— Эй, Ась, — не здороваясь, крикнул Бяка старому кышу, — наконец-то твой мохнатый дружок Прух сплел ловушку и для тебя. — Бяка кивнул на гамачок. — Он такой голодный, что готов схрумкать твои старые косточки?

— Ждравштвуй, малыш, — улыбнулся Ась Бяке, — ты, как вшегда, вше перепутал. Мы ш Прухом друзья, а друзья доверяют друг другу.

— Так ты, Ась, доверяешь этой мохнатой многоглазой роже? Тогда ты очень глупый кыш, и мне жаль тебя. Как бы завтра утром тебе не проснуться в желудке твоего приятеля.

Услышав эти слова, Прух досадливо крякнул и скрылся под листом репейника, а Ась лишь хитро сощурил глаза:

— Тронут твоей жаботой, Бяка. Если ты не очень спешишь, я бы хотел покажать тебе удобную переношную плетеную поштельку. Я решил подарить ее Сяпе на Праждник Розового Кыша. Шяпа ведь очень шлавный малыш, не правда ли?

— Сяпа? — Бяка поежился от зависти и медленно сполз с Енота. — Да Сяпа самый что ни на есть распоследний простофиля. Представляешь, он нашел для моей новой хижинки чудесное место, целый день помогал мне строить дом и ничего не потребовал взамен.

Большой Кыш - i_041.jpg

Бяка подошел поближе к гамачку, натянутому меж двух молодых дубков, и осторожно потрогал его лапой — вдруг это ловушка? Он не доверял Асю, как не доверял никому.

— Так ты говоришь, это постель для Сяпки? — переспросил Бяка.

— Для него, для него, — закивал головой Ась. — Она нажываетшя «гамачок». Ты тут подожди, пока я шхожу в дом жа ношками. Раз уж пришел, то хоть ношки вожьми. — И Ась вперевалку засеменил к домику.

Бяка огляделся и стал быстро отвязывать гамачок. Но тут вернулся Ась с носками. Бяка отскочил в сторону.

— Знаешь, Бяка, вот что я подумал. Ешли тебе гамачок понравился, вожьми его себе, Сяпе я еще что-нибудь швяжу.

— Вот еще! — заупрямился Бяка. — Нужен мне Сяпкин гамачок!

— Да ладно, вожьми, не обижай штарика, — уговаривал Ась.

Но Бяка ни за что не хотел признаваться в том, что ему очень хочется иметь такую же славную постельку:

— Нет, я ухожу. Отдай эту паутинку своему любимчику Сяпе. Эй, Енот, пошли домой.

Ась досадливо махнул лапой и сел на скамейку в тень.

— Правильно! Не бери! Пушть Сяпа вожьмет, а ты ни за что не бери! — строго велел он.

Бяка выдержал паузу и заявил:

— А вот теперь я заберу и твои носки, и твой противный гамак, хоть он мне совсем и не нужен, потому что не люблю, когда мне указывают, что следует делать, а что нет. Я — свободный кыш. Пока, Ась. На старости лет ты стал очень упрямым и навязчивым кышем.

Забрав Асевы изделия, он залез на Енота, который пригнул шею к земле в ожидании друга, и громко присвистнул. Через минуту всадника уже не было видно за деревьями. Старый кыш удовлетворенно потер лапы и сказал:

— Эй, Прух, дружище, выходи. Предштавь шебе: этот негодник Бяка уверен, что обманул штарого Ашя. Он решил, что хитрее всех. Но я давно уже подобрал к нему ключик. Весь шекрет в том, что есть такие Бяки, которых, чтобы заштавить идти налево, надо подтолкнуть направо. В этом вешь фокус!

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Удивительные превращения

Странное поведение Большого Кыша.

Бяка читает стихи. Мудрый гамачок.

Ась сказал, что все нормально!

Хнусь брел по западному склону холма с корзинкой на спине. В ней лежали сосновые иголки на растопку. На песчаном склоне росло так много сосен, что их сухой хвоей была устлана вся земля. Огибая вересковые кусты, Хнусь думал о солнышке, диких пчелах, любящих цветущий вереск, жаворонках в синем небе и о себе. Лучше всего думалось о том, как легко и беззаботно жилось ему в Большой Тени кышонком. Как любили и баловали его родители. Как три года назад он вытаял здесь, на холме. Как его нашел и приветил Ась. Эти воспоминания были сладкими и приятными. Правда, он немного скупал по близким, но никогда не покинул бы свой дом в Маленькой Тени, потому что привязался к нему душой. И конечно, к кышам, живущим здесь.

