— Бродят тут… Весельчаки… — недовольно поморщился тот и начал таможенный допрос: — Есть опасные для жизни кышей предметы? Предъявить! Что надето на лапах? Снять, показать! Что под панамой? Предъявить!

— Мне-то есть что предъявить, у меня под панамой голова с мозгами, а у тебя — хвост один, — съехидничал Сяпа.

— Цыц! — топнул лапой Шурша. — Я при исполнении! Отвечать только «да» или «нет»! У нас тут строго!

Сяпа с Бякой вспомнили предостережение Шам-Шама насчет длиннохвостых и промолчали.

— Сушеные болиголов, наперстянка, вороний глаз, ландыш есть? Предъявить! — гундосил привратник.

— Раскомандовался! — осадил Шуршу Бяка. — Твое дело — открыть-закрыть калитку. Можно еще ее почистить и покрасить. Сам лапу о лапу не ударил, а к другим пристаешь. Гульсии ему сними и ходи потом с мокрыми лапами! Про болиголов наплел тут. Кому он, ядовитый, нужен-то?

Шурша скривился:

— А чего калитку красить, если она и не открывается вовсе? А болиголов у нас под контролем. Его все хотят.

— Почему? От него же голова болит?!

— Вот-вот, и живот пучит, и искры из глаз, и слезы рекой.

— Ну?

— Что «ну»? У нас слезы в почете. Каждый готов всплакнуть. Это облагораживает.

Сяпа с Бякой недоуменно переглянулись. А ретивый Привратник вернулся к своим обязанностям и хмуро ткнул пальчиком в мухобойку:

— Что это? Разъяснить!

Сяпа, опередив Бяку на полсекунды, выпалил:

— Это — ветрогон. Для личного обмахивания в жаркий день. Не у всех же такие развесистые уши и хвост, как у тебя.

— Соответственно! — кивнул Шурша и гордо повилял хвостом.

— Ты зачем соврал про мухобойку? — тихонько спросил Бяка Сяпу.

— Молчи! А то этот дуболом объявит мухобойку предметом, опасным для жизни кышей, и отберет. Тогда у нас не останется ничего, кроме барабана и свистка. Чем будем отбиваться от хищников, ворон и кусучих шершней?

Шурша, видя, что кыши шепчутся, попытался что-нибудь подслушать, а не сумев, разозлился и вцепился в Сяпин барабан обеими лапами.

— Что это? — сердито тряся барабан, гаркнул он.

— Ба-ра-бан, — ласково улыбнулся ему Сяпа. — Это такая коробка с крышкой для сбора ягод и орехов. Опасности для жизни кышей не представляет.

Шурша недовольно растопырил уши и поискал глазами, к чему бы еще придраться, но, ничего не найдя, пробурчал:

— А какова цель вашего посещения нашей Большой Тени?

Большой Кыш - i_086.jpg

Сяпа начал загибать пальчики:

— Изучение этнографии края, топографии местности и уточнение этимологии некоторых кышьих выражений. Например, откуда произошло выражение «шуршать ушами»?

Привратник замер. Чтобы лучше думалось, он засунул обе передние лапы себе в рот и минуты две смачно сосал их. Не помогло.

Сяпа пожалел вислоухого и пояснил:

— Пошутил я. Мы идем к Старейшинам за советом.

— А-а-а! — обрадовался тот. — Так бы сразу… Пошутил, значит. А я шутки в последнее время что-то перестал понимать. У меня от них голова пухнет и мушки перед глазами скачут.

— У каждого от чего-нибудь голова да пухнет, — посочувствовал ему Сяпа.

— Раз все выяснили… Таможня дает добро, проходите. Желаю вдоволь наплакаться, — странно напутствовал кышей Привратник, зевнул и вожделенно взглянул на куст барбариса.

Бяка и Сяпа подхватили барабан, торбу, мухобойку и поспешили вперед. На повороте Бяка оглянулся. У калитки маячила одинокая фигурка Шурши. У Бяки заныло внутри: ему всегда было жаль тех, кто живет, как спит, безмятежно и безрассудно. Их легко подтолкнуть к плохому, ими можно командовать. Именно за их спинами прячутся худшие представители кышьего рода. Лапами этих вечно дремлющих простаков совершаются самые гнусные дела, за которые приходится расплачиваться уже всем вместе, и хорошим кышам тоже.

И все же Бяка поднял лапу и легонько помахал ею Привратнику. Одинокая фигурка радостно ответила тем же.

