Туркменский предводитель Гайша в пестром халате и в белой шапке, с сильнейшим богатырем своим Сергень-Мергенем, выступил во главе верблюжьего полка рано утром. Арбы, нагруженные кибитками, заскрипели по дороге. Верблюды шли один за другим в сероватой мгле, неся на себе отважных всадников.

Сам Татаринов решил испытать старое счастье. Он, как и во время удачных походов в Бахчисарай, переоделся под крымского хана Джан-бек Гирея. Ивана Разина одели в платье крымского царевича. Многие казаки нарядились в татарские шубы, вывороченные шерстью кверху; надели островерхие татарские шапки, оседлали коней по-татарски и взяли с собой татарские знамена с золотым сердцем и с законом Магомета. Татарское знамя, расписанное золотыми арабскими заклинаниями, походный атаман взял с собой: оно было наиболее священным в татарском войске, и с ним сам крымский хан ходил в чужие земли… Татаринов хотел выступить из Монастырского на другой день, под утро.

Атаманы Петро Матьяш, Тимофей Разя, Тимофей и Корнилий Яковлевы остались в степях до особого приказа.

К кибитке привалило войско, которого атаман совсем не ждал. Пришли казаки из городков Мигулина, Сиротина, Трех Изб, Распопинского городка; пришли деды из Вешек, Курман-Яра, из Кременных, из Глубоких, из Чира. Шли они и ехали кто с саблей острой, кто с рогатиной, кто с самопалом. Татаринов велел составить из них налетные – «соколиные» сотни. Дьяк записал всех стариков в походный список. Татаринов приказал дать им коней из лучших табунов. Построились двенадцать сотен и, перебравшись через Дон, пошли в засаду.

Внизу по реке плыли челны смоленые, нагруженные порохом. На стругах казаки переправили к курганам лестницы, пробойные машины, арканы с якорями. Скрытно везли казаки подводами и стругами селитру, порох, свинец и серу. Пушечные ядра перевезли в надежные места. Для лазутчиков татарских и турецких поставили приманку: по берегу Дона стояли на приколах струги. А в стругах – ни души. Лазутчики – народ пронырливый: по стругам судят и вести носят. Глаза лазутчика, татарина иль турка, всегда прикованы к воде. А морское Донское войско отсыпалось пока в бурьянах и ждало приказа атамана Старого.

Но случилось неожиданное: из Азова прискакал турок, привез казака Ивана Арадова – пропавшего подкопщика.

Солнце клонилось к заходу. Степь притаилась: затих­ли камыши. Не слышно шороха нигде. Надвигалась ночь.

Вместе с турком вошел в кибитку Татаринова Иван Арадов с желтым, измученным лицом, в потрепанном кафтане.

– Э, брат Иван! – сказал Татаринов. – А я тебя, по совести сказать, не ждал. Приехал вовремя… Турка сведите в погреб и накиньте ему цепь на шею!.. Что с Ванькой Арадовым сделали, сатаны! Лишь кожу оставили да кости. Ироды!

Турка поволокли из кибитки.

– Почто не проломил стены в Ташкане? – спросил Татаринов.

– Подкоп повел низко. Водой подплыл и порох под­мочило, – ответил Арадов.

– Поесть охота?

– Ой-ой, как охота! Сморили голодом, треклятые!

– Вина попьешь?

– Коль дашь – попью и вина.

Татаринов налил вина в серебряную чашу и протянул Арадову, а сам испытующе глядел в поблекшие его глаза.

– Где схвачен был? – спросил атаман неожиданно.

– Тебе, должно, известно где. Под Ташканом.

– Куда ж глядел?.. Дело порушил начисто.

– В подкоп глядел, а со стены арканом царапнули за шею и потащили наверх по стене, едва не удушили.

– А турку ты не сам ли продался?

– Грех говоришь, Михайло. Скорее камень треснет в крепости, чем я продамся турку.

– Ну-ну! – похлопал Татаринов казака по плечу. – Ты не сердись. Почто же чашу оставил с вином?

– А не по правде за сердце рвешь. Пошли еще меня. Буду подкоп вести повыше.

– Повыше подкопали, – сказал Татаринов. – И пороху всадили столько, что ежели взорвет Ташкан – султану будет слышно! Пойдешь с запалами?

– Пойду! Не убоюсь! Хотя сейчас!

– А в крепости прихода от нас не ждут?

