Войдя в часовню, Саган тщательно закрыл дверь. Убедившись, что он в безопасности, подошел к алтарю, представлявшему собой кусок обсидиана, не обработанный по бокам и отполированный сверху. В часовне стояла кромешная тьма: в священном месте не допускался искусственный свет. Да Сагану и не нужен был свет, чтобы видеть, что находится на алтаре. Небольшая чаша с редким благовонным маслом, серебряный потир, украшенный изображением восьмиконечной звезды, кинжал с рукояткой, элементом которой была та же звезда. И лежало здесь аккуратно сложенное одеяние из тонкого черного бархата — единственное, что оставил в наследство своему незаконнорожденному сыну отец-священник.

Встав перед алтарем, Саган поднял руки, приветствуя Бога. Облачился в одеяние, предварительно поцеловав край материи, как его когда-то научили. Опустившись коленями на черную шелковую подушку с вышитой на ней золотыми и пурпурными нитями эмблемой Феникса, он чиркнул спичкой и поджег масло в чаше. Желтые и голубые языки пламени осветили часовню, наполняя воздух тяжелым запахом ладана.

Саган довольно долго смотрел на пламя, сосредоточивая мысли. Затем поднял рукав на левой руке, обнажив крепкое с синими прожилками запястье. На смуглой коже, всегда прикрытой перчаткой, виднелись многочисленные шрамы одинакового происхождения. В давние времена эти шрамы означали принадлежность человека к священникам Ордена Адаманта. Теперь они означали смерть, так как Орден был запрещен, и всех имеющих подобные шрамы немедленно казнили.

Зажав в правой руке рукоятку кинжала, Саган быстрым, ловким движением надрезал кожу на левой руке. Кровь заструилась из раны. Он поднес руку к потиру. В колеблющемся свете горящего ладана было видно, как кровь капля за каплей наполняет потир. Когда емкость до краев наполнилась кровью, Дерек сунул раненую руку в пламя и зашептал молитву, не разжимая губ, чтобы сдержать крик боли. Огонь обжег кожу, скрывая надрез; кровотечение прекратилось.

От потери крови и мучительной боли кружилась голова. Дерек положил локти на алтарь, поднял голову и начал беседу с Господом, излагая свои доводы.

Дайена заперли в его каюте не потому, что таков был приказ Командующего, а по рекомендации Мейгри, чтобы у него была возможность поразмышлять, разобраться в душевной сумятице. Юноша лежал на кровати, вперив взгляд в металлический потолок.

Ему очень не хватало синхоарфы, но она осталась в космолете Таска. У него не было другого выхода, как, улетая, оставить ее на «Ятагане». Дайен пытался слушать музыку из корабельной фонотеки, но в ушах постоянно звучала музыка Платуса, отчего он злился и одновременно сожалел, что злится. В конце концов Дайен перестал включать музыку и начал прислушиваться к тишине. Но тишины как таковой не могло быть на гигантском военном корабле: все звуки просто сливались в негромкий, мерный шум, который он находил на удивление успокаивающим.

Лежа на кровати, Дайен упорно пытался найти ответы на вопросы: кто я? почему я здесь? куда меня влечет? направляет ли меня кто-то или я мечусь хаотично?

— Человечество ищет ответы на эти вопросы столетиями. А от меня хотят, чтобы я их нашел за три дня, — сказал Дайен, обращаясь к лампочкам в потолке.

Но лампочки только светили ярким светом. И леди Мейгри тоже не помогала ему.

— Ты должен найти ответы сам, Дайен. Я не могу тебе подсказывать, во что надо верить.

— Платус, по крайней мере, объяснял, во что верить не надо, — обиженно говорил юноша.

— Разве? Может, он все-таки учил тебя познавать, подвергать сомнению, искать правду? А ты вместо того, чтобы искать, решил, что она не существует.

Дайен вспомнил часы, проведенные с Платусом над чтением Корана, Библии, текстов Будды. Затем были Фома Аквинский, Жан-Поль Сартр, Декарт, Шопенгауэр, Ницше. И тогда он понял, что они ищут правду — учитель и ученик.

Лежа в оглушающей тишине, Дайен думал, что накoнец начинает понимать Платуса. Постепенно обида, смешанная со злостью, стала уходить. Страж делал то, что считал правильным. После всех ужасов, которые он видел, после трагедии, свидетелем которой он был, разве можно осуждать Платуса за то, что он потерял веру? Дайену хотелось бы знать, нашел ли Платус после смерти то, чего искал.

Проходили дни. Саган был поглощен борьбою с Богом, Дайен искал пути к Богу. А Мейгри подчеркнуто игнорировала Его. Бог привел ее сюда с одной целью — мучить. Бог допустил, что добрый и ни в чем не повинный народ Оха-Ло страдает теперь под ударами плетей. Бог завлек мальчика прямо в руки Сагана.

Она владела всеми мистическими силами королевского рода, всеми дарованными ей способностями и могла с легкостью открыть самые замысловатые дверные замки или заставить охранников подчиняться ей. Она могла открыть эту дверь или пройти сквозь, и никто, кроме Дерека Сагана, не смог бы остановить ее. А он был очень занят сейчас, захваченный борьбой с грозным противником — ее противником. Противником, который дал ей способности, позволяющие бежать из этой тюрьмы, но он же мог легко приковать ее к стене шелковой нитью. И она снесла бы стальные двери, захватила «Феникс», улетела из этой солнечной системы, даже из галактики, но нить порвать была бы не в силах. Это ранило душу.

Мейгри продолжила чтение «Крошки Доррит».

«Других я жду… Возвышенней, сильнее… Смеющиеся львы должны прийти!»

Фразы распадались, теряли смысл. Смеющиеся львы. Дайен швырнул книгу Ницше в дальний конец каюты. С него хватит. Он принял душ, оделся в форму пилота военно-космических сил, присланную ему Саганом на смену выцветшим джинсам; расчесал рыже-золотистую гриву волос, вырывая с корнем узелки спутавшихся волос, отчего на глазах выступили слезы; расправил складки на черной, с красной отделкой и высоким воротником форме. Форма сидела на нем безупречно, подчеркивая высокую, гибкую и мускулистую фигуру. Изучая себя в зеркале, oн решил, что выглядит как король, что бы там ни говорили. Подойдя к двери, с силой нажал контрольную кнопку. Дверь открылась, и он выскочил в коридор, надеясь напугать охранников, стоявших по обе стороны от входа. Но ни один мускул не вздрогнул на лице охранников. Взмах ресниц и устремившийся в его сторону взгляд — вот и вся реакция на внезапное появление. «Интересно, что могло бы заставить их вздрогнуть?» — подумал Дайен и решил, что только взорвавшаяся перед ними ядерная бомба или внезапное появление Командующего.

— Полагаю, — сказал юноша, откидывая назад огненно-рыжие волосы, — на корабле имеются места для отдыха и развлечений?

— Несколько, — ответил один из охранников. Дайен отметил про себя, что он не сказал ни «милорд», ни «сэр», ни даже «молодой человек». Он мог бы приписать подобный знак неуважения тому, что его считают заключенным, если бы не знал, что к леди Мейгри всегда обращаются «миледи», причем произносят это слово с таким же почтением, как «милорд».

Дайена раздражала его молодость и неопытность, но уроки Платуса научили понимать, что уважение надо заслужить, что его не добьешься в приказном порядке. Проглотив обиду, он уточнил:

— А бар есть?

Охранник поднял бровь и посмотрел на другого охранника. В эту минуту Дайен испытал восторг. Наконец-то он заставил их отреагировать, хотя это было всего лишь удивление.

— Я хочу пойти в бар, — добавил он, пока их удивление не прошло. — Надеюсь, лорд Саган отдал приказ, что я могу совершенно свободно ходить по кораблю? Конечно, в вашем сопровождении.

Один из охранников сказал что-то в переговорное устройство. Ответ последовал немедленно.

— Лорд Саган дал приказ не беспокоить его.

— Так пошли, — настаивал Дайен. — Какой от этого вред? Я же не собираюсь заходить в секретные или запретные зоны. Мне уже семнадцать лет, и в барах я бывал.

Правда, он был лишь в одном баре. Линк водил его, взяв клятву ничего не рассказывать Таску. В баре было шумно, дымно, темно, и все это непривычно возбуждало. Тот вечер Дайен вспоминал теперь с удовольствием.