Я на цыпочках прошла по коридору, стараясь не касаться стен, с некоторых из которых капало то, что я была почти уверена, было различными телесными жидкостями, вязкими и мутными, высыхающими в рельефные шарики и тонкие мазки. В штукатурке был проделан ряд дыр, а в конце коридора лежал пучок каштановых кучерявых волос, скрепленных вместе чёрной коркой сморщенной плоти. Я проглотила своё отвращение и повернула за угол в гостиную.

Мой желудок сжался.

Там, освещённый светом, просачивающимся сквозь рваные ажурные занавески из незакрытого окна, стоял низкий, тяжёлый стол.

Стол окружали четыре горшка, полные пепельных дымящихся благовоний. К каждой из его ножек была привязана длинная верёвка. Обтрёпанные концы каждой верёвки были окрашены в красновато-коричневый цвет. Это был их алтарь, место, где они связывали своих жертв, чтобы совершить ритуал овладения телом.

— Боже мой, — пробормотала я.

— Кто ты? — прошептал кто-то.

Он был близко. Я моргнула, отваживаясь пройти мимо лестницы, ведущей на второй этаж. Держа нож наготове, я взглянула вверх, но не увидела ничего, кроме темноты на верхней ступеньке лестницы, и поэтому снова обратила своё внимание на гостиную. У окна, с привязанными руками к батарее, сидел на корточках мальчик, возможно, на год или около того моложе меня. Раздетый до замусоленной, старой футболки, он дрожал в холодном воздухе неотапливаемого дома. Его руки были покрыты следами когтей, отвратительными, сочащимися красными ранами. Его ярко-зелёные глаза, круглые от ужаса, выглядывали из-под спутанных тёмно-русых волос. Слёзы текли по его щекам, оставляя узкие дорожки на грязном лице.

Голос из моего прошлого эхом отдавался у меня в ушах: Анна, Страж в тёмном городе, рассказывала мне, как она узнала, что Надя ещё не была одержима Мазикиным: Надя плакала.

— Я не причиню тебе вреда, — прошептала я и приложила палец к губам.

Я медленно двинулась вперёд, чувствуя едва слышный стон половиц, который предупредил бы Мазикинов наверху о моём присутствии. Присев на корточки рядом с мальчиком, от которого несло мочой и потом, я осторожно разрезала ножом верёвки, связывавшие его запястья, которые были в крови от его отчаянных попыток освободиться. Мальчик сосредоточил своё внимание на лестнице. Мы оба знали, что именно оттуда исходит угроза, если нас обнаружат. Пока я освобождала его, я заметила, что его руки были покрыты не только следами когтей... но и следами от уколов. Свежие синяки и струпья на сгибах локтей и на внутренней стороне рук. Этот парень был так молод, но он уже был наркоманом.

— Они сказали мне, что у них здесь есть что-то, чтобы расслабиться, — прошептал он, увидев, что я смотрю на следы от уколов.

Я снова приложила палец к губам и покачала головой. Он расскажет мне всё, когда мы будем в безопасности. Но внутри у меня всё сжалось от гнева. Так вот как эти Мазикины вербовали людей. Они заманивали запутавшихся в себе детей в этот дом... и отправляли их души прямиком в ад

С последним надрезом ножа верёвки упали с запястий мальчика. Я поймала его, когда он повалился на губчатый, влажный ковёр. Он обхватил свои ободранные запястья и прильнул ко мне, его плечи тряслись, а лицо исказилось от боли. Я обняла его и прошептала так тихо, как только могла:

— Всё хорошо. Ты в порядке. Я держу тебя.

Как бы сильно мне не нравилось быть рядом с большинством людей, я хотела утешить этого ребёнка. Я знала, что он чувствует, и хотела дать ему обещания. Я хотела сказать ему, что он не был просто расходным материалом, что впереди были лучшие времена, что он был не один. Я могла бы стать такой же, как он, если бы не Диана. Поэтому я обнимала его, как мать, в которой он нуждался в тот момент, и молча боролась со своими собственными воспоминаниями о том, что была сломлена и не имела никого, кто мог бы сделать это для меня.

Наконец он взял себя в руки и провёл руками по лицу, размазывая слёзы по грязным щекам. Он посмотрел на меня из-под копны сальных светлых волос, настороженно и робко.

— Меня зовут Ник, — сказал он.

Я покачала головой, зажала его губы и попыталась ободряюще улыбнуться. Он кивнул, улыбаясь в ответ, хотя я держала его рот закрытым. Это была самая милая, самая обнадёживающая маленькая улыбка, и я была полна решимости заслужить её. Я приблизила своё лицо к его грязному уху.

— Ты можешь идти? Нам нужно вытащить тебя отсюда.

Он кивнул, и я подняла его на ноги, держа за руку, пока он не успокоился. Я указала на коридор, который вёл в подвал. Вместе мы медленно прошли мимо лестницы, через несколько лучей света, пробивающихся сквозь щели в досках, открывая взору клубящуюся пыль в прихожей.

Пол над нашими головами заскрипел. Ник задрожал, прижавшись ко мне. Я взяла его за руку, крепко сжала и потащила в коридор. Мы на цыпочках прошли мимо кухни. Мимо гостиной. Сверху донёсся грохот, за которым последовала серия ворчаний. Кто-то проснулся. Последовала ещё одна волна рычаний и кашля.

— А что они там делают? — прошептал Ник мне на ухо.

Я была почти уверена, что Мазикины разговаривают друг с другом, но я боялась, что это его напугает, поэтому пожала плечами и потащила его к двери подвала. Потолок начал стонать и скрипеть. Кто-то двигался. Быстро. Они нас услышали.

Мы как раз достигли шатких ступенек подвала, когда Ник вскрикнул:

— О, Боже!

Его паника почти заглушила звук тяжёлых шагов поблизости. Грубое ругательство из гостиной подсказало мне, что у нас осталось всего несколько секунд до того, как нас поймают. Прежде чем я успела поставить его перед собой, чтобы защитить, Ник сильно толкнул меня, пытаясь проскочить мимо. Я рухнула вниз по ступенькам, потеряв равновесие и контроль, разбив локоть и колено. Я головой ударилась о перила и приземлилась животом на холодный цементный пол. Ник был прямо за моей спиной, поэтому я оттолкнулась и бросилась к двери в подвал.

Она распахнулась настежь. На свету вырисовывался силуэт какой-то фигуры, и я сразу узнала её.

— Малачи, — выдохнула я.

Следующие несколько секунд раскололись на отдельные звуки и образы, мгновение разрывалось по швам. Малачи прищурил свои темные глаза. От грохота, раздавшегося с верхней ступеньки лестницы, у меня ёкнуло сердце. Кончики пальцев Ника коснулись моей спины, когда мы побежали к моему лейтенанту.

Ножи Малачи сверкнули, когда он вытащил их из-под рубашки. Его лицо было свирепым, он вскинул руки и отправил клинки в полёт. Ножи пронеслись мимо меня, подняв несколько прядей моих волос и сверкнув в нескольких дюймах от моих висков.

Они попали в цель с твёрдым стуком металла, проникающего сквозь плоть.

Я резко обернулась и увидела, как Ник падает назад, а клинки Малачи по самую рукоять вошли ему в грудь. Ник встретился со мной взглядом — умоляющий, вопрошающий. Его пальцы широко раскрылись, потянувшись ко мне, когда он опустился на пол. Его рот открылся, но он не издал ни звука. 

К тому времени, как Ник рухнул на пол, по его остекленевшим глазам смело можно было сказать, что его душа уже направлялась к следующей остановке... где бы она ни была. Я смотрела в его глаза, желая, чтобы он вернулся, чтобы всё было хорошо. Я обещала ему, что с ним всё будет в порядке. Не думая об опасности, я склонилась к нему, неверие сделало меня глупой и медлительной.

Малачи бросился вперёд и выдернул ножи из тела Ника как раз вовремя, чтобы похоронить их в животе приближающегося Мазикина — парня, за которым я следила до этого дома. Со стоном Мазикин упал на землю и свернулся калачиком. Малачи вложил окровавленное оружие в ножны, схватил меня за руку и оттащил от Ника.

— Иди. Генри стоит у входа с машиной.

Мои глаза всё ещё были прикованы к Нику.

— Но он же был...

— Иди! — закричал Малачи мне в лицо, развернул меня и подтолкнул к двери.

Глаза щипало, сердце изнывало от боли, и я, спотыкаясь, вышла из дома.