— Я курить, - говорю коротко и практически выбегаю на крыльцо.

Воздух на вкус как сырая земля. Примерно та же дрянь была у меня во рту, когда я валялся в том сраном лесу, из которого по идее просто не должен был выползти живым.

Выкуриваю сигарету за сигаретой, жду, когда же наступит долгожданное облегчение, но ни хрена меня не берет. Только еще хуже становится, потому что к образам расстрелянной машины почему-то добавляются образы продырявленной насквозь Кошки. И когда она выходит на крыльцо, чтобы проводить своего адвоката, мне приходится просто отвернуться, чтобы не видеть ее всю в долбаных красных пятнах, словно это ожившее трэшевое кино о призраках.

— Руслан, что такое? – Эвелина возвращается, обхватывает себя за плечи и смотрит так, что сразу понятно – лучше даже не пытаться ей врать.

— Это моя клиентка, в той машине, - говорю я. – Бывшая клиентка. Постоянная. Во что-то вляпалась. Я виделся с ней сегодня.

Кошка немного щурится, и я мысленно уговариваю ее не говорить то, о чем она думает. Не уверен, что смогу адекватно реагировать на приступ недоверия и ревности.

— Что случилось, Кот?

— Случилось то, что ты связалась с мужиком, который, вероятно, уже ходячий труп. И если в твоей голове есть мозги, Кошка, ты соберешь вещи и свалишь, пока не поздно.

— Кто тебе сказал, что я очень умная?

Если она и испугалась, то так хорошо маскируется, что даже мне ее не раскусить. Просто стоит и смотрит такими взглядом, будто размышляет, ударить меня или поцеловать, или то и другое по очереди.

— Я не знаю, во что вляпался, Кошка. – Мне нужно быть с ней честным. – И я чувствую себя мудаком, потому что не собираю вещи в охапку и не сваливаю в закат подальше от тебя. Потому что оставляю этот выбор за тобой, а так не должно быть.

Эвелина подбирается, идет на крыльцо и роняет голову мне на плечо, мурлыкая что-то себе под нос. Прижимаюсь к ней, обхватываю двумя руками. Она пахнет мандаринами, как всегда, и этот запах совсем е вяжется с душным маем и жопой, в которую стремительно катится мою жизнь.

— Я тебя никому не отдам, - шепчет она в мне в рубашку, и судорожно, невпопад, бьет кулаками по спине. – Понял, Кот? Хоть на тот свет, хоть в яму, хоть в тазик с цементом.

Я потихоньку беру ее на руки и несу в дом, и по фигу на больную ногу и на то, что рука горит, будто на вертеле. Ни слова не могу сказать, потому что слова застревают в глотке бессмысленными звуками. Все равно не смогу ничего выразить. Вот такой я херовый учитель литературы.

Но я хотя бы попытаюсь показать ей то, что чувствую.

****"

Спальня на втором этаже и идти по лестнице – это подвиг, достойный восхождения на Эверест. Чувствую себя так же, потому тело выламывает со страшной силой, но если ы не эта боль, я бы уже утонул в дерьме, которое всколыхнула гибель Инны. Почему чувствую себя виноватым? Почему грубил ей? Почему не спросил, нужна ли ей помощь?

— Я здесь, - слышу мягкий шепот Эвелины мне в шею, влажное дыхание по коже, от которого руки прижимают ее еще крепче.

Куда мне тебя спрятать, Кошка? Как смотреть в твои хрустальные глаза и не боятся, что ты стоишь рядом со мной, когда где-то за спиной, возможно, уже караулит та самая машина без опознавательных знаков?

Кошка прижимается к моей коже губами, горячо и жадно втягивает ее в рот, выразительно посасывая, как будто нарочно оставляет на моем теле свои метки.

— У тебя останется засос, - говорит со странным весельем, когда размыкает губы, а мне в ответ хочется схватить ее за голову и прижать сильнее, заставить покрыть меня своими метками, словно печатями.

Эвелина гладит горящую кожу кончиком указательного пальца.

— Не нужно, - останавливаю ее, вспоминая свои школьные годы, и девчонку, которая точно так же слишком крепко меня поцеловала, а потом, извиняясь, долго терла кожу, потому что так кровь якобы не застаивалась. Полный бред, но сейчас Эвелина, похоже, делает то же самое, только у нее это получается очень мило. – Пусть будут следы.

Она как будто слышит в моих словах немую просьбу и снова целует, на этот раз место под ямкой на шее. Фыркает, потому что ей мешает мой кожаный ремешок, отбрасывает его мне за спину, и с каким-то остервенением набрасывается жгучими поцелуями.

Лестница заканчивается, но мне нужна передышка.

Я прижимаю свою ношу спиной к стене, подталкиваю вверх колено, чтобы она уселась сверху. Хочется завести обе ее руки вверх, прижать мертвой хваткой, чтобы даже боялась пошевелиться, и сделать своей. Воплотить все те фантазии, в которых эта ненормальная была мой вся без остатка.

Эвелина запрокидывает голову, скребет короткими ногтями по моей футболке, и я даже сквозь ткань чувствую, что от ее «нежностей» надолго останутся следы.

— Поцелуешь меня? – просит она, в мгновение ока превращаясь из фурии в смущенную девчонку.

Платиновые ресницы дрожат, под веками появляется алая полянка румянца. Провожу большим пальцем по вспыхнувшей коже, снова и снова вспоминая тот день, когда эта ненормальная сама села в мою машину. Тогда я подумал, что она очень странная и не то, чтобы красивая. Через полчаса, когда от дурацкой пилюли вокруг ее волос плясали разноцветные огоньки, она превратилась в сказочную фейскую королеву, а сейчас… Сейчас я держу в своих руках немного испуганную, волнующуюся Снежную королеву, и ее сердце отчаянно сильно вламывается в мои так до сих пор толком и не зажившие ребра.

Я просто притрагиваюсь к ней губами, и это чертовски сложно, потому что мне нужно больше. Наверное, поэтому поцелуй получается резким, на выдохе. Кошка пробует перехватить инициативу, но я вдалбливаю ее спиной в стену, фиксирую своим телом так крепко, что это почти самоубийство: боль в груди вынуждает жадно хватать воздух, но мне плевать. Лишаю ее последнего шанса сопротивляться, когда вынуждаю распахнуть рот для моего поцелуя. Я бы трахнул ее языком, если бы мог, потому что воспоминания о ее смятых в моем кулаке волосах и пошлых влажных звуках вокруг моего члена, глушат последние отзвуки разума.

Еще немого – и он сломает мне кости.

Плевать.

Хочу еще крепче, хочу вот такого: рассерженного, рыкающего от боли и от того, что я нарочно царапаю его через футболку. Этому мужчине не нужна нежность и забота, он как будто минуту назад собственной рукой испортил тормоза и если я хотя б попытаюсь сопротивляться, просто свяжет меня и все равно поступит по-своему.

Хорошо, что мне я не хочу останавливаться и мне нравится его агрессивность, потому что сейчас она нужна моему обычно молчаливому мужчине, чтобы выговорится языком тела.

Я мычу в его голодный поцелуй, потому что он буквально высасывает из меня душу. Бью кулаком по спине, но Руслан только мрачно стреляет в меня глазами, даже не думая разрывать поцелуй. Это так странно: целовать кого-то, глядя глаза в глаза, это заводит, будоражит и… пугает. У меня так сильно дрожат колени, что приходится что есть силы вжать их Руслану в бока.