Инициация – это некий психологический переход, связанный с болью и принятием важных решений. Словно перелом в жизни. Инициация длится не один день и даже не год – это целый период, включающий в себя несколько важных составляющих: отделение мальчика от матери, изъятие из семьи с ее атмосферой тепла и безопасности; переживание дискомфорта и неуверенности, страха, когда необходимо принять важное решение внутри себя; обучение; и, наконец, финальное испытание, когда молодой воин показывает свою готовность. Древние знали это и использовали в подготовке воинов, когда с пяти-шести лет мальчик начинал воспитываться строго в мужском коллективе. Притом учти, в древнем племени все без исключения мужчины – воины и охотники, и такую инициацию проходили все. Это присутствовало и в системе подготовки у славянских племен, когда мальчика в три года сажали на коня и сызмальства обучали владению оружием. К четырнадцати молодые дружинники в совершенстве владели верховой ездой, луком и копьем, мечом или секирой, они умели охотиться и ловить рыбу, добывать огонь и воду… И уже бывали в бою! А «мамки» и «дядьки» в России царских времен?.. До трех-четырех лет ребенка растила мамка, после – дядька. Причина та же. Или «сын полка»?.. Был некогда такой феномен в русской армии, причем на протяжении целых столетий, когда ребенок, сирота или беспризорник, брался на воспитание регулярным армейским подразделением. И впоследствии из таких ребят получались настоящие бойцы. Позднее, во времена Советского Союза и России, эту роль отчасти взяла на себя армия. Туда призывали от восемнадцати. Она в какой-то мере тоже способствовала воспитанию: ведь это та же стрессовая ситуация, когда молодого человека отрывают от титьки и бросают в казарму, в мужской коллектив… Но нам сейчас мало этого! Восемнадцать – это слишком поздно! Восемнадцать – это значит, упущено время, когда молодой человек словно глина, из которой можно лепить что хочешь! Сравни: начать работать с оружием в десять – или в восемнадцать?.. Начать получать специальные знания в одиннадцать – или в восемнадцать?.. Начать работать над своим телом в двенадцать, совершенствуясь ступень за ступенью – или в те же восемнадцать? Есть разница?

Мама, соглашаясь, молча склонила голову. Еще бы! Это и Сережка у себя под одеялом понял. Кто быстрее начал – тот и успешнее! При прочих равных.

– И это лишь один аспект, – продолжал Виктор Палыч. – А боевое братство? Ребята, с которыми ты с детства в одной казарме… Они уже не просто твои друзья, это нечто более важное… За них и драться будешь как за самого себя. А ведь именно это – важнейшая составляющая армейского подразделения! Поэтому – нет. Без казармы – не получится. Без этого настоящего воина не сделаешь. Здесь не то чтоб бойцом стать… простенькими яйцами-то обзавестись проблема. Это – психология человека, мужчины, против нее не попрешь.  

– Откуда это все известно? – из-под одеялка Сережка увидел, как мама нахмурилась. – Мы про свое-то прошлое едва знаем, только общие вехи – а тут целый пласт…

– Это закрытая информация. Она не секретна… – Виктор Павлович помедлил, видимо, подбирая слова, – …но и не в открытом доступе. Гражданским незачем знать. В Академии есть группа психологов, которые тесно работают с Научным отделом. Их основная работа – следить за воспитанниками, вести беседы, наблюдать и делать выводы. Изначально это был один человек…

– Родиков Олег Сергеевич, – кивнув, вставил отец.

– …с которого все и началось. Именно он настоял на такой схеме. Он умер шестьдесят лет назад, запустив процесс, дав общие начала. Теперь же это небольшая группа из четырех человек, которая только этим занимается. И вся наработанная нами база говорит о том, что это самый правильный путь.

А еще вот что скажу напоследок… Как это ни парадоксально, но в нашем мире куда больше шансов выжить имеет именно боец. Даже несмотря на то что он постоянно подвергается опасности. И в десятки раз больше шансов выжить имеет боец ПСО. Ты в Госпитале работаешь, статистику должна знать. После каждого наката мы десятки гражданских теряем. Вояк ПБО – в разы меньше. А уж ПСО и подавно: один-два. В среднем. Хотя стоят они, заметь, – Виктор Павлович поднял палец, – на самых опасных направлениях. Это тебе последний аргумент.

И мама сдалась.

– Ладно. Я все понимаю… – вздохнула она. – Только надеялась, что Сережка никогда в Джунгли ходить не будет. Как посмотрю на твою ногу – так сердце и замирает…

Отец отмахнулся.

– Это самое малое, что взяла паутина. И хуже бывает. Гораздо хуже.

– Этого я и боюсь… – мама снова вздохнула, понимая, что вопрос с Академией, считай, решенный. – А как там с программой? Сложная? Небось, потруднее, чем в общем потоке?

– Труднее, не спорю. Углубленная, расширенная… – согласился Виктор Павлович. – По интенсивности очень близка к «А» классу. Но в Академии сразу упор на военную составляющую, а у научников – на… хм… науку.

– А потянет он?

– Начнет отставать – переведем на гражданку. Бывает такое, как бывает и обратное. Станет инженером. Да только вряд ли. Потянет он. Дед – вояка, батя – вояка, сын… гражданский? Да его одно только это будет вперед тянуть! Династия! – и Виктор Павлович улыбнулся. Поднялся, протянул руку бате. – В общем, не буду рассиживаться. Думайте. Но рекомендацию Совету я подам, распишу как есть. И большая просьба: прежде всего Сережке выбор предоставьте. Это его жизнь, ему и решать.

Отец кивнул и, попрощавшись, закрыл за гостем дверь. А после сел за стол напротив матери, и оба они надолго задумались. А Серёга, хотя и мало что понял из взрослого разговора, не колебался ни секундочки. Самое-то главное он уяснил: открылась дорога ему к армейцам! С оружием в руках защищать Дом! Это ж самая почетная профессия, которая только бывает! А что контрóллеры… так и ладно. Может, и пройдет страх… Небось, взрослые-то не боятся. Тем более когда пулемет в руках. Вырастет – таким же сильным и храбрым станет, как и офицер-спецназовец! Держит оборону и ни капельки не трусит. Завтра с самого утра нужно непременно батьке сказать, что в военные желает. А то как бы в самом деле в инженеры не записал. А работать инженером после того, как тебя военная жизнь поманила – ну нет же никакой мочи! Нет, подумать только – в военные!.. Вот жизнь теперь пойдет!..

Так, в мечтах о своей взрослой жизни, он и заснул.

Пока шли через Парк, внимания было хоть отбавляй. Вернулась обойма ближе к вечеру, когда рабочий день уже закончился, и люди отдыхали, проводя остаток времени до отбоя. Парк – разбитый в Галерее под западной стеной Внутреннего Периметра сквер, расчерченный клумбами и дорожками, засаженный кустарником и деревцами – место популярное. Здесь и прогуляться можно, и на скамеечке посидеть. Деды за столиками в картишки, в домино забивают, или в шахматы, в нарды; бабки по лавкам сидят, трындят о своем, кости перемывают; дети – на площадках гоняются, на качелях-тарзанках, на лазелках, в прятки-догонялки; взрослые – по парам, прохаживаются. Кто-то и в забегаловки подался. Обычный вечер после рабочего дня. Гул разговоров, галдеж, детские крики, смех… И когда из темного зева ворот Внешнего Периметра один за другим начали выныривать бойцы, а следом и платформа с громоздящимся на ней кентавром – это не могло остаться незамеченным. Обойма с выхода вернулась, в полном составе и с добычей. Да с какой! Каждый видел громадину контрóллера на платформе и каждый хотел поприветствовать, поздравить с удачной охотой, пожать руки или просто похлопать одобрительно по плечу. Многих людей Сергей знал, со многими дела имел – а еще больше знали его или бойцов группы. Да что там «больше»… почти все. Математика здесь простая. В Доме – почти пять тысяч населения. Это и мужчины и женщины, и дети и старики. Многие друг друга знают, если и не лично, то наглядно, многие на короткой ноге, многие дружат не разлей вода. Все на виду. А уж командиры ПСО – и подавно. Их таких всего семеро. Кто куда ходил, кто что добыл, кто в полном составе вернулся, а кто не очень… за один день слух по Дому разносится. И одобрение людское или осуждение – тоже.