Это был первый вопрос, который она неизменно задавала при встрече с Никитой, второй вопрос был о здоровье мамы, третий — о продвижении по службе.

— Вы ещё не начальник?

Последним был всегда тоже сакраментальный вопрос:

— Кого вы ищите?

— А! — небрежно махнул рукой Рощин. — Одного прохвоста — многожёнца. Должен был жить у вас в июне или июле. Посмотрим?

Рощин на всякий случай растянул интересующий его срок. Что касается «профессии» разыскиваемого, то она была названа тоже не случайно. Маргарита Вячеславовна была к ней непримирима, видимо, по каким-то своим, сугубо личным мотивам.

— У вас есть фамилия? — угрожающе спросила она.

— В том-то и дело, что нет. Есть приметы. Надеюсь только на вашу память и проницательность. Он должен был приехать с новой женщиной.

— Естественно, — с ударением, презрительно произнесла Маргарита Вячеславовна. — Что от них ещё ждать. Приметы хорошие? — профессионально поинтересовалась она, двумя руками снова поправляя причёску и смотрясь в своё отражение в стекле, затем перевела взгляд на собеседника.

Рощин, как мог, описал ей Гарика.

— Мало, — безапелляционно констатировала Маргарита Вячеславовна. — Я вам сочувствую, Ника. Ну а женщина?

Тут следовало быть осторожнее. «Хорошие» приметы подруги Гарика могли немедленно вывести на эту пару, а Маргарите Вячеславовне не следовало знать, кого именно разыскивает Рощин, иначе могли последовать самые непредвиденные осложнения. Потому молодая пара должна была пройти по возможности незаметно в ряду других, которые назовёт Маргарита Вячеславовна. Правда, Рощин не знал, да и не должен был знать все обстоятельства дела, в связи с которым шёл розыск тех молодых людей, однако законы оперативной работы в любом случае оставались незыблемыми и привлечь какое-то особое внимание Маргариты Вячеславовны к объекту розыска было недопустимо.

— Женщина известна ещё меньше, — уныло ответил Рощин, тяжело вздохнув, и добавил: — Если вообще она с ним была.

— Была, была, — мстительно возразила Маргарита Вячеславовна. — Женщина в таких случаях всегда присутствует, имейте в виду. Какая-нибудь мерзавка, конечно. Вы же знаете: шерше ля фамм! Я-то знаю.

— Ну, так давайте посмотрим ваших советских гостей за те месяцы, — предложил Рощин. — Вы мне их опишите, кого помните, конечно. А уж я постараюсь выбрать подходящих кандидатов. Вы так метко описываете людей.

Комплимент пришёлся Маргарите Вячеславовне явно по вкусу.

— К вашему сведению, милый мой мальчик, — самодовольно и чуть снисходительно сообщила она, — я помню всех. А если и забыла, то самых невзрачных. — Она брезгливо махнула рукой и внушительно заключила, поднимаясь со своего кресла. — Так что без меня вы никого не выберете.

Достав из ящика шкафа за своей спиной большую книгу, она снова опустилась в кресло и, надев изящные, в тонкой металлической оправе очки и сразу приобретя ещё более внушительный вид, стала перелистывать страницы с записями.

— Так какой вас месяц интересует? — спросила она, взглянув поверх очков на Рощина.

— Июнь и июль.

— Так. Начнём с июня, — решительно объявила Маргарита Вячеславовна, словно отдавая приказ к наступлению, и уже другим тоном добавила, осуждающе покачав головой: — Я вижу, сведений у вас не ах. А типа этого надо найти, как хотите. Но ведь сколько народа слетается к нам в сезон, вы же знаете. И конечно, все норовят к нам в гостиницу. Нет, это просто кошмар, вы поймите!

— Я понимаю, — улыбаясь, заверил ее Рощин.

— Так вот, начнём, — энергично вернулась к делу Маргарита Вячеславовна, но тут же снова отложила книгу. — Кстати, Ника. Вы же ближе к тем сферам. Скажите, когда мы уйдём из Афганистана? Мои соседи получили похоронку. Это далеко не первая, имейте в виду. Такой славный был мальчик, — она вздохнула. — Так когда же? Только не говорите «скоро», говорите, когда.

— Я вам даже «скоро» не могу сказать, — неохотно ответил Рощин, не собираясь обсуждать такой вопрос с Маргаритой Вячеславовной.

— Хорошо. Начнём с июня, — она в третий раз взялась за свою книгу. — И оставим большую политику. Тут мы с вами ноль, чтоб вы знали.

