Но золото не появлялось. От неудачи Бётгер приходил в отчаяние. Только мудрый Чирнхауз утешал и успокаивал его.

Чирнхауз уговаривал Августа, чтобы он не требовал золота от Бётгера и позволил ему заниматься настоящей наукой — химией, которая не имела ничего общего с философским камнем и прочей чертовщиной.

Август хлопал Чирнхауза по плечу.

— Эх вы, математики! Разве вы понимаете что-нибудь, кроме ваших плюсов и минусов? Не мешайтесь в чужие дела!

Август воображал, что он умнее всех математиков на свете.

Август требовал золота.

Шведский король Карл XII захотел отнять у Августа польскую корону. Он взял Варшаву и вторгся со своими войсками в Саксонию.

Шведы подступили к Дрездену. Отряд саксонских солдат подскакал однажды к неприступной крепости Кенигштейн, поднимавшей свои каменные башни над Эльбой. Они привезли с собой сокровищницу короля, спасая ее от шведов, и еще привезли они в карете какого-то господина с тремя лакеями.

Этого господина сразу посадили под замок. Два раза в неделю офицер выводил его на полчаса погулять по крепостному валу. С каждым разом лицо господина становилось бледнее, и всё тяжелее шагал он, опираясь на палку. Должно быть, ему всегда было холодно, потому что три лакея сложили в его комнате огромную печь. Из ее трубы день и ночь валил дым. А, может быть, ему совсем не было холодно, — может быть, он варил что-то в этой печи.

Шведам говорили в Дрездене, что алхимик короля бежал в Баварию и след его потерян.

Прошел год.

Шведы ушли из Дрездена. В Кенигштейн приехали важные господа в каретах за таинственным господином. Те, кто видел, как его сажали в карету, рассказывали потом, что он был бледен, рыдал и бился и не хотел ехать, хотя господа привезли ему великолепный, вышитый золотом камзол в подарок от самого короля Августа.

В Дрездене на берегу Эльбы строился павильон с большими печами. Горожане гадали, что такое там будет?

В павильон привезли таинственного «господина с тремя лакеями». Его звали теперь Нотус.

Тогда пошел слух, что в печах павильона он будет варить золото.

Так оно и было. Август требовал золота. Бётгер (теперь его звали Нотус) работал изо всех сил, но у него ничего не выходило. Он накалял свои печи, как только мог, думая, что золото появится при большой жаре. Тигли, в которых он плавил металлы, лопались или растоплялись от такой жары.

Надо было сделать тигли, которые выдержали бы самый большой огонь. Бётгеру, по его требованию, присылали разные глины, и он пробовал их обжигать. Оказалось, что красная нюрнбергская глина выдерживает самый сильный огонь. После обжига она становилась крепкой, звонкой и была красивого красного цвета.

Бётгер показал Чирнхаузу тигли из нюрнбергской глины.

— Да ведь из этой глины можно делать красную фарфоровую посуду! Вот настоящее дело для вас! — воскликнул Чирнхауз.

Чирнхауз пошел к королю и опять стал уговаривать его не требовать золота от Бётгера. Уже шесть лет стряпал алхимик в своей кухне, а золота все еще не было.

— Саксония разорена войной, — говорил Чирнхауз, — но в ее земле лежат огромные богатства: руда, уголь и разные глины. Будем добывать их, устроим фабрики и заводы. Саксонские леса дадут нам топливо, горные реки завертят колеса наших мельниц. У нас есть стекольный завод, устроим еще и посудную фабрику. У нас есть прекрасный химик; он найдет нужные глины, составит глазури и краски. Он уже сейчас может делать красную фарфоровую посуду!

При слове «фарфор» Август навострил уши. Он тратил бешеные деньги, покупая китайский фарфор.

Это он отдал прусскому королю полк солдат за несколько китайских ваз.

Он купил новый дворец графа Флемминга и наполнил его драгоценным китайским фарфором. В башне этого дворца до сих пор стоят лучезарные синие вазы, за которые Август заплатил своими солдатами.

«Фарфор не хуже золота! — подумал Август. — Если у меня будет фарфоровая фабрика, все короли в Европе лопнут от зависти, а золото рекой потечет в мою казну без всякого философского камня».

Он приказал устроить фарфоровую фабрику.

«Барон Шрадер», «господин с тремя лакеями» и «Нотус» улетели в трубу вместе с философским камнем.

На их месте в павильоне над Эльбой работал веселый, поздоровевший химик Иоганн Бётгер. Его звали теперь настоящим именем. Ему даже устроили садик около павильона. Ему даже позволили выходить на улицу.

В свободное время он сажал цветы — золотистые гаарлемские тюльпаны.

На дверях павильона Бётгер написал:

Он был рад, что развязался с проклятым философским камнем. Август требовал теперь не золота, а фарфора.

Бётгер и Чирнхауз плавили пробы глин. Зажигательные зеркала сверкали на солнце с восхода до заката.

Работы было по горло. Надо было найти хорошую огнеупорную глину, из которой можно было бы делать круглые коробки — капсели, как их называли, для посуды. Ее нашли.

Надо было придумать новые печи для обжига посуды. Их строили в Альбрехтсбурге.

Надо было научить рабочих точить посуду — за это взялся мастер Эггебрехт.

Бётгер не спал по трое суток. Его помощники засыпали, стоя у печей.

Он не мог оторваться от милой работы.

Король Август и Фюрстенберг приехали в Альбрехтсбург.

В подземелье при свете факелов Бётгер и его рабочие вынимали глину и кирпичи, которыми было заложено отверстие большой печи. Это был первый обжиг красной посуды. Печь топили пять дней, потом она остывала трое суток.

Король хотел видеть, как посуда выйдет из печи. У Бётгера дрожали руки от нетерпения, он яростно отбрасывал кирпичи, заглядывая в темное отверстие печи.

«Что там в капселях? Настоящая красная посуда или, может быть, одни бесформенные черепки?»

У него пересохло во рту.

Вот последний кирпич отброшен. Бётгер вынимает шершавую капселю и открывает ее.

На ее дне стоят хорошенькие красные чашки. Ни одна не лопнула, ни одна не погнулась в печи, — они твердые и звонкие. От них струится теплота, как от живого тела.

Август и Фюрстенберг рассматривают чашки, — они довольны.

Бётгер велит принести ведро с холодной водой. Он вынимает чашку из середины печи, еще совсем горячую, и окунает ее в холодную воду. Если чашка лопнет… Но она не лопается; она такая же твердая и звонкая, только от воды заблестела и стала еще красивее.

— Настоящий фарфор! — говорит Фюрстенберг.

— Да! — отвечает ему чашка чистым звоном.

Когда красная посуда выходила из обжига, она была не блестящая, а матовая. Зато ее можно было полировать и гранить, как драгоценный камень. Тогда она блестела. Ее можно было расписывать золотом и разными красками. Бётгер составил черную глазурь. Он делал красивые черные вазы и расписывал их серебром.

Фабрика выпускала не только чашки, тарелки, кувшины и вазы, но и маленькие лепные фигурки.

Прежде всего сделали статуэтку самого Августа. Эта фигурка сохранилась до сих пор. Август стоит одетый в латы, плащ его развевается, голова гордо откинута, брови нахмурены. Так и кажется, что он сейчас потребует, чтобы вы сварили ему золота, или отправит вас на виселицу.