— И мать тоже, — оживилась я, вспомнив рассказы Нормана. — Массовая казнь, о которой вы говорите… Разве это не была казнь сообщников регента? Он наказывал тех, кто убил его семью.

— Я не говорю, что у него не было причин, — Грокс примирительно поднял руки, — но это не меняет главного. Он был темным магом. Потомственным. Его отец и брат были еще хуже, потому заговор и возник…

— Да что с того, что он был темным магом? — возмутилась я. — Темный маг — это еще не приговор!

— Вам, наверное, трудно понять, но демоническая сила, проходя через человека, меняет его. И далеко не в лучшую сторону. Это неизбежно.

— Знаете, меня в Орте дважды пытались убить. — Кажется, я впервые так спокойно сказала об этом вслух, перед всем курсом. — И знаете кто? Оба раза светлые. А единственный известный мне темный оба раза спасал меня. Причем в первый раз едва не отдал за это собственную жизнь. Хотите убедить меня в том, что Норд Сорроу был хорошим королем, но плохим человеком только потому, что он был темным? Флаг вам в руки, но я на это не куплюсь. Не цвет магии важен, а человек, который магию использует. Во благо или во вред — вот что важно. Норд Сорроу был хорошим человеком. Я это просто знаю.

На тренировке во вторник Норман с самого начала был мной недоволен. Он пытался поставить мне удар, но я все делала не так.

— Ты сдерживаешься, а это плохо. У тебя и так силы немного, а когда ты еще и боишься ее применить, твой удар превращается в ничто! Бей сильнее, не бойся. Не жалей меня.

Я выпрямилась и устало опустила руки. Нет, я любила наши совместные тренировки, но иногда Норман вел себя невыносимо. Как будто готовил меня на войну. Пусть я сама об этом попросила, но порой он очень уж увлекался.

— Как я могу тебя не жалеть? Ты же ничего плохого мне не сделал. Вот когда буду драться с тем, кто сделал, тогда и буду бить в полную силу.

— Не будешь. Не будет привычки. Ты точно так же будешь бояться, как и сейчас со мной. Или еще хуже: ударишь со всей дури и выбьешь себе сустав. Давай еще раз. Только теперь серьезно.

Я даже не подумала, что он имеет в виду собственную серьезность. Если до сих пор он больше оборонялся, то теперь перешел в наступление, заставляя меня и наносить удары самой, и закрываться от него.

Видимо, Норман решил показать мне, что такое тренировка без сдерживания и жалости. Мне даже стало страшно, я уже не говорю о том, что это было иногда больно.

— Давай, Таня. Сделай уже что-нибудь со мной, иначе не выйдешь отсюда живой. Будь я низшим, уже доедал бы тебя.

С каждым таким комментарием во мне разгорались злость и обида. Чего он хочет от меня? Почему не может пожалеть? Если бы я могла сражаться с противником вроде него, разве я бы сейчас была здесь? Умом я понимала, что он все равно сдерживается: если бы атаковал в полную силу, я бы уже лежала в нокауте, но эмоции все равно переполняли. Хотелось заорать на него, разреветься и убежать прочь. И пусть потом вымаливает прощение, иначе близко к нему больше не подойду!

Норман швырнул меня на мат, и что-то внутри в тот момент изменилось. Злость захлестнула с такой силой, что я перестала адекватно воспринимать реальность. И когда он подошел ближе, то ли чтобы снова высказать все, что думает о моей обороне, то ли чтобы помочь подняться, я не глядя лягнула его ногой. Со всей той самой дури, которую он помянул за несколько минут до этого.

Я не целилась специально в какое-то определенное место, но, судя по тому, как Норман охнул, сложился пополам и повалился на мат, попала во что-то очень чувствительное. Естественно, мою злость как рукой сняло. Я тут же метнулась к нему, глядя с тревогой на то, как он корчится от боли.

— Прости… прости, пожалуйста. Я не хотела…

— Хотела, — возразил он с улыбкой, все еще немного морщась. — Я наконец добился этого от тебя. Удара без сдерживания. Возможно, теперь у нас не будет детей, но я доволен. В некотором смысле.

— У нас… что? — переспросила я, чувствуя, как губы сами собой растягиваются в улыбке. — Ты планируешь иметь со мной детей?

Он сел прямее, на лице все еще отражались отголоски боли от моего удара.

