— Это понятно и абсолютно нормально, — настойчиво сказала я. — Виновные должны быть наказаны по заслугам, они же сами сделали свой выбор.

— Не знаю, только ли виновных я покарал. До сих пор не знаю. — Он горько усмехнулся. — Еще долгие годы я так боялся нового заговора, что порой, наверное, перегибал палку. Если какой-то человек вставал на пути интересов государства, какими я их видел, я не останавливался ни перед чем, чтобы убрать его с дороги. Тяжело оставаться хорошим человеком, когда творишь очень сомнительные вещи.

Я опустила взгляд в пол, чувствуя, как мое лицо из раскрасневшегося от тренировки становится пунцовым от захлестнувших эмоций. Не знаю, что превалировало: стыд или обида.

— Я от тебя ничего, кроме добра, не видела. Ты хороший человек. И ничто не убедит меня в обратном.

— Я стараюсь быть хорошим человеком, — поправил он. — Я больше не король и уже никогда не буду им. Последние десять лет я учился быть другим человеком. Яном Норманом. И я им стал. Смею надеяться, что я стал лучше. А твоя любовь сделает меня еще лучше. Уже делает.

Я посмотрела на него исподлобья, все еще немного дуясь, сама не зная на что.

— Моя любовь к тебе? Или все-таки твоя любовь ко мне делает тебя лучше?

Он рассмеялся и покачал головой.

— А ты непременно хочешь услышать признание, да?

Я неуверенно пожала плечами.

— Было бы неплохо, знаешь ли. Неужели это так трудно? Ты хочешь, чтобы я родила тебе детей, но не можешь сказать, что чувствуешь? Если чувствуешь, конечно.

— Разве слова что-нибудь стоят? — мягко спросил он. — Неужели нужно все проговаривать вслух? Разве действия не говорят громче слов?

— Почему нельзя совмещать то и это? Роне Риддик ты тоже никогда не говорил о своих чувствах? Она к этому нормально относилась?

Не знаю, зачем я приплела сюда его бывшую возлюбленную. Наверное, потому, что в глубине души предполагала: это из-за нее он не говорит о любви. Это ей он остается верен, ей досталась вся его любовь, а мне навсегда уготована роль второго плана.

Его лицо мгновенно помрачнело. Норман отвернулся и отошел от меня. Он долго молчал, а потом признался:

— Говорил. В каждую нашу встречу, — его голос прозвучал холодно и отстраненно. — Я забрасывал ее признаниями и клятвами.

— А я, стало быть, недостойна? — с горечью уточнила я, отчаянно желая сбежать отсюда прямо сейчас. Почему я так болезненно ревную его к той, кого уже давно нет в живых? Мне хотелось затмить ее. Хотелось быть не просто привлекшей его внимание девчонкой, с которой он закрутил роман от безысходности. Норман был для меня первой и, думаю, последней настоящей любовью. Мне хотелось стать для него тем же самым.

— А что толку от моих слов? — Он повернулся и гневно сверкнул глазами. — Что они тебе дадут? Что они дали ей? Меня никогда не было рядом. Я появлялся в ее жизни на пару дней и исчезал на пару месяцев. Где я был, когда ей было грустно, страшно или одиноко? Где я был, когда низшие рвали на части ее еще живое тело? Защитили ее мои признания? Нет! Мои слова ничего не стоили!

Я непроизвольно отступила назад, испугавшись этой вспышки. Столь сильные эмоции Норман проявлял редко, но, когда это происходило, мне хотелось спрятаться. Он, видимо, понял это, потому что взял себя в руки и закончил уже спокойнее:

— Когда я попал в это время, встретил Абрахама Реда и вернулся в Орту, я первым делом пошел в нашу тайную комнату. Там на столе я нашел ее дневник, а в нем — перстень, который теперь носишь ты. На странице под перстнем было прощальное послание Роны ко мне. В нем она проклинала меня. Меня и мои слова. Она писала, что я навлек на нее позор и бросил. Что она больше никому и никогда не сможет верить, а потому выходит замуж за Гордона, хотя и не любит его. Так скажи мне, Таня: что дали ей мои слова? Что такого они дали ей, чего я не даю тебе?

Я молчала. И потому, что не знала, как ответить, и потому, что ком в горле все равно не позволил бы ничего сказать. Сердце и душа разрывались от противоречивых чувств. Часть меня понимала, что он пытается донести. И эта часть сейчас как никогда хорошо понимала предупреждение ректора о том, что прошлое Нормана всегда будет тяготить и преследовать его. И грехи прошлого, и призрак погибшей возлюбленной, и сожаления, и горечь, и неисполнимое желание вернуться назад и все исправить. Он не мог простить себя. После всех этих лет он все равно не мог простить себя и, вероятно, никогда не сможет. Это был тот самый багаж, который шел в нагрузку к нему. Тот самый багаж, который мне не стоило взваливать на свои хрупкие плечи. Вот только у меня уже нет выбора.

Так и не придумав, что сказать, я молча подошла к нему и обняла. Он не стал отстраняться или как-то еще демонстрировать свое недовольство. Наоборот, крепко обнял в ответ, прижал к себе, коснулся губами виска, как будто просил прощения за свою вспышку. Я погладила его по плечу, так же молча прощая.

Вероятно, он прав: признания не так уж и важны, когда умеешь дать понять главное без всяких слов.

На следующем занятии по темным ритуалам и заклятиям наша группа выглядела особенно крошечной. Вроде нас стало меньше всего на одного человека, но вместе с тем мы потеряли пятую часть состава. Перед началом пары Грег и Томас с энтузиазмом двух старых сплетниц пытались выудить из меня подробности произошедшего. Я вяло отбивалась от расспросов.

— С чего вы вообще ко мне пристали? — Я попыталась изобразить недоумение. — Почему я должна знать все в деталях?

— Говорят, ты там была, — заметил Томас. — Значит, все видела.

— Да и вообще, все знают, что вы с Норманом… кхм… дружны, — добавил Грег.

Я закатила глаза, пытаясь сделать вид, что эти досужие домыслы меня только раздражают, хотя они меня пугали. Я знала, что сплетни и разговоры не могут навредить Норману, проблемы начнутся, если мы будем пойманы с поличным, но все равно каждый раз напрягалась.

В этот момент дверь в аудиторию открылась, вошел Норман, и допрос тут же прекратился. Под хмурым взглядом преподавателя мы все почувствовали себя неловко, как будто это мы пытались призвать демона и повязать себя с ним.

Поздоровавшись с нами, Норман решил сам ответить на все вопросы:

— Полагаю, вас интересуют подробности инцидента, произошедшего на выходных. Чтобы не плодить домыслы и сплетни, объясню. Госпожа Бауэр, невзирая на мои предупреждения, решила, что она достаточно хорошо изучила темную магию и может повязать себя с демоном. Она обманом взяла в библиотеке книгу с подробным описанием ритуала и попыталась его провести. Поскольку я отвечаю за подобные инциденты наравне со студентом, который решит преступить закон, я контролирую использование темной магии на территории Орты. Наверное, мне стоило предупредить об этом раньше. Это знание могло бы остановить госпожу Бауэр, хотя я не уверен. Знание того, что ритуал будет стоить ей жизни, на нее не произвело впечатления. Мне удалось вовремя прервать его, но второй раз я так рисковать не хочу. Поэтому госпожа Бауэр более не будет заниматься на моем курсе. Поскольку меня убедили, что в произошедшем есть и моя вина, ее не исключат из Орты. До следующего нарушения, по крайней мере. В качестве специализации она будет вынуждена изучать снадобья, весь предыдущий семестр ей придется нагонять самостоятельно. Поскольку никто из вас не виноват в сложившейся ситуации, мне разрешили сохранить нашу группу, невзирая на то, что теперь вас меньше необходимого минимума. Я хочу обратить ваше внимание: если кто-то еще решит побаловаться с темными силами, группа будет закрыта. На этом считаю инцидент исчерпанным, но, если у кого-то остались вопросы, я отвечу.

Он обвел нас взглядом, выжидая несколько секунд, а потом удовлетворенно кивнул.

— Хорошо, раз вопросов нет, мы можем начать изучение следующей темы…

Ничего другого он сказать не успел: в дверь аудитории внезапно постучали, и она открылась, явив нашим взглядам госпожу Бауэр собственной персоной. Мне редко доводилось видеть Нормана настолько удивленным.