— Начнём с июня, — сухо согласился Рощин. Маргарита Вячеславовна повела пальцем сверху вниз по странице открытой книги, приговаривая про себя:

— Этот нет… этот нет… ну, этот, безусловно, нет… И этот тоже, все бы такими были… Может быть, этот? — Маргарита Вячеславовна заколебалась. — Похож… А эта пара?.. Хотя пара отпадает, так я понимаю? — Она посмотрела поверх очков на Рощина.

— Да, — согласился тот. — Они не расписаны.

— Ну, так безусловно отпадают. Пойдём дальше…

Так, время от времени задерживаясь на ком-то, она листала большие, исписанные страницы регистрационной книги и в конце концов объявила:

— Вот вам оба месяца. Ничего не подходит, как видите.

— Может быть, посмотрим молодых одиноких женщин? — улыбнулся Рощин. — Сами знаете, гостиница переполнена, люди устраиваются по-всякому.

— Ах, вы намекаете? — тонко усмехнулась Маргарита Вячеславовна. — Что ж, пробежимся ещё раз. Хотя тут, как я понимаю, с приметами у вас ещё хуже?

— Что делать. Зацепка одна — ситуация.

— Да-да. Понимаю.

Однако такая ситуация Рощину отнюдь не улыбалась. Если этот Гарик официально устроил в гостиницу только свою подружку, а сам уже неофициально жил в её номере, то, даже установив этот незаконный факт, всё равно невозможно будет выяснить ни фамилию Гарика, ни прочие, обычные при регистрации сведения. А сам Гарик, выходит, ни в июне, ни в июле здесь не регистрировался.

— Были, конечно, и одинокие молодые женщины, — рассеянно говорила Маргарита Вячеславовна, заново проглядывая записи в книге. — Немного, правда… Вот. Но это не то… Вот ещё. Тоже не то… Вот, например. Какая прелесть. Вы бы видели её, Ника.

— И одна?

— Ну, вокруг молодых людей хватало, конечно. Был и друг. Словом, девочка прелесть. Но дура, к сожалению, — неожиданно жёстко заключила Маргарита Вячеславовна. — Я с ней разговаривала. О, мне, знаете, много не надо.

— А как её зовут? — насмешливо поинтересовался Рощин.

Но имя мгновенно насторожило его. Впрочем, за именем последовала и фамилия, и теперь уже всякие сомнения отпали. Да, Марина Буланова прожила здесь чуть больше двух недель с самого конца июня.

— К сожалению, — вздохнул Рощин, — если её другом и был тот самый прохвост, то установить его всё равно невозможно. А с другой стороны, зачем такой роскошной девушке беглый алиментщик, если так подумать?

— Вот если подумать, то можно догадаться, Ника. Я на вас удивляюсь, честное слово, — досадливо сказала Маргарита Вячеславовна и сняла очки, словно собираясь лучше рассмотреть своего недогадливого собеседника. — А какие у него деньги, вы не догадываетесь? А всякие безумства к тому же? Женщины это обожают, чтоб вы знали. И очень многое прощают, — она тонко усмехнулась.

— Всё это так, уважаемая Маргарита Вячеславовна, — с искренней досадой произнёс Рощин. — Всё это прекрасно, и деньги, и безумства. Но, повторяю, того мерзавца мы же не можем установить. Вы, например, помните, как он выглядел? Дайте его портрет хотя бы.

— Портрет… — задумчиво повторила Маргарита Вячеславовна, посмотрев на потолок. — Пожалуйста. Такой высокий. Прекрасная фигура. Волосы тёмные, вьющиеся, лицо круглое, широкий нос, большой рот, полные губы. Глаз не видела, очки тёмные носил. Словом, такой, знаете, стильный, обаятельный негодяй. И всё крутил головой, от женщины к женщине, от женщины к женщине. Он это, он. Я их по повадке определяю, павианов.

— Всё это хорошо, — улыбнулся Рощин. — Но фамилия, адрес? У кого теперь узнаешь, вот беда. Уже нет ни его, ни её.

— Но кое-кто есть другой, — хитро усмехнулась Маргарита Вячеславовна. — Посидите, Ника, я вам его покажу.

Рощин снова насторожился, однако виду не подал и равнодушно пожал плечами, словно лишь уступая просьбе.

— Он был в их компании, — пояснила Маргарита Вячеславовна. — И вчера, представьте, появился снова. Не часто ли?