— Она в высшей степени достойный человек, — думал Хейм, — но она не Конни и даже не Джоселин. А он, если на то пошло, не Пьер.

Поэтому они ограничились лишь тем, что рассказали друг другу о том, как жили все это время. Ее жизнь была вполне тихой и спокойной, пока не пришли алероны. Пьер, инженер по профессии, занимался строительством плотин и электростанций, а она воспитывала детей. Потом настала очередь Хейма рассказать о себе, и незаметно для себя он начал приукрашивать факты своей биографии самым старательным образом. Получилось это естественно и непринужденно.

То и дело он ловил себя на том, что украдкой смотрит на Даниель.

Наконец, именно с этого момента в голове Хейма начиналась путаница, когда он вспоминал все происшедшее — компания начала понемногу распадаться. Лично он не хотел спать, хотя вино шумело в голове, а тело требовало разминки. Он сказал что-то насчет того, чтобы пройтись.

Пригласил ли он девушку пойти с ним, или же она сама попросилась, или Мэдилон, рассмеявшись особым грудным смехом, отослала их вместе, пошутив насчет того, что ему нужен гид? Говорили все, но отчасти из-за своего слабого французского, отчасти из-за шума в ушах он не помнил точно, что именно кто говорил. Единственное, что он помнил точно, это что Мэдилон слегка толкнула их в сторону, где лес был особенно густым — к его одной руке, ее — другой.

Некоторое время до них еще доносилась песня Вадажа, но к тому времени, когда они вышли на берег озера, вокруг раздавался только плеск воды, шелест листьев и похожее на флейту пение какой-то птицы. Аврора садилась за западный горизонт пики на фоне огненно-золотистого скопления облаков. Там такие же длинные светлые тени протянулись от солнца к нему и к ней, словно расплавленные мосты над водой. Но на востоке уже клубился туман, наступивший неторопливо, как и закат — топазовая стена, верхушка которой вздымалась знаменами цвета одуванчиков в небо, все еще по-дневному светла. Кожу слегка холодил ветерок.

Хейм заметил, что девушка обхватили себя руками.

— Вам холодно, мадемуазель? — спросил он по-французски, ужасно страшась мысли, что им придется вернуться. Даниель улыбнулась еще прежде, чем он успел снять с себя пиджак — вероятно, ее рассмешило его произношение. Хейм накинул пиджак ей на плечи. При этом его рука слегка коснулась ее шеи, он почувствовал, как напряглись ее мышцы, и поспешил отдернуть руку.

— Спасибо, — ее голос был слишком тонок для английского или норвежского; а потому родной язык в ее произношении звучал как песня.

— Но как же вы сами?

— Ничего. Все в порядке. (Проклятье! Имеет ли слово «в порядке» то значение, которое он хотел выразить?) Я… — он мучительно подыскивал слова. — Слишком стар и… как это? — Слишком стар и слишком волосат, чтобы чувствовать холод.

— Вы не старый, мсье, — серьезно сказала она.

— Ха! — он сунул руки в карман брюк. — А вам сколько лет?

Девятнадцать? У меня есть дочь, которая… которую… она… у меня есть дочь всего на несколько лет младше вас.

— Что ж… — она взяла себя за подбородок. Хейм подумал, как изящна линия, переходящая в нежный рот с чуть припухшими губами, и как задорно торчит кверху ее курносый нос, на котором кое-где проступают веснушки. — Я знаю, что вы ровесник моей матери. Но вы выглядите моложе, а то, что вы сделали, было бы под силу далеко не каждому.

— Благодарю, благодарю. Пустяки.

— Мама была так взволнована, когда услышала о вас, — продолжала Даниель. — Мне кажется, папа даже слегка ударился в ревность. Но теперь он полюбил вас.

— Твой отец — хороший человек.

Убогость собственного словарного запаса приводила Хейма в бешенство.

"Что это за разговор, когда ты не можешь произнести ни одной фразы, выходящей за рамки школьной программы для первого класса?

— Могу я вам задать один вопрос, мсье?

— Задавай какой угодно.

Непокорная прядка волос выбилась из ее прически.

— Я слышала, что мы — те, которые отправятся на Землю — делаем это для того, чтобы просить помощи. Вы действительно считаете, что наша просьба будет иметь такое большое значение?