– Нет. Турки с Царьграда порох ждут.

– Ну, пей еще, – сказал Татаринов. – Поешь, поспи, а на заре поедешь под крепость. С запалами пойдешь. С тобой отправятся два человека, в твоих делах навычные: Любен – булгарин и Дионисий – грек. Был тут грузин еще Георгий Цулубидзе – за порохом поехал в Грузию и за вином столетним. Вина уже попьем в Азове, ежели грузин поспеет. А может, и в крепости найдется.

– Приехала Варвара, – войдя в кибитку, таинственно объявил Нечаев. – Дорожку сгладить захотелось да с милым попрощаться. – Дьяк хитро улыбнулся.

Татаринов нахмурился:

– Кажись, прощались раз. Пойди, скажи Варваре: в Азове встретимся. Два раза Мишка не прощается – примета выйдет нехорошая.

Дьяк вышел из кибитки. Конь Варвары тут же рванул галопом обратно.

– Поспим, Иван Арадов?

– Поспим, – сказал Иван.

– Заря поднимется – Нечай толкнет.

– Толкну, – сказал стоявший у входа Григорий.

Походный атаман, одевшись в ханское платье, склонился на подушку. Арадов улегся на ковре.

Конь атамана стоял наготове, оседланный.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Черная ночь. На небе ни месяца, ни звезд. Холодный ветерок, дующий с моря, шепчет в кустарниках. Шуршит камыш и трепещут листья на молодых деревьях. В черном просторе, совсем близко, высятся крепостные башни.

Колеса телег скрипнули и затихли. Кони остановились, насторожились.

Испуганный Серапион шептал молитвы. Казаки-возчики повторяли их. Спасет ли ночь-помощница?

Из темноты раздался окрик по-турецки:

– Эй! Стой! Какие люди едут?

Наум Васильев велел Сорокоумову остановиться.

Подъехали к нему шестеро конных турок.

– Откуда, куда едете? – спросили.

Наум ответил:

– Купцы из Астрахани. Везем вам в крепость товары русские.

– Купцы ли? – спросил один. – Купцы в такую пору к нам не ездят.

– Купцы! – сказал Наум Васильев. – Разбойников мы сами боимся. Едва ушли от разбойников – донских казаков. А вас нам бояться нечего! – И велел Наум пер­вым делом дать азовским шестерым конникам каждому по три хороших белки.

Турки жадно схватили шкурки и поехали назад. В Азове они сообщили Калаш-паше, что к нему едут русские купцы из Астрахани и везут с собой всякие товары. Калаш-паша послал к купцам других восемь конных, велел осмотреть товары во всех возах и крепко расспросить купцов, зачем они приехали.

Блеснув саблями, спахи остановились возле возов.

– Какие люди вы? – спросили они и зажгли фонари.

– Торговые мы люди, – отвечал спокойно Васильев. – Едем из Астрахани. Везем к вам товары.

Увидав дорогие платья на купцах, турки смягчились, но сказали:

– А дайте нам письмо от астраханского воеводы. И покажите товары, какие везете к нам.

Васильев открыл кожи на десяти возах. Казаки ски­нули кожи на землю, открыли товары. Турки глядят, головами качают. Они увидели котлы медные, холсты дорогие, сукна доброй выделки, лисиц, куниц и белок.

– На всех ли возах у вас такой товар? – спросили они.

– На всех! – сказал Наум. – Только в двух возах у нас есть для вашего Калаш-паши другой товар. Те возы развязать нельзя. А как будем в крепости, то те подарки сами принесем завтра Калаш-паше.

Серапион шептал молитвы. Сердце у него готово было от страха выскочить. Один турок слез с коня и поднес фонарик к лицу атамана. Приглядевшись, турок сказал:

– Якши-адан! Добрый человек! Покажи-ка мне пись­мо из Астрахани.

– Аслан! – сказал другой турок, слезая с коня. – Вглядись в его глаза. Глаза – хитрые!

Но первый успокаивал второго:

– Аман! Помилуй! Буйадам! Он добрый человек! Письмо у него правильное. Их надо допустить в Адзак!

Турецким досмотрщикам возов Васильев дал по лиси­це, а главному из них – белку, куницу и соболя.

Турки помчались к крепости, мигая фонариками. Калаш-паше они доложили:

– Купцы из Астрадани, товары всякие, русские, хорошие. Товары – для нашей выгоды. И в двух возах везут тебе дорогие подарки.