. В кубрике темно. Она только к утру уснула, когда я выключил аварийку. А то все ворочалась.

…Да, Таня ждала Олега, ждала страстно, как может ждать горячо любящая девушка, давшая себе клятву всю жизнь быть рядом со своим избранником, никогда не расставаться с ним в своих мыслях и чувствах, всю жизнь отдать для него и его любимого дела, теперь уже ставшего и ее делом… Эта ночь была их ночью, когда оба они как будто поднялись, взлетели высоко над всем миром в изумительном упоении радости и счастья.

Андрей Иванович оказался прав. Тот день, их первый с Таней день, выдался действительно трудным., Но и последующие за ним дни и даже месяцы оказались не легче. Работа не оставляла ни секунды времени для личных дел.

Результаты ходовых испытаний тримарана позволили перейти к переоснащёнию не только всех строящихся кораблей, но и тех, которые подлежали капитальному ремонту. По разработанному Институтом кибернетики генеральному графику реконструкции флота в течение четырех лет новые системы управления движением морских и речных судов планировалось установить на всех кораблях флотов. Это было трудное, но необходимое дело. Оно требовало особого внимания и, конечно же, больших усилий и материальных затрат.

Теперь в каждой республике закладывались новые производства, в срочном порядке реконструировались и переоснащались сотни действующих заводов и цехов. Перестраивались целые отрасли промышленности.

Молодого ученого, уже не кандидата, а доктора наук, назначили членом Государственной приемной комиссии этого нового хозяйственного комплекса страны, в который одно за другим включались судостроительные и обеспечивающие предприятия стран социалистического содружества.

За короткое время Олегу довелось десятки раз из края в край пересечь огромные просторы Родины, побывать на верфях Болгарии, Югославии, Польши, Румынии, Германской Демократической Республики…

Отдел теории движения с начала нового года был преобразован во Всесоюзный научно-исследовательский и проектно-технологический институт теории и практики движения. Его директором стал Олег Викторович Слюсаренко. Но странное дело: чем больше работы было сделано, чем больше трудностей преодолено, тем все больше и больше возникало новых проблем и нерешенных вопросов.

В те редкие дни, когда усталый, вконец измотанный очередной командировкой, Олег возвращался к себе на семнадцатый этаж, его неизменно дома встречала Таня. Радостная, сияющая, всем существом своим излучая тепло и нежность, она помогала ему раздеться и отправляла принять освежающий душ, а сама, весело напевая, накрывала на кухне стол, каждый раз удивляя Олега каким-нибудь новым, изумительно вкусным блюдом, отказаться от которого при всей усталости не было никакой возможности. Каждый такой его приезд был праздником для них двоих.

— И как это ты чувствуешь, когда я должен прибыть в нашу чудесную гавань? — снова и снова допытывался он у нее, уплетая вкусные блюда, поблескивая полными радости глазами.

Таня загадочно отмалчивалась, пряча в уголках губ улыбку. Ну к чему ему знать, что последние четыре месяца она ежедневно сразу после лекций в университете приезжала в Феофанию и шла в бассейн, где под руководством Алексея Скворцова и Андрея Ивановича Аксенова тщательно оснащался новый тримаран. Она теперь на память знала каждую схему многочисленных электронных подсистем сложного комплекса управления и жизнеобеспечения корабля и экипажа, до винтика изучила реактор и механическую часть, четко представляла принципы работы электронно-вычислительной машины, знала, сколько в нее заложено алгоритмов, что содержит ее “память” и какой именно узел блока “ЭВМ-ПРАКТИКА” должен реагировать на очередную внешнюю информацию или команду с пульта управления. Больше того, в случае необходимости она могла самостоятельно найти и исправить повреждение в любой подсистеме электронного либо механического блока, в каждом узле корабля. Скворцов радовался и удивлялся одновременно.

— Что она, врожденный математик, что ли? — спросил он как-то у Аксенова. — Как Олег Викторович?

— Нет, — заморгав глазом, ответил Андрей Иванович. — Просто она очень любит Олега и всем сердцем стремится понять то, что составляет существо жизни любимого.

От Кузьмы Ивановича Гаращенко и девушек-операторов из центра связи ВНИИ и ПТИ теории и практики движения Таня всегда знала о местопребывании Олега, о том, когда он должен быть дома. И тогда бросала все, мчалась в магазины и, заглянув в толстую кулинарную книгу, готовила к его возвращению что-нибудь необычное, чтобы ему непременно понравилось.

В их “чудесную гавань”, как называл теперь свою квартиру Олег, она приходила ежедневно. Даже когда его не было в Киеве. Кормила рыбок в аквариуме, поливала цветы, протирала от пыли мебель. И все это под магнитолу, внимательно вслушиваясь то в английскую, то в испанскую речь. Она хорошо говорила по-английски, а узнав от Аксенова о возможном участии в фестивальной регате вокруг Южной Америки, стала усиленно заниматься испанским. Ей охотно помогала в этом Леля Яловенко — маленькая черноглазая девушка — молодой инженер одной из лабораторий института, принимавшая активное участие в оснащении нового тримарана. В детстве вместе с родителями она шесть лет пережила на Кубе и прекрасно знала этот живой и экспрессивный язык.

Каждый час, проведенный вместе с Олегом, для Тани был праздником, несказанным счастьем. С радостью дарила она ему свою любовь, свои нежность и ласку. Но когда он пытался говорить о свадьбе, необходимости узаконить наконец их отношения, Таня уклонялась от прямого ответа, упорно переводила разговор на другое.

В новогоднюю ночь, когда они пришли к нему от Захара Карповича, Олег снова заговорил о свадьбе.

— Вот вернулись мы вроде бы как все люди — от друзей и родных домой, а в парадном, наверное, трусила, боялась кого-нибудь из знакомых встретить, чтобы чего плохого не заподозрили.

— Не надо, родной, — закрыла она ему рот ладонью. Разве тебе время думать об этом! Завтра все нормальные люди, как ты говоришь, отдыхают, а тебе — в Польшу лететь на целую неделю. А потом всего один день дома и — снова самолет. Принимать новый завод в Мурманске. А ты говоришь…

— Мне стыдно перед твоими родителями. Словно я у них что-то взял без спроса… А как дед на нас сегодня смотрел! У меня мурашки по коже забегали. Хоть сквозь землю провались!

— Да знает, знает Захар Карпович все давно! Все до капельки! И мама моя, и отец, и твои родители. Все я им рассказала. И знают, и понимают, что не до свадьбы нам сейчас…

— Как знают? — изумленно смотрел он на нее. — Знают и ничего не…

Он замолчал, не находя нужных слов, и только глядел на нее во все глаза, потрясенный ее мужественным самоотречением.

— Все знают. И никакого плохого умысла не усматривают. И нисколечки я не трусила в парадном. Это все твое воображение. Если ты не против, то я завтра же к тебе насовсем переберусь.

Она усадила его на диван. Села рядом.

— Ну, представь себе, милый, пойдем мы завтра во Дворец с заявлением. Назначат там свадьбу на определенное число через три или даже через четыре месяца. А потом вдруг выяснится, что тебе именно в этот день надо непременно быть в Белграде или, скажем, в Ванино на Дальнем Востоке. Что тогда?