— Вы будете уверять, что Элрос был один!? — возмутилась археолог. — Да там указан срок в четыреста с лишним лет правления, это целая династия!

— Он был полуэльфом, Аэлин, — сказал Мэйтар тихо. — С долей крови воплощенного малого божества.

— У меня нет таких сведений, — ответила Аэлин. — У меня есть обрывки Песни о Лютиэн, есть упоминания о ней в «Нолдолантэ» и есть фольклор Запада, который кое-где называет Лютиэн и ее смертного любимого предками королей Нуменора.

— Теперь у вас есть свидетель.

— Я верю в то, что вижу своими глазами, — она укусила себя за нижнюю губу от волнения. — Я вижу, несомненно, того, кого в легендах называют нимри, белолицыми и эльфами, и признаки налицо как по списку. Но поверить в то, что живое существо, подобное человеку, способно прожить больше десяти тысяч лет и не сойти с ума…

— Да, это было очень нелегко, — сказал Мэйтар просто.

Они замолчали, и тут свеча в фонаре погасла. В темноте Аэлин говорить уже не хотелось, Мэйтар тоже молчал. Временами он едва слышно шипел сквозь зубы, и было ясно, что он пытается освободиться, да не выходит. И опять было непонятно, сколько прошло времени в этой темноте, пока не сменились караульные за решеткой. А вскоре после этого раздались шаги, и человек в маске появился снова. Перед ним послушно распахнули решетчатую дверь.

Он был гондорцем, несомненно, узнавался по выговору. Южным гондорцем или жителем северного Умбара. На его бледных, незагорелых даже пальцах массивные золотые кольца смотрелись блекло и скучно.

— Перед тем, как перейти к главному, — раздалось из-под маски, — я хочу услышать ответы на пару вопросов. Ответьте на них, госпожа археолог, и никто не пострадает.

Он подождал ответа или согласия и после паузы спросил сам:

— Где ваш третий спутник?

— Не знаю. Мы потеряли его в лабиринте.

— Куда побежали мальчишки?

— Их вела не я.

— Куда их может вести сбежавший мальчишка?

— Не знаю.

— Не люблю эти слова, — сказал жрец в маске, шагнул вперед и ткнул кулаком Мэйтара в перевязанное плечо. Тот отвернулся.

— Продолжаем. Где вы остановились в городе?

— Возле трехэтажной башни на востоке, — ответила Аэлин мрачно.

— Ещё оружие там есть?

— Нет…

Жрец вернулся к ней и снова взял ее за подбородок.

— Смотрите мне в глаза, — велел он мягким голосом.

Сейчас начнутся игрища в великую магию, подумала Аэлин с раздражением. Может быть, в управлении волками магия и была, но чего он надеется добиться, заставив ее пялиться в глазницы маски?

Впрочем, глаза там за ними были. Обычные серые глаза. Даже унылые. Как пыль в углах дома после возвращения.

Чувство появилось такое, словно она стоит в унылом пыльном зале перед не менее унылыми пыльными профессорами, которые готовятся определять ее дальнейшую судьбу.

— Что вы хотели нам доказать этой идиотской поездкой, госпожа Верен? — проскрипел один из них. — Из-за вас погибли перспективные молодые люди и их руководитель! Из-за вас без вести пропал профессор Индиран! Что вы можете сказать в свое оправдание? Отвечайте только правду!

И на мгновение показалось — вся жизнь зависит от ее ответа. Если выложить все — может быть, ее поймут, и старания всей ее жизни не пойдут прахом…

Так, что за чушь вообще в голову лезет? С чего вообще ей оправдываться перед этими старыми пнями, которые даже не знают о ее поездке? Она их всю жизнь терпеть не могла!

Аэлин моргнула, наваждение прошло, остались только серые глаза в прорези маски — и шум в голове. На сердце давило все сильнее и сильнее, словно его сжимала холодная рука. Отвести взгляд не получалось, шум усиливался.

"Нет", — подумала она сразу и мрачному видению, и шуму в голове. Думать о чем-то было тяжело, мысли рассыпались. Крепость. Она думала о крепости Первой эпохи. Это надо будет еще доказывать, что Первой. И доказывать принадлежность восьмилучевой звезды к более раннему времени, чем правление Элросов. Доказывать, что в Первую эпоху была возможна цивилизация сложнее, чем первое медное оружие и первые дома из камня и глины… Нет, не так. Нужно упирать, что не доказана прямая связь символики с династией. И тогда можно будет постараться обосновать более древнее их происхождение, если найдутся другие тому доказательства…

Ей вспомнился август, расширенный раскоп и удлиняющаяся траншея вдоль стены. Над этими развалинами бы хорошо звучали те странные мелодии Мэйтара, похожие на дождь и журчание воды, думала она, сдерживая давление и гул, как сдерживала одно время головные боли на лекциях. Тогда она только начинала работать преподавателем, за ней следил весь университет, допускать ошибки и слабости было никак нельзя…

Гул и давление исчезли так резко, что она вздрогнула.

— Упрямитесь. Вы же понимаете, что за ваше упрямство всегда расплатится другой?

— Понимаю. Я сказала то, что знаю. Если вы надавите, я могу начать лгать с перепугу и просто чтобы прекратить… что-нибудь. Проверка этого потратит ваше время зря.

Гондорец отпустил ее подбородок и — странный жест — вытер пальцы об одежду.

— Люблю договороспособных людей, — сказал он. — Забирайте их.

Кто-то развязал одну из веревок, сдернул Аэлин со стула за ноющие руки. Затем к горлу ей приставили нож и вывели из камеры.

— Вставай, нимри, и помни, кто расплатится за твое непослушание, — донеслось оттуда.

Связанного ремнями Мэйтара вывели двое самых здоровенных мужиков, каких Аэлин здесь видела, и повели вперед и вниз. Он хромал на левую ногу, над коленом виднелась другая повязка, пропитанная кровью.

Как же они его боятся…

Ее повели туда же, держа на безопасном расстоянии от эльфа. Теперь подземный ветер дул прямо им в лицо. Интересно, сколько времени им можно дышать без вреда для здоровья?

Потолок повышался, и маски на стенах сделались больше и страшнее. Теперь их покрывал узор, напоминающий то ли буквы, то ли бегающих насекомых, а в глубинах глазниц свет фонарей и факелов отражался странными бликами. Руки болели, а ещё хотелось пить. И хвала Валар, что не хотелось обратного, от жары, наверное.

"Сожжение во славу Моргота — или обряд дарения света?" — подумала она рассеянно. — "Надеюсь, Индиран не участвует. Не думаю, что знаток хотел проверить лично на себе эти обряды…"

Страшно было очень, но как-то отстраненно, что ли. Только живот ещё некстати заныл. Она мрачно спросила себя, станет ли нарушением ритуала, если ее стошнит от страха в разгар действа. Что ж, у нее будет случай проверить.

Они прошли тысячи полторы ее шагов, после этого коридор раздался вверх и в стороны, и навстречу вспыхнул яркий свет всех оттенков рыжего и красного.

*

Если бы он просто шел и прислушивался, то не расслышал бы их вовсе. Но Индиран тихо крался от одного поперечного прохода к другому, в темноте, качаясь стены, а затем тщательно прислушивался, что происходит вокруг, прежде чем идти дальше. И потому смог остаться незамеченным, когда впереди вдруг замелькал свет лампы, и в нем показались две фигуры.

Вот только из-за хитрой особенности лабиринта он не мог расслышать, о чем они говорили. Вот один из них повернул голову и оказался жрецом в полумаске, второй был, наверное, просто служителем в балахоне и в повязке на нижней части лица. Кажется, сперва говорил служитель, затем жрец что-то начал ему объяснять, размахивая свободной рукой. Лампа в его руке была самая обыкновенная керосиновая, и это было нелепо и странно посреди подземного лабиринта и заброшенного древнего города. Долетели всего несколько слов на кхандском — «кубок… после… заметь…» Договорив, жрец двинулся вниз, а служитель зажег маленькую свечку и повернул по коридору наверх.

Ну и зря, хмыкнул Индиран из-за угла, и без малейшего сомнения треснул его по голове рукоятью револьвера. Служитель свалился мешком, а Индиран утянул фанатика в проход. Обшарив бесчувственное тело, с радостью обнаружил в кармане штанов самый обычный коробок спичек. Умбарские — как убедился он по выдавленной на жестяной крышке печати, когда зажег упавшую и укатившуюся к стене свечу. При ее же свете стащил со служителя балахон и повязку. Под повязкой было чуть грубоватое харадримское лицо, очень обычное, безо всяких там печатей зла и даже без печати, например, пьянства. Разве что куревом от него воняло даже сквозь запахи подземного мира. И куда его, дурака, понесло?..