— Ну, э… видишь ли, нам необходимо было прилететь сюда. То есть, мы теперь установили связь между вашими людьми и моими в космосе. А заодно мы сможем захватить отсюда часть людей.

Между бровями Даниель на мгновение появилась озабоченная морщинка.

— Но я слышала разговор о том, насколько сложно было посадить такой большой корабль незаметно. Разве не лучше было бы воспользоваться каким-нибудь кораблем поменьше?

— Вы очень умны, мадемуазель, но…

Прежде чем он смог сконструировать прикрытие, она прикоснулась в его руке (как легко!) и сказала:

— Вы прилетели так, рискуя жизнью ради мамы. Разве не так?

— М-м-м… ну конечно, я думал о ней. Мы — старые друзья.

Даниель улыбнулась.

— Старые возлюбленные, как я слышала. Не все еще рыцари перевелись, капитан. Сегодня я сидела возле вас, вместо того, чтобы петь вместе с другими, потому что вы так красиво смотрелись.

Сердце его подпрыгнуло, но затем он понял, что «вы» означало местоимение второго лица множительного числа. Он от всей души надеялся, что свет закатного солнца сделал незаметным краску, покрывшую его лицо.

— Мадемуазель, — сказал он, — ваша мать и я — друзья. Только друзья.

— О, конечно. Я понимаю. И все же было так мило с вашей стороны все, что вы для нас сделали. — Над его головой зажглась вечерняя звезда. А теперь вы отвезете нас на Землю. Я мечтала об этом путешествии с самого детства.

Появилась явно благополучная возможность сказать, что скорее Земля должна бы сесть на задние лапки и просить ее о чем-то, а не наоборот. Но Хейм лишь неповоротливой глыбой возвышался над ней, пытаясь найти способ выразить это как-нибудь поизящнее. Даниель вздохнула и отвернулась.

— Ваши люди тоже, они рыцари, — сказала она. — У них не было даже такой причины, как ваша, чтобы сражаться на Новой Европе. Кроме, может быть, мсье Вадажа.

— Нет, у Вадажа здесь никого нет, — ответил Хейм. — Он трубадур.

— Он так чудесно поет, — пробормотала Даниель. — Я слушала с удовольствием. Он венгр?

— По рождению. Сейчас у него нет дома.

— Андре, ты славный парень, но что-то мы говорили о тебе чересчур уж много, — подумал Хейм, а вслух продолжал:

— Когда вы прибудете на Землю, ты и твоя семья, пользуйтесь моим домом. Я приеду, когда смогу, и возьму вас в свой корабль.

Даниель захлопала в ладоши.

— О, чудесно! — весело щебетала она. — Ваша дочь и я, мы станем хорошими подругами. А потом, путешествие на боевом корабле… Какие победные песни мы будем распевать, возвращаясь домой!

— Ну… так… Возвращаемся назад в лагерь? Скоро стемнеет.

В подобных обстоятельствах лучше всего проявить себя настолько квалифицированным джентльменом, насколько это возможно.

Даниель закуталась в пиджак.

— Да, если хотите.

Хейм не был уверен, что она сказала с неохотой. Но поскольку она сразу же пошла, он не стал больше ничего говорить, и по дороге они обменялись лишь несколькими фразами.

Пикник и в самом деле подходил к концу. Хейм и Даниель вернулись как раз в тот момент, когда все уже желали друг другу доброй ночи. Когда девушка возвращала ему пиджак, Хейм отважился легонько сжать ей руку.

Вадаж галантно поцеловал эту руку, напомнив придворного кавалера времен какого-нибудь Людовика.

Когда они возвращались к себе в голубых сумерках, наполненных шелестом листвы, менестрель сказал:

— Ах, ты все же счастливчик.

— О чем ты? — огрызнулся Хейм.

— Покорить такую очаровательную девушку! О чем же еще.

— Ради бога! — прорычал Хейм. — Нам просто хотелось немного размять ноги. Я пока еще не дошел до того, чтобы выкрадывать младенцев из колыбели.

— Не такой уж она младенец… Ты сам то веришь в то, что говоришь, Гуннар? Нет постой, не стирай меня в порошок. Во всяком случае, не очень мелко. Я просто хочу спросить, что мадемуазель Иррибарн очень мила. Ты не будешь возражать, если я навещу ее?