«Не стану дежурить у калитки и проверять чужие кармашки, даже если за это мне дадут деревянные пуговицы», — твердо решил Бяка.

Тут в Сяпином барабане что-то заскреблось. Малыш отодвинул крышку, и оттуда показалась хитрая мордочка синей мухи. «Контрабанда», — констатировал Сяпа и ничуть не расстроился. Появление мухи в барабане пока что Сяпе несчастий не прибавило. Так что мухой меньше, мухой больше…

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Странный философ Дать

Грязь на лапах — история.

Что чему «соответствует»?

Преимущество длинного хвоста.

Тропинка вывела Бяку и Сяпу к молодому лиственному лесу.

То и дело путешественникам встречались по одному и целыми семьями нежные, скользкие маслята. Кыши их с осторожностью обходили, ведь у них гриб всегда считался живым существом и обижать его было нельзя.

Миновав орешник, Сяпа и Бяка заметили маленькую хижинку, приткнувшуюся в корнях кривоствольной развесистой рябины. Дело было к вечеру, и приятели решили попроситься сюда на ночлег. Они вытерли гульсии о кусок еловой коры, небрежно брошенный у порога, и постучались в кривую дверку, которая тут же распахнулась.

Перед путниками предстал встрепанный и чумазый кышок-годовалок. Ни то ни се. Серединка на половинку. Юная безусая мордочка кышка выражала задумчивую рассеянность творца. В его облике имел место некоторый беспорядок: короткий хвост свалялся в серый колтун, брови слиплись, из пыльной шерстки торчали сухие травинки и соломинки. Но собственная внешность, как видно, мало волновала хозяина домика. Похоже, его волновало что-то совсем другое.

Взгляд кышка скользнул по лицам гостей, он равнодушно спросил:

— Кто и зачем?

— Путники, — дружелюбно ответил Сяпа. — Нельзя ли нам у тебя переночевать?

— Путаники? — не расслышал хозяин, наверное, оттого, что давно не мыл уши. — Странное имя… Возможно, псевдоним. А псевдонимы кто себе придумывает? Поэты и философы. На поэтов вы не похожи: поэты, они все такие… лохматые. Стало быть, вы из наших, из философов. Угадал?

Чумазый кышок почесал спину о косяк двери и, не выслушав ответа, ушел в дом. Кыши расценили его действия как приглашение войти. Еще раз тщательно вытерев лапы, они заспешили следом.

В кухоньке было темно — грязные окна почти не пропускали света. Привыкнув к темноте, Сяпа и Бяка огляделись вокруг и обомлели: такого беспорядка они даже у Слюни с Хлюпой не видели. Это был не просто кавардак, это был хаос! Под криво стоящую ломаную мебель были засунуты грязные, поеденные молью жилетки вперемешку с другими полуистлевшими предметами одежды. Посредине комнаты громоздились горы грязной посуды, облюбованной муравьями и мухами, снующими вокруг. На грязном обеденном столе просматривался насмерть вросший в толстый пушистый слой пыли щербатый чайник, из которого торчали линялые носки. От увиденного Бяку просто скрючило. Наверное, в каждом обществе есть свои грязнули, но терпеть их грязь общество не должно.

— Где можно вымыть лапы? — сухо поинтересовался Большой Кыш у хозяина.

— Нигде, — последовал равнодушный ответ. — Я — философ Дать, а значит, никогда не мою лап. С философской точки зрения грязь на моих лапах уже не грязь.

Путники недоуменно переглянулись.

— Да-да. Грязь на моих лапах — след времени. Она уже мне не принадлежит, она принадлежит истории. Она неприкосновенна.

— Вряд ли, — холодно отозвался Большой Кыш. — В истории и без тебя грязи хватает. — И, подцепив пальчиком носок, торчащий из чайника, отшвырнул его прочь.

Потом он молча подал Сяпе ведро для воды и кивнул на дверь.

Большой Кыш - i_087.jpg

Вода согрелась быстро. Вопли Датя никого не разжалобили. Бяка взял-таки на себя ответственность за уничтожение «исторической» грязи. Разыскав банную лохань, он наполнил ее горячим отваром чистотела, а потом погрузил туда заросшего грязью кышка. Сяпа не стал смотреть, как Бяка моет Датя. За окном стемнело, а малыш устал от новых впечатлений. Пристроившись у очага на кособокой лавочке, он незаметно для себя уснул.