В брошенном на нее взгляде не было не только признательности, но читалось такое презрение, что Марианна вздрогнула. Она поняла, что отныне Жан видит в ней врага, шпионку на службе эмигрантов, так как Морван достаточно громко представил ее посланницей изгнанных принцев и что их товарищество, родившееся в часы опасности, умерло. Она не могла понять, почему это ее так огорчило. Но Морван наблюдал за ней, и она вынуждена была вернуться, чтобы не возбуждать дальнейших подозрений. Достойно ли аристократке заботиться о слуге? Впрочем, когда она вновь взяла его под руку, он спросил:

– Что за слуга, которому вы уделяете столько внимания, моя дорогая? Я спрашиваю себя, не напрасно ли я подарил ему жизнь? Вы слишком заняты им.

Понимая, что защитительная речь вряд ли поможет Жану и что лучше всего до конца играть избранную роль, она, в свою очередь, пожала плечами и холодно ответила:

– Верные слуги – редкость, особенно для эмигрантов! А теперь, если вы действительно этого хотите, проводите меня в ваше жилище, господин Морван, ибо я устала и окоченела от холода.

Не добавив больше ничего, она последовала за главарем бандитов, увлекавшим ее к неведомому убежищу. Не без беспокойства, потому что этот человек, который признал себя равным с нею, но не открыл лица, этот береговой пират, хладнокровно грабивший и убивавший, не смущаясь опустивший ее жемчужное колье себе в карман, не внушал ей никакого доверия. Единственное, что она хотела от него получить, – это возможность немного отдохнуть и питание для восстановления утраченных сил. Но она не строила никаких иллюзий относительно того, что за этим последует. Как только ей станет лучше, она постарается убежать вместе с Жаном. Ему, без сомнения, надо присоединиться к его знаменитому Сюркуфу. А ей найти ту малость, которая осталась от ее семьи.

На берегу пираты нагромоздили кучи награбленного возле костров. Но между пострадавшим кораблем, затонувшим примерно на три четверти, и берегом плавало еще много всякого добра. Опьяненные жаждой наживы, люди все еще бросались в воду за добычей. Но буря уже утихала одновременно с началом отлива. Грохот волн, только недавно в пенном неистовстве разбивавшихся о скалы, уступил место относительной тишине, в которой таяло возбуждение грабителей. Вода начала спадать. Стало виднее. Приближался рассвет, и Морван, который медленно поднимался с Марианной по склону, остановился, вытащил из кармана серебряный свисток и подал три коротких пронзительных сигнала. При этих звуках его люди замерли на месте. Подняв руку, он показал им на небо. Бандиты неохотно выходили из воды, направляясь к кострам, и там грузили на плечи ящики и тюки. На трупы никто не обращал внимания. Проходя мимо одного из них, Марианна зажмурилась, чтобы не видеть искаженное лицо с вытаращенными глазами. Если она хотела остаться в живых, ей надо было подавить в себе тот ужас, который вызывал в ней сопровождавший ее человек. Мало-помалу она усваивала печальный урок: для того, чтобы жить, надо лгать, хитрить, обманывать… И этот урок она никогда не забудет. За исключением этого несчастного юноши, которого ведут сзади. Да, пожалуй, гигантского Блэка Фиша, чей труп, очевидно, носится по волнам в этом проклятом заливе. Ее контакты с людьми из внешнего мира не принесли ничего, кроме отвращения и чувства презрения. Впредь она постарается выходить победительницей в битвах с ними, конечно, в меру своих сил и возможностей.

С темно-серого неба начал лить пронизывающий холодный дождь. Костры гасли. В свете рождающегося дня поблескивали покрытые водорослями скалы. Откуда-то донесся хриплый петушиный крик. Ноги Марианны перестали вязнуть в песке и ощутили твердый грунт, покрытый сухой травой. Это была земля бретонских ландов.

Замок Морвана открылся обветшалым порталом XVI века с двумя башенками по бокам в конце дороги, превращенной непогодой в трясину, обрамленной низкорослым осыпавшимся ясенем и зарослями дикого терновника, которые образовали длинный зеленоватый туннель. Немного дальше, в ложбине, несколько приземистых домов со стенами из серого гранита и большими соломенными крышами составляли небольшую деревушку. Море находилось совсем рядом. Возвышающаяся над ним высокая, иссеченная водой и ветром скала с юга обтекалась глубоко врезавшимся в сушу узким заливом. А в ландах два стража одиночества – менгиры – несли свою грустную вахту среди дрока и терновника, в то время как на вершине ближайшего холма остатки кромлеха валялись в густой траве в вечном ожидании возвращения солнцепоклонников, которым уже никогда не суждено вернуться.

Но все это не привлекло внимания Марианны в мертвенно-бледной сырости встающего дня. Измученная усталостью, оцепеневшая от холода, она была поражена только видением постели, которую Морван, приоткрыв кружевную занавеску, показал ей в деревянной нише. Там были матрасы из морской травы, грубошерстные одеяла, простыни из плохо выделанного льна, но она бросилась на них с признательностью изнуренного животного и моментально заснула.

Когда сразивший ее сон без сновидений наконец рассеялся, Марианна увидела, что ночь уже наступила. В серебряных канделябрах горели свечи, пламя гудело в старинном каменном камине с почерневшими от сажи стенками, а перед очагом старуха в черном платье и белом чепце раскладывала на скамье какую-то одежду, поглядывая, как закипает вода в большом чане. Пламя рисовало на стене устрашающий, с беззубым ртом и крючковатым носом, профиль колдуньи. Несмотря на завязанные тугим бантом ленты чепца, подбородок ее непрерывно дрожал.

Марианна сладко потянулась, и кровать при этом скрипнула. Старуха обратила к ней бесцветные глаза из-под сморщенных, как у черепахи, век.

– Вот одежда и вода для мытья. Приведите себя в порядок.

Властный тон старухи неприятно поразил Марианну, еще хранившую память о кроткой почтительности ее прислуги.

– Я голодна! – сказала она сухо. – Принесите поесть.

– Слишком поздно! – резко ответила старуха. – Одевайтесь и идите к хозяину. Если он прикажет, вам подадут поесть.

И, опираясь на большую узловатую палку, покинула комнату, не обращая больше внимания на девушку. Марианна поспешила переступить резной наличник этой странной кровати, очутилась на скамье и оттуда спрыгнула на пол из плотно утрамбованной земли, кое-где покрытой остатками цветных плиток. В самой комнате господских размеров с потолком, еще поблескивающим позолотой из-под густой паутины, единственной мебелью были три необычных кровати-шкафа со стенками, украшенными пресными в своей наивности скульптурами, и скамьями, чтобы взбираться на них. И скамья перед камином, на которой, кроме одежды, находились миска, мыло и белье. Старуха развела в камине поистине адский огонь, и Марианна могла купаться, не боясь холода. И она проделала это с чувством удовлетворения, заботливо отмывая слипшиеся от песка и морской воды волосы, время от времени выплескивая грязную воду через маленькое окошко, не утруждая себя мыслями о том, куда она может попасть.

Наконец она ощутила себя чистой, заплела волосы в тугую косу, которую обвила вокруг головы, затем занялась приготовленной для нее одеждой. К ее великому удивлению, она оказалась необычно роскошной для крестьянского обихода. Шелковое платье бледно-зеленого цвета внизу было украшено золотой вышивкой, а того же цвета кокетливый маленький передник из сатина обшит кружевами. Большая кружевная шаль и муслиновый чепчик в форме геннина (средневековый головной убор) заключали вместе с парой изящных туфелек с серебряными пряжками этот туалет. Марианна оделась с чисто женским удовлетворением и, обнаружив висящее в углу старое зеркало, с некоторой снисходительностью полюбовалась собой. Платье, казалось, было сшито для нее. Бархатный корсаж плотно облегал тонкую талию, а цвет шелка был таким же, как и ее глаза. Набросив грациозным движением кружевную ирландскую шаль на плечи, она сделала пируэт и направилась к двери.