– Есть и другой приказ, – сказал он.

– Другой приказ? Какой же?

– Чтобы мадемуазель потрудилась встать, одеться и следовать за мной. Я побуду рядом, пока мадемуазель не будет готова.

– Следовать за вами? В такой час? Но куда?

Повинуясь естественному рефлексу, Марианна в ответ на приглашение покинуть постель только крепче укуталась в одеяло. Но лакея это ничуть не тронуло.

– Мадемуазель должна следовать за мной, не задавая вопросов, так же как я в подобных обстоятельствах вынужден просить мадемуазель сопровождать меня в определенное место. Но пусть мадемуазель успокоится, – поспешил он добавить, увидев огонек страха в устремленных на него зеленых глазах, – она еще до восхода солнца вернется сюда!

– Но ведь меня могут увидеть при выходе! Если его сиятельство спросит…

– Его сиятельство играют, – все тем же ровным тоном сказал лакей. – Они ничего не заметят! И во дворе еще много карет. Ворота все время открыты. Но мадемуазель надо спешить. Я жду ее!

Он направился к выходу, может быть, чтобы прекратить дальнейшие расспросы, но Марианна жестом остановила его.

– Вы из полиции, не так ли? Как зовут вас?

Лакей заколебался. Но впервые Марианне показалось, что в его бесцветном взгляде промелькнуло оживление.

– Базен, к вашим услугам!

И он решительно вышел, давая возможность девушке привести себя в порядок.

Марианна не была особенно удивлена, когда минут двадцать спустя перешагнула порог отеля де Жюинье. Правда, она сомневалась, покидая улицу Варени, что Базен с Фуше – не следует ничему удивляться. Зато она почувствовала, как к ней возвращается плохое настроение, когда привратник запросто оставил ее в ледяной прихожей, где печь, очевидно из соображений экономии, уже давно не горела.

Закутанная в плотный плащ с капюшоном, с ногами в отороченных мехом ботинках и со спрятанными в муфте руками, Марианна, расположившись на твердой банкетке в углу большой пустой комнаты, сырой и мрачной, вскоре почувствовала, что замерзает. Кроме того, она сильно хотела спать и не понимала, зачем Базен так срочно привез ее сюда. Неужели нельзя было подождать до утра?

Когда минут через пятнадцать мнимый лакей пришел, чтобы проводить ее наконец в кабинет министра, она уже была взвинчена до предела.

– Стоило так спешить! – бросила она гневно, буквально врываясь в уже знакомый ей тесный кабинет.

Однако ожидавшее ее там зрелище сразу вернуло ей обычную жизнерадостность. Завернутый в бесчисленное множество фланелевых и суконных кофт, шерстяных платков и шалей, причем не идеальной чистоты, в больших ковровых туфлях, безусловно, сшитых прилежной рукой герцогини, и в надвинутом до бровей пуховом колпаке, господин герцог Отрантский недовольно посмотрел на нее из глубины кресла, в котором он обычно сидел свободно, а сейчас не мог пошевелиться из-за натянутой на него одежды. Перед Фуше, в красивой сине-золотой чашке севрского фарфора, о которую он согревал руки, испускала пар зеленоватая жидкость. И Марианна поняла, почему ей пришлось столько ждать, на приготовление этих предохранительных от холода средств ушло четверть часа. Но, как ни возбуждал сострадание больной, девушка сразу пошла в атаку.

– Неужели то, что вы скажете мне, действительно не могло подождать до утра, господин министр? Меня вытащили из постели, бросили в карету и доставили сюда без слова объяснения. Однако, если я не ошибаюсь, вы были вечером на приеме у князя Беневентского? Разве нельзя было там поговорить со мною? Я постоянно слышу, что только в толпе можно посекретничать.

Возможно, чтобы выиграть еще время на размышление, Фуше попробовал свой напиток, сделал гримасу, добавил сахара, снова отпил и, наконец, отставил чашку и вздохнул.

– Садитесь, перестаньте кричать и слушайте. Не ради удовольствия я, больной, как вы видите, притащился в этот кабинет, чтобы принять вас. Я тоже находился в постели, и, поверьте, мне там было хорошо. Но если бы вы оставались одни в своей комнате, ни вы, ни я не были бы сейчас здесь!

Марианна машинально присела на один из ужасных твердых стульев, память о которых у нее сохранилась.

– Что это должно значить? – спросила она, не понимая.

– Что я отдал относительно вас точный приказ. Если вы примете мужчину в своей комнате, его нужно немедленно убрать оттуда, а вас без задержки доставить сюда.

– А почему, могу я узнать?

– Чтобы выслушать следующее: я поместил вас туда не для того, чтобы вы занимались любовью неизвестно с кем.

– Я? Заниматься любовью? – запротестовала возмущенная Марианна.

– Позвольте мне продолжать. Я повторяю: неизвестно с кем! Вы посланы на улицу Варенн с определенной точной целью, и, если вы хотите знать мои тайные мысли, есть только один мужчина, единственный, кого я вам разрешаю принимать в… гм, интимно: это наш дорогой князь!

Марианна мгновенно вскочила, покраснев до корней волос.

– Итак, вы смеете говорить мне это в лицо? – закричала она. – Вы послали меня к князю только для того, чтобы сделать меня его любовницей! А история со шпионажем была только поводом!

– Никоим образом! Но скажите мне, есть ли лучший способ ознакомиться с чаяниями и поступками кого-либо, чем разделить с ним постель? Хорошо зная вице-канцлера, можно было надеяться, что ваша красота оправдает себя. А вы вздумали влюбиться в какого-то жалкого воспитателя.

– Но я ни в кого не влюблена! Что за глупость, в конце концов. Если бы у вашего сира была хоть капелька порядочности, он сказал бы вам, что, убрав Феркока из моей комнаты, он остановил настоящую баталию.

Сильный приступ кашля у Фуше прервал ее слова. Его бледное лицо под ночным колпаком стало кирпично-красным. Он торопливо открыл ящик бюро, достал пузырек и ложку и проглотил порцию густого сиропа. Марианна воспользовалась этой фармацевтической интермедией, чтобы перевести дух. Когда министр оправился, он признал:

– Действительно, он сказал мне, что вы, похоже, защищались, но любовные игры бывают иногда более бурными, чем можно себе представить, и я знаю женщин…

Пришел черед Марианны покраснеть. Она поспешно перебила его:

– Ни о каких любовных играх не могло быть и речи, по крайней мере для меня. Во время моего отсутствия этот нахал спрятался под кроватью. И вылез оттуда, когда я легла и собиралась уснуть. Следовательно, я подверглась нападению… и не пойму, какая необходимость вынудила везти меня среди ночи сюда, чтобы прослушать лекцию о морали… вашей личной морали, разумеется.

Впервые на губах Фуше появилось подобие улыбки.

– Хорошо, в данном случае я охотно верю: вы стали жертвой вашего очарования. Это недоразумение. Но после всего должен сказать, что наша встреча была не бесполезной: она позволяет мне, по крайней мере, передать вам некоторые указания, которые вы будете, надеюсь, неукоснительно выполнять.

– То есть?

– Никаких возлюбленных… кроме князя! – прошептал Фуше, соединяя кончики пальцев и внимательно разглядывая их, что не позволило ему заметить полный ненависти взгляд собеседницы.

– Никакого князя! – поправила она решительным тоном. – Бесполезно питать иллюзии на этот счет, господин герцог. Князь полон доброжелательства ко мне, но все его помыслы направлены к другой.

– К герцогине Курляндской, я знаю, но это не мешает! Герцогиня приближается к пятидесяти, а вам еще нет двадцати! Разве вы не нравитесь нашему другу? По-моему, я заметил противоположное! И вам даже удалось пленить неприступную мадам де Перигор, что является подлинным подвигом!

– Мне действительно кажется, что я понравилась его сиятельству, – с серьезным видом начала Марианна. – Но не в этом дело. Даже если князь влюбится в меня, я ему не уступлю.

– Это по какой же причине?

– По самой простой: я не люблю его. А я пообещала себе никогда не принадлежать мужчине, в которого я не влюблена.

– Как это романтично, – издевательски ухмыльнулся Фуше. – И вы ни в кого не влюблены?

– Ни в кого!

– Даже в… этого американца, с которым вы так долго пробыли, запершись в павильоне?