Голова работала с трудом, всю энергию забирали звенящие от напряжения мышцы. Тут нужно не телесное усилие. Что-то еще.
«Я бегу легко. Ничто не стесняет моих движений. Легко и просто. Сопротивления нет!»
Еще шаг, локти медленно описывают дугу, колено сгибается — кажется или нет, скорость чуть увеличилась.
«Есть сердце, есть легкие, руки-ноги — единая система, которая слаженно работает».
Еще шаг, другой. Пот стекает ручьями.
«Сопротивления нет. Есть только я, ничего вокруг нет. Есть я, вперед. Это легко!»
И я побежала. В какой-то момент плюнула на эту невидимую склеивающую паутину и побежала. Поначалу медленно, как утомившийся после пятидесятикилометровой дистанции марафонец, затем быстрее и еще быстрее, не обращая внимания на внешние факторы, слушая только шум крови в ушах и собственное дыхание, глушащее все вокруг. Бум-бум-бум — подошвы наступали на дорожку, чтобы тут же снова оттолкнуться, отвоевать у пространства еще один метр, протолкнуть через него упертое тело, подгоняемое сконцентрировавшимся на победе разумом.
Тело пульсировало как часы, работало, войдя в особый ритм, слаженно, мощно, на убой. Больше не нужно считать шаги, злиться на воздух, можно просто двигаться, ощущая каждую мышцу, каждую клетку, каждое волокно. Как странно и даже приятно. А если еще быстрее? И еще чуть-чуть!
Из куража меня вывел оклик Дрейка:
— Стоп! Хватит!
Стоило голове переключиться на внешние раздражители, как воздух снова сомкнулся желатином, сделавшись плотным. Я даже попыталась потрогать его рукой — не вышло. Оставила тщетные попытки, кое-как волоча ноги, подошла к начальнику.
— Хороший результат. На сегодня хватит, в этом зале очень большие энергозатраты, дольше двадцати минут тренироваться не стоит. Ты справилась. Теперь в душ.
Я кивнула, взяла с низенькой скамейки большое пушистое полотенце и направилась к двери.
Да, тренироваться было тяжело, но я улыбалась. Не потому, что справилась с заданием. А потому, что Дрейк здесь, сухой, деловитый, затянутый в серебристую форму, однако не забывший про вчерашний вечер, не притворяющийся, что его не было. Сейчас начальник просто работал, учил, тренировал, следил. Я же тихо радовалась тому, что в глубине его глаз теплилась искорка, которой раньше не было, а в воздухе разливалось неосязаемое довольство от невербального контакта.
Как хорошо уметь чувствовать собеседника без слов. Особенно если этот собеседник — твой будущий мужчина.
Дальше был мини-кинозал и разбор полетов на тему «Что есть негативные эмоции и насколько пагубным может оказаться их бесконтрольное влияние». Много слов, примеров и пояснений. Постоянное возвращение к пройденному материалу, объяснение концепций энергообмена, накопления силы, сознательное искоренение ограничивающих использование полученных знаний убеждений.
После сорока минут беспрерывно текущей речи мне начало казаться, что в голове моей образовалась слипшаяся комьями овсянка. Желудок просил еды, тело ломило от непривычных утренних нагрузок, бег в парке час назад был мысленно переименован из «работы» в «отдых». Кто бы подумал, что такое возможно? А Дрейк все говорил, говорил, говорил…
Глядя на мое сморщившееся, как куриная гузка, лицо, он напомнил:
— Я предупреждал, что теперь мы будем много работать.
Спустя еще час я сидела в серебристом седане, уже почти растерявшая хорошее настроение от сосущего голода, напиханной в голову информации и ноющих мышц. Дрейк же, не в пример мне, был бодр, постоянно говорил с кем-то по телефону, отдавая указания.
За окном неслись улицы. С утра потеплело, и снег подтаял, превратившись в хлюпающие комья грязи под ногами пешеходов, ругающих погоду. С шуршанием и тяжелыми брызгами расталкивали в стороны мутные потоки воды колеса многочисленных автомобилей. Голос Дрейка вплетался в мои мысли, звучал привычным фоном, настраивал на спокойствие и способствовал размышлениям.
Глаза следили за лежащими на рулевом колесе мужскими руками.
Однажды я коснусь их. Проведу пальцем по коже, смогу ощутить тепло, почувствую, как его ладони сжимают мои. Нужно всего лишь найти путь, и я его найду. Всегда находила.
Будто распознав ход моих мыслей, Дрейк повернулся и одарил меня долгим внимательным взглядом. Губы его шевелились, произнося в трубку слова, предназначенные кому-то другому, я же любовалась этими задумчивыми глазами, в тот момент голубыми из-за льющегося с неба света. Красивое лицо. Не по журнальным стандартам, но по моим внутренним: идеальное, мужественное, волевое.
Дрейк читал мои мысли. Я чувствовала это, а потому отвернулась к окну и сжала ладони коленями. Все. Спряталась. Ни о чем не думаю.
Он учил красиво есть.
Не по-крестьянски быстро поглощать пищу, а неспешно, с изыском, выдержанно и с достоинством, как делал сам. Показывал, как правильно держать вилку, координировать ее с действиями ножа, использовать приборы, касаясь их легко и изящно лишь подушечками пальцев.
Учил необидно, перемежал лекции курьезными примерами из истории незнакомых людей, параллельно уточнял, объяснял, как деликатно промокать рот салфеткой, как пить вино из бокала, не оставляя отпечатков губ, как удержать на выгнутой спинке вилки и картофелину, и соус, примостив сверху кусочек мяса, как все это не уронить, неся ко рту.
Наверное, если бы наставлять взялся кто-то другой, я бы заартачилась. Что там — встала бы на дыбы, как строптивая лошадь, обиделась, разразилась бы тирадой на тему «Не нравлюсь такой, как есть, ну и идите», но с Дрейком было на удивление легко. Не приходилось преодолевать смущение и обиду, их попросту не было.
Все это он проделывал, не задирая от высокомерия нос, без упреков и агрессии. Учил любя. С таким наставником хотелось стать лучше, увереннее, утонченнее, хотелось расти, как можно скорее сказать: «Смотри, у меня получилось» — и улыбаться от похвалы.
Целый час возюканья по тарелке мяса, накалывания на вилку трескающихся пополам кусочков картошки, бульдозирования ими соуса в определенный край тарелки, нагромождение маленькой пирамидки из овощей на выгнутую вилку, беззвучной нарезки листьев салата не стал адом. Это превратилось в замечательный обед со смеющимися напротив глазами, обволакивающими звуками джаза и разливающимся в груди теплом.
Не знаю, какое отражение в зеркальце видела царица, приговаривая: «Свет мой, зеркальце, скажи», но то, что видела я, изумляло.
Вот уже несколько минут мои широко распахнувшиеся глаза рассматривали женщину, отражающуюся в высоком зеркале гостиной, и эта женщина не была Диной. Дина избегала зеркал, не хотела, боялась натыкаться на собственную совесть в виде чересчур пухлых бедер, массивных плеч и круглого щекастого лица, но та — по другую сторону зеркала — не имела ничего из вышеперечисленного.
В эту минуту в гостиной на себя смотрела Бернарда.
Прорисовавшийся овал лица, большие серые глаза, неизвестно откуда взявшиеся скулы, далеко не массивные плечи и рука, поддерживающая сползающие со сдувшегося живота джинсы.
Дрейк прав, после того спортзала можно было есть все что угодно.
Откуда-то из глубины поднималось неотвратимое, как цунами, бурное ликование.
Это я! Новая я! И это только начало, будет еще лучше!
В отражении незнакомки прослеживалась еще одна странность — уверенный взгляд. Несмотря на бушующие внутри эмоции, восторженную улыбку, взгляд оставался спокойным и ровным. Сильным.
С радостью сбросившая с себя бразды правления Динка теперь мысленно пританцовывала: «Ух ты, новая я! Прямо как в фильме. Супер!» Прищурившая глаза Бернарда не обращала на нее ровным счетом никакого внимания, ее одолевала единственная мысль — пора сменить гардероб.
Первое столкновение с этим субъектом произошло еще на парковке.
Подтаявший за день снег заледенел к вечеру. Темнело. Каблуки ботинок нещадно скользили по неровной корке, джинсы холодно льнули к коленкам, недружелюбно подвывал усилившийся ветер. Я пробиралась между одинаковыми серебристыми машинами, когда на стоянку въехал черный автомобиль и остановился прямо у входа в «реактор». Быстро семеня подошвами, чтобы уменьшить риск падения, я выбралась на бордюр и поспешила к воротам.