Большой Кыш - i_042.jpg

На холме Хнусю было удивительно спокойно. Он всегда был трусишкой: боялся змей, камышового кота, сов, лисиц и хорьков. А сюда никто голодный не забредал: каменная гряда преграждала путь всем хищникам. Вороны не в счет, потому что Ась научил Хнуся прятаться от них. А Сяпа изобрел «гремелку», хорошо отпугивающую хищных птиц, и уже трудился над новым изобретением — колючим бронежилетом, в который вплетались терновые и ежевичные иглы по образцу ежовой шкурки, что было явно не по вкусу черным забиякам.

Хнусь нагнулся за очередной сосновой иголкой, но обо что- то вдруг споткнулся. И растянулся во всю длину, уткнувшись мордочкой в бурую колючую подстилку. Иголки высыпатись из корзины. Он не торопясь встал, собрал их и хотел было посмотреть, обо что споткнулся, но вдруг услышал старинную кышью песенку. Кто-то под стрекот сверчка тихонько напеват «Марш бесшабашного кыша»:

В приметы верит каждый кыш,
Но только не Хрум-Хрум.
Хрум-Хрум — отчаянный малыш,
Хрум-Хрум — не тугодум.
Хрум-Хрум пошел однажды в лес,
И, встретив там быка,
Он на березу храбро влез,
Поободрав бока.
«Эй, бык, я — кыш, а не кышок,
Я не пущусь в бега,
Сплету березовый венок
И брошу на рога».
В приметы верит каждый кыш,
Но только не Хрум-Хрум.
Хрум-Хрум — отчаянный малыш,
Хрум-Хрум — не тугодум.
Бубнит молва: «К несчастью — бык!»
Хрум-Хрум твердит: «Не верь!
Раз бык в березовом венке,
Открой удаче дверь!»
В приметы верит каждый кыш,
Но только не Хрум-Хрум.
Хрум-Хрум — отчаянный малыш,
Хрум-Хрум — не тугодум.

Хнусь спрятался за брусничным кустом и раздвинул веточки. Перед «Теплым Местечком», спрятанным в корнях красноствольной сосны, в подвешенном между двумя сосенками-двухлетками гамачке лежал Бяка. Хнусь замер в удивлении. Глядя в небо и медленно покачиваясь, Большой Кыш старательно выводил куплет за куплетом, пока не допел песенку до конца. Это занятие давалось Бяке с трудом. Закончив петь, кыш перевернулся на живот, растопырив лапы, как крылья, и просунув мордочку между переплетениями гамака. Он грел спину на солнце и выговаривал сверчку:

— Эй, Сверчок, ты не знаешь, отчего кышам-одиночкам вдруг становится тоскливо? Отчего они бродят задумчиво по лесу, как сонные медведи, едят что ни попадя? Отчего они потом становятся плохими? Может, стать хорошими им мешает Закон, ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ или кто-то большой и голодный? Про меня говорят: «Если все идет хорошо, значит, Бяка еще не проснулся». Обидно, Сверчок. И уже не хочется быть хорошим.

Бяка вылез из гамачка и заспешил к дому. Хнусь услышал, как он заплюхал в умывальном тазу. Причесавшись, сменив носки и завернувшись в связанный Асем плед, Бяка в задумчивости запетлял между вересковыми кустами, бурча себе под нос:

— Снаружи я — жесткая ракушка, а внутри — нежный моллюск. Я — одинокое, самоценное существо. И мне не нужен никто, чтобы вырастить в себе перламутровую жемчужину.

Никто! Никто не нужен мне.
Мне хорошо в моей броне.
Быть одиноким я хочу,
Мне даже это по плечу.
Непросто вникнуть в жизни суть,
Но я управлюсь как-нибудь!
Я не хочу идти с толпой —
В толпе не стать самим собой!
Как ни крути — хоть так, хоть сяк,
Мир не видал подобных Бяк!