— Конечно. А ты нет? — Норман как будто даже удивился. — В браке ведь все еще принято заводить детей?

— В браке? — кажется, в моем тоне промелькнул испуг.

— После всего, что между нами было, как честный человек я обязан на тебе жениться. — Он улыбнулся. — И собираюсь сделать это, как только наши отношения перестанут быть… незаконными.

— О, — удивленно выдохнула я. — Спасибо, что спросил мое мнение на этот счет.

Он склонил голову набок, глядя на меня с недоумением и интересом.

— Ты столько раз говорила: «Я люблю тебя». Это заставило меня думать, что ты не будешь против. Но, конечно, когда придет время, я задам официальный вопрос. У тебя будет шанс послать меня к демону с моими планами на наш счет.

Он говорил так спокойно, что я никак не могла понять: он надо мной издевается или говорит серьезно? И не знала, как реагировать. В конце концов, от него заветного «люблю тебя» я так и не услышала. Как я могла предположить, что он уже планирует общих детей? По нему ведь ничего не поймешь.

Но я определенно была рада это услышать. Ян Норман уже пустил корни во всем моем существе. Я чувствовала себя так прочно связанной с ним, что разлука меня убила бы, наверное. Казалось, что больше в моей жизни подобной любви не будет. И это пугало до чертиков. Если он действительно планировал пожениться и нарожать детей, то я точно не собиралась его отговаривать.

Однако он мое молчание воспринял как-то по-своему потому что внезапно поцеловал в лоб — почти как отец, а не любовник — и поднялся на ноги.

— На сегодня можем закончить, если ты устала.

— Стоит закончить, чтобы еще больше друг друга не покалечить, — смущенно пробормотала я, тоже поднимаясь с мата и потирая плечо, которое болело довольно сильно.

Норман заметил это, привлек меня к себе и погладил больное место горячей ладонью, после чего боль исчезла и я снова смогла свободно двигаться.

— Спасибо.

— Да не за что. Ты прости, — он кивнул на плечо. — Наверное, ты меня сейчас ненавидишь, но я хотел убедиться, что ты действительно сможешь выдать больше, когда почувствуешь реальную угрозу.

— Едва ли я могу почувствовать реальную угрозу с твоей стороны, — возразила я, вытирая полотенцем лоснящееся от пота лицо. — Но разозлить меня тебе удалось.

— Это все потому, что ты считаешь меня лучше, чем я есть на самом деле, — заметил Норман. — Я слышал о твоем конфликте с Гроксом вчера.

Я смутилась. Конечно, он слышал, как же иначе?

— Они специально к тебе бегут жаловаться на меня? — смущенно поинтересовалась я, с интересом разглядывая полотенце, хотя на нем не было даже примитивного узора.

— Нет, хуже: Грокс рассказывал за обедом всем преподавателям и кидал при этом на меня такие многозначительные взгляды…

— Прости. — Я нахмурилась, почему-то только сейчас подумав, что мое поведение могло вызвать неприятные подозрения.

— Да нет, ты знаешь, мне было приятно.

Я не смотрела на него, но по тону поняла, что он улыбается.

— Редко кто вслух напоминает, что светлая и темная магия не делают нас хорошими или плохими. Хотя темный поток действительно меняет человека, это неизбежно. Ты теперь тоже немного не такая, как раньше… Любое зло, с которым мы сталкиваемся, меняет нас. Вопрос только в том, как именно. И это уже решаем мы сами. Но я хочу сказать тебе важную вещь: Норд Сорроу не был хорошим человеком. Он был хорошим королем, наверное, но совместить и то и другое он не мог.

Я подняла на него удивленный взгляд. О чем он говорит? Как он может про себя такое говорить? Я же знаю его.

— Почему это?! — Я так возмутилась, словно собиралась защищать его даже от него самого.

— Потому что такова судьба королей: порой приходится забывать о том, что ты человек. Идти на сделки с совестью, отстаивая интересы государства и людей, в нем живущих. Принимать решения, которые никогда бы не принял, будь ты простым смертным, имей возможность переложить ответственность на друг их людей. Да и ненависть к тем, кто лишил меня семьи, не делала меня лучше. Наверное, если бы они убили только отца и брата, все было бы иначе. Но гибель моей матери — добрейшей женщины, которая за всю жизнь никому не сделала зла, а только терпела его от мужа-тирана — я им простить не мог.