– Тогда я поеду к ней! – решительно заявила Марианна.

– Я вам не советую. Не забывайте, что вы являетесь под вашим подлинным именем тайно вернувшейся эмигранткой, подпадающей под действие строгого закона. Для вас лучше остаться мадемуазель Малерусс, особой, с которой вашей кузине нечего делать. Кроме того, ее воззрения таковы, что я не желал бы в целях вашей безопасности, чтобы вы переняли их.

Сказав это, Фуше, считая, без сомнения, что тема исчерпана, повернулся к Сюркуфу, ожидавшему с нахмуренными бровями окончания диалога, и адресовал ему самую любезную улыбку.

– Мне кажется, мой дорогой барон, – засюсюкал он, – что теперь уж вы можете попрощаться с нашей юной гостьей, которую я представлю герцогине.

Но Сюркуф не собирался покидать свой стул.

– С кузиной действительно дело сомнительно, ладно! – отчеканил он. – Но ведь есть другой член семьи. Насколько мне известно, Императрицу вы не арестовали?

– Бедняжка!.. – Вздох Фуше выдал всю глубину его сочувствия Жозефине. – Я думал о ней, но чистосердечно признаюсь, что рапорты, которые я получаю из Мальмезона, не сулят ничего хорошего. Несчастная Императрица днем и ночью проливает слезы и отказывается принимать кого бы то ни было, за исключением своих близких. Она действительно не может уделить внимания кому-нибудь, особенно дальней родственнице, которую она никогда не видела. Мне кажется, лучше немного подождать. Позже, когда Ее Величество возьмет себя в руки, я не премину поставить ее в известность. До тех пор мадемуазель Малерусс должна удовлетвориться нашим покровительством.

Фуше встал, как бы давая понять, что аудиенция окончена, однако он начал рыться в загромождавших его стол бумагах. Вскоре он вытащил какое-то письмо, пробежал его глазами и заявил:

– Впрочем, я думаю, дорогой барон, что ваше пребывание в Париже долго не затянется и вы поспешите вернуться в Сэн-Мало. Предо мной рапорт, который сообщает об одном смелом деле, осуществленном вашим человеком. Горье, капитану «Ласточки», удалось захватить в Гернси, под самым носом у англичан, ваш бриг «Несравненный», утраченный в ноябре.

– Не может быть!

Марианна с грустью отметила, что Сюркуф глядел сейчас на министра как на божественного посланца, совершенно оставив ее своим вниманием. Впрочем, что могла значить в жизни моряка случайно внушенная ею привязанность в сравнении с тем, что наполняло его душу: корабли, люди, море?.. Он уже вертел в руках шляпу, лежавшую перед тем на шкафу.

– Я отправляюсь сегодня же вечером! Спасибо за новость, дорогой министр! Лучшей вы не могли бы мне сообщить. В таком случае мне остается только попрощаться с вами.

Затем, повернувшись к Марианне, он низко поклонился.

– И с вами также, мадемуазель, – продолжал он любезно. – Я уезжаю спокойным за вас и желаю вам много счастья. Не забывайте меня!

Он уедет, он покинет Париж, оставляя ее в этом отвратительном доме! Чувство горечи охватило Марианну. Она обнаружила, что удивительно быстро привыкла к своему спутнику, такому солидному, такому уверенному в себе, в честности которого нельзя было сомневаться. Может быть, потому, что он напоминал ей Блэка Фиша. Он оставил ее на волю судьбы, чтобы идти своим путем, и, может быть, уже завтра забудет о ней! Она инстинктивно чувствовала, что этот человек был редким образчиком мужской породы. От него так и веяло свежим ветром, свободой, радостью жизни, тогда как при взгляде на узкое бледное лицо Фуше в ее представлении всплывали, один Бог знает почему, какие-то зловещие тайны, слышался запах ладана и шепчущиеся голоса в полутьме часовен. Позже, узнав, что Фуше начинал свою карьеру в стенах ораторианского монастыря в Нанте, она вспомнит это ощущение и лучше поймет его. Непроизвольным жестом она протянула руки к уезжающему другу, с трудом удерживая слезы разочарования.

– Спасибо за все! И, прошу вас, пишите мне!

Он улыбнулся, и его рукопожатие едва не заставило ее вскрикнуть.

– Обещаю вам это! Только заранее простите мой отвратительный почерк! Я не присяжный писака, но ради вас готов на большие жертвы! При малейшей неприятности зовите меня. Я примчусь немедленно.

Быстро поцеловав неожиданно похолодевшие пальцы Марианны, он схватил свою трость и вышел – не оглядываясь, сопровождаемый непроницаемым взглядом Фуше, который, едва за корсаром закрылась дверь, с облегчением вздохнул.

– Ну, что ж, дорогая, перед вами преданность в чистом виде. Поздравляю! Сюркуф – это крупная рыбка, которую легко на крючок не подденешь! Я бы никогда не поверил, что вам это удастся. Но поскольку дело уже сделано, мы сможем поговорить серьезно: вы и я…

– А разве до сих пор мы не говорили серьезно?

– И да и нет.

Разговаривая, Фуше позвонил в колокольчик. Вошел желтолицый человек с впалой грудью, весь в черном, с портфелем под рукой, и шепнул несколько слов на ухо министру. Это был Майошо, его секретарь.

– Ладно, – сказал Фуше, – оставьте его здесь, рядом. Я сейчас приду.

Извинившись перед посетительницей за необходимость покинуть ее на некоторое время, он прошел в соседнее помещение, оставив дверь полуоткрытой, так, что Марианна могла видеть часть этой просто меблированной комнаты. Сначала она не обратила на это внимания. Без сомнения, какая-нибудь полицейская история, возможно, допрос злоумышленника. И действительно, раздались тяжелые шаги и позвякивание цепей. Очевидно, человек был закован. Вздрогнув, Марианна хотела повернуть голову к двери, но Фуше заговорил… и его слова заставили девушку оцепенеть.

– Вы барон Эрве де Керивоа, не правда ли?

– Допустим!

– Вы также известный шуан, носящий имя Морвана! Ваше бретанское владение прежде служило явкой для мятежников из Лондонского комитета. Позже у вас нашел убежище Арман де Шатобриан.

Человек не отвечал, словно закованный молчанием, которое он не собирался нарушить. Теперь Марианна поднялась и потихоньку направилась к двери. Достаточно было сделать два-три шага, чтобы увидеть освещенную фигуру человека со скованными руками. Это был действительно Морван, одетый в зеленый фрак, облегающие светло-серые панталоны и сапоги с отворотами. Его лицо… нет, она никогда не видела его.

Это было ужасное лицо, обезображенное с одной стороны чудовищным шрамом, исковеркавшим щеку и оттянувшим глаз, уходящим под волосы, оказавшиеся, к удивлению Марианны, светлыми, короткими и курчавыми. Сохранившиеся в ее памяти темные косички принадлежали, без сомнения, парику. Она не находила в нем ничего от того человека, который держал ее в плену, за исключением, пожалуй, большого рта с насмешливыми складками и слишком яркого блеска глаз.

Морван казался абсолютно спокойным. Стоя лицом к Фуше, держа скованные руки скрещенными впереди себя, он с таким скучающим видом поглядывал на своего собеседника, словно все происходящее совершенно его не касалось.

– Однако, – продолжал Фуше, – не из-за принадлежности к шуанам вы были арестованы и препровождены в Венсенн, где находитесь, по-моему, уже четыре дня.

Морван безмолвно поклонился.

– На вас донесли как на главаря банды береговых пиратов, подвизающихся на берегах Пагании. Что вы можете сказать об этом?

Как и прежде, ответом было молчание. Морван только пожал плечами. Наступившая тишина показалась девушке давящей. Проехавшая по набережной карета почти не нарушила ее и не отвлекла внимания Марианны. Она всматривалась в лицо бандита, удивляясь его гордому выражению. Морван выглядел гораздо благородней в наручниках, между двумя жандармами, чем в черной маске на сотрясаемом бурей берегу.

Снова раздался ледяной голос министра:

– Вы предпочитаете молчать! Как вам угодно! Отведите его назад в камеру. Может быть, судьи вытянут из него что-нибудь.

Марианна не видела, как ушел Морван. Она едва успела вернуться на свое место. Вошел Фуше, дверь снова закрылась. Полицейский наградил себя понюшкой табака и замер. Марианна, смущенная, в растерянных чувствах, ощущала на себе тяжесть его взгляда, не пытаясь найти смелость противостоять ему. С тех пор как Сюркуф покинул комнату, она чувствовала себя одинокой и беззащитной. Встреча с Морваном окончательно выбила ее из колеи. Но вот раздался голос Фуше: