В каземате, 1847

VI

Ой, как вместе три широких
Дороги сошлися…
С Украины на чужбину
Братья разошлися.
Мать покинули родную;
Тот жену покинул,
Тот — сестру, а самый младший —
Милую дивчину.
Посадила мать-старуха
Три ясеня в поле,
А невестка — стройный тополь
На степном раздолье.
Три явора посадила
Сестра при долине…
А дивчина молодая —
Красную калину.
Ой, засохла та калина,
Яворы пропали.
Не поднялся стройный тополь,
Ясени завяли.
Не идут назад три брата, —
Плачет мать родная,
Жена плачет, плачут дети,
Долю проклиная.
А сестра искать уходит
Братьев на чужбину…
А дивчину молодую
Кладут в домовину.
Не идут назад три брата,
По свету блуждают.
Три широкие дороги
Терном зарастают.

В каземате, 1847

VII

Н. КОСТОМАРОВУ

Играя, солнышко скрывалось
В весенних тучках золотых.
Гостей закованных своих
Тюремным чаем угощали
Да часовых в тюрьме сменяли,
Синемундирных часовых.
И с дверью запертой, с проклятой
Решеткой на моем окне
Немного свыкся я… И мне
Не вспоминались ни утраты,
Ни горечь пролитых когда-то
Моих кровавых, тяжких слез,
А их немало пролилось
На поле сирое. Ни мяты,
Ни чахлой травки не взошло.
И вспомнил я свое село…
Кого со мною разлучили?
Отец и мать мои в могиле…
И грустью сердце запеклось:
Никто меня не вспоминает.
Вдруг вижу, брат: твоя родная
Старуха мать, черней земли,
Как снятая с креста, шагает…
И стал я господа хвалить.
Хвалить его я буду снова
За то, что не с кем мне делить
Мою тюрьму, мои оковы!..

В каземате, 1847

VIII

Вишневый садик возле хаты,
Хрущи над вишнями снуют.
С плугами пахари идут,
Идут домой, поют дивчата,
А матери их дома ждут.
Все ужинают возле хаты,
Звезда вечерняя встает,
И дочка ужин подает.
Ворчала б мать, да вот беда-то:
Ей соловейко не дает.
Мать уложила возле хаты
Ребяток маленьких своих,
Сама заснула возле них.
Затихло все… Одни дивчата
Да соловейко не затих.

В каземате, 1847

IX

Рано встали, выступали
Новобранцы из села,
Вместе с ними — молодыми —
Девушка одна ушла.
Измаялась мать седая,
Дочку в поле догоняя…
Догнала и привела,
Упрекала, говорила
И свела ее в могилу,
А сама с сумой пошла.
И годы протекли, село
Не переменилось.
Только крайняя пустая
Хата покосилась;
Лишь солдат на деревяшке
Одиноко бродит,
Он на край села приходит,
С хаты глаз не сводит…
Брат, напрасно! Не выглянет
Дочка молодая,
Не покличет мать седая,
Ужин собирая!
А уже для них в деревне
Полотенца ткались
И узорами, шелками
Платки вышивались.
Думал — будут жить в согласье
Да господа славить,
А пришлось ему навеки
Надежды оставить.
И сидит он возле хаты,
Пусто в хате, глухо.
Сумерки. Глядит в окошко
Сова, как старуха.

В каземате, 1847

X

В неволе тяжко — хоть и воли
Изведать тоже не пришлось.
Но все же кое-как жилось,
Хоть на чужом, а все ж на поле.
Теперь и этой — жалкой — доли,
Как бога, ждать мне довелось.
И жду ее, и к ней взываю,
Свой глупый разум проклинаю,
Что нас позволил с толку сбить,
Свободу в луже утопить.
Подумаю — и сердце стонет,
А вдруг не дома похоронят,
Не на Украине буду жить,
Людей и господа любить.

В каземате, 1847

XI

КОСАРЬ

Он полями идет,
Не покосы кладет,
Не покосы кладет — горы.
Стегнет суша, стонет море,
Стонет и ревет.
Косаря средь ночи
Повстречали сычи,
А косарь не отдыхает;
Никого не замечает —
Проси, не проси.
Не моли, не проси;
Он не точит косы, —
То ли пригород, то ль город, —
Бреет он без разговора
Все, что на пути:
Мужика, шинкаря,
Сироту-кобзаря;
Подпевая, старый косит,
Горами кладет покосы,
Найдет и царя.
И меня в мой черед
На чужбине найдет,
За решеткою задавит,
Креста никто не поставит —
И память пройдет.