Франциско.

Боль. Только боль. Она обволакивала меня, как мать укачивала в своих жестоких объятиях. Казалось, кроме нее, беспрерывно стучащей в висках, нет ничего. Я постарался разлепить веки, но это стало для меня бесконечной пыткой. Превозмогая боль, я открыл глаза, но не увидел ничего. Непроглядная, как будто обретшая плоть, тьма затянула все вокруг. Я ничего не видел, я ничего не слышал, я ничего не чувствовал. Ничего, кроме этой боли. Она, словно паразит, развивалась, росла и вытягивала из меня последние капли жизненной силы. Сначала я сопротивлялся, но это приносило лишь большие страдания. Тупая, всепоглощающая боль выжимала из меня жизнь. Медленно, и бесконечно долго.

Я не чувствовал хода времени, потому что тут его не было. Я не чувствовал никаких эмоций — им не было места в этом сломленном теле. Я не знал, кто я, как меня зовут, потому что в имени не было никакого смысла. Имя — это всего лишь слово. Ни больше, ни меньше. Боже, о чем это я? Я улыбнулся сквозь боль. Вернее, мне хотелось думать, мне нужно было так думать. Это сводило с ума, но создавало видимость жизни.

Жизнь? Какая же это жизнь? Это даже не существование. Ни в одном языке мира не найдется слова, чтобы описать то, кем я сейчас являюсь. То, чем я сейчас являюсь. Малодушно, с упрямой улыбкой на лице я молил о смерти. Я верил, что еще немного, и боль исчезнет. Что я выдохну, и больше никогда не вдохну. Но за выдохом шел следующий вдох. И боль торжествовала у меня в голове. «За что мне это?», — думал я. Эта фраза как пульс билась в моей голове, но ответа я не мог найти. И никто извне не мог мне его дать. Отчаяние, тьма и тишина стали моими спутницами в бесконечности. «Черт возьми! Что же я такого совершил, чтобы заслужить такие страдания?»

Эта мысль, как светоч, вспыхнула в воспаленном сознании, и я начал вспоминать. Смутные образы проносились перед глазами. Машина. Черт подери, моя машина. Скорость и мелькающие за стеклом силуэты деревьев. А потом удар. «А ведь Чарльз предупреждал меня». Чарльз… огромное количество образов замелькали перед глазами, но я не мог остановиться ни на одном из них. Имя, всплывшее из обрывков больной памяти, не давало покоя. «Чарльз… Чарльз… Чарльз… Кто же ты, Чарльз?» Желание вспомнить внезапно оттеснило боль на второй план. С пугающей остротой я понял, что забыл нечто очень важное. Я знал, что должен вспомнить. Что от этого «нечто» многое зависело. Что-то очень важное. Кто-то очень важный. Водопад мыслей чередовался с волнами боли. «Чарльз…» Это имя стало для меня якорем. Чем больше я его повторял, тем отчетливее становились эмоции. Ярость, злость, ненависть. Мне показалось, что я махнул головой, отметая их. Они были сильны, но я искал чего-то иного. «Чарльз…»

Ощущение предательства, крах всего, что было раньше. «Предатель. Убийца. Мразь.» Боль накрыла меня с головой. «Нет! Это не все! Нельзя отступать! Я должен…должен… защитить…» Отрывки чужих фраз полоснули по сознанию: «…восстановить справедливость… уничтожить… ты и…» Мысли путались. Я и не заметил, как заснул.

Снова вернулась боль, но она уже не имела власти надо мной. Холодный воздух безбожно обжигал спину. Я чувствовал запахи травы, влажной земли. Отстраненно, краешком сознания, я улавливал какое — то движение. «Стоп! Ветер, трава…Неужели я…?» «Пора просыпаться», — промелькнуло в голове. Медленно я раскрыл глаза, и резкий свет заставил меня захлопнуть их вновь.

— Черт! — я постарался не суетиться. Глаза болели от света. Вокруг меня все утопало в зелени. Я сел, не веря в то, что произошло. Этого не может быть. Я же умер… Ну как же тогда я… Это невероятно.

Капелька воды, отрезвляя, упала мне на нос с листа, который свисал почти до самой моей морды. Я поднял голову, и дождевые капли стали падать все чаще и чаще.

— Я жив! — во весь голос крикнул я, но в воздухе послышался лишь ликующий вой. Под соседним кустом кто-то зашевелился, и рванул в глубину леса. Заяц. И тут я почувствовал голод. Я кинулся за зайцем, упиваясь азартом охоты. Я бежал и чувствовал, как мышцы оживают, наполняются кровью. Это было ни с чем несравнимое удовольствие на грани боли. Множество запахов и звуков врывались в мою голову после вечности в тишине. Мне казалось, что я слышу все: как щебечут птицы, как шуршат в траве мыши, как журчит родник неподалеку. Настигнув добычу, я, не задумываясь, вонзил в него клыки. Я снова чувствовал вкус сырого мяса, боль в деснах, аромат теплой крови во рту. Я завизжал от удовольствия, как глупый щенок, получивший свое лакомство. Но одного зайца мне было недостаточно. Я поднял голову и, принюхавшись, уловил в воздухе запах лисы. Охота началась. Я оскалился и заскользил между деревьями.

Выпустив волка на волю, я упивался своей свободой. Бегая наперегонки с ветром, охотясь, наслаждаясь силой и ловкостью своего тела, я забыл обо всем. Мысли в моей голове постепенно заменились инстинктами. Только свобода имела для меня значение. Еще в первый день я обратил внимание, что вокруг не было волков. Впрочем, это мысль недолго владела моим вниманием. Меня вообще мало что интересовало, кроме как поесть и поспать. Дичь была почти не пуганая, и бывало, что она подпускала меня очень близко. Слишком близко. Не было и дня, чтобы я остался голодным. Я чувствовал себя королем, альфой. Альфой без стаи.

Первую неделю я ночевал под открытым небом, но капризы погоды вынудили меня отказаться от этой идеи. Во время очередной охоты, я зашел дальше, чем обычно, и обнаружил пещеру. Теперь я стал ночевать в ней, возвращаться каждую ночь в ее холодное лоно. Мне не нужен был огонь — серебристый мех согревал меня. Засыпая, я видел перед собой забытые образы, дорогие моему сердцу, но утром они исчезли. День сменялся днем, и все они были одинаковыми. Я не встречал других волков, и чувствовал себя хозяином здешних мест. «Аристократ», — пришло мне в голову. И это промелькнувшее в сознании слово оживило целый сонм образов. Но вспыхнувшие воспоминания так же стремительно исчезли, и свое место снова заняли звериные инстинкты. Однако, это просветление не давало мне покоя. Я не мог сконцентрироваться на охоте. Отвратительное ощущение!

Домой я вернулся голодным. В первый раз за все это время. Я был зол, ужасно зол. Пробегав, как полоумный, целый день за дичью, я таки не смог поймать никого. Даже вшивой вороны не удалось поймать. Я улегся на прохладный пол пещеры и свернулся клубком. Морфей принял меня в свои объятия.

— Давай, Драй, — шептал я себе. — Давай не подведи! Всего пятеро. Лишь пятеро оборотней и все. Серебристая шерсть на загривке стояла дыбом. Я зарычал, и кинулся в бой. Я достал одного из них и одним ударом когтистой лапы отбросил мертвым не землю. Я даже не понял, как успел проткнуть этими самыми когтями его горло. И снова боль. Я взвыл. Я отскочил в сторону и, налетев на одного из серых, повалил его на землю. Клыки в горло — конец еще одному. Еще трое, ну же, Драй, давай! Две непонятные тени вылетели у меня из-за спины и кинулись на тех двух, которые стояли ближе ко мне. Чарльз. Погоня. Да какая это погоня? Человек — ничто против оборотня. Я догнал его в два прыжка. Вспышка боли в раненой ноге. Черт! Чарльз. Ненавижу… — Где она?

— Лорейн! — закричал я, просыпаясь.

Крик пронзил ночной воздух. И это был не волчий рык. Это был крик человека, который, чуть было, не потерял ту, для которой жил, в третий раз… Я вспомнил. Вспомнил то, что не давало мне покоя несколько месяцев. Я вспомнил, кто я.

Я — Франциско Генрих Драй. Лорд Драй. Огненный оборотень, нелепо погибший в автокатастрофе. Глупец, стоявший на пороге счастья и умерший на глазах у той, с кем мечтал его обрести. Я покинул ее, но теперь вернулся.

Теперь, когда плотину прорвало, ничто больше не сдерживало мою память. Я вспомнил все, начиная с того дня, когда я впервые увидел свою Лорейн, вплоть до того, как Серое братство, простые оборотни во главе с моим старшим братом Чарльзом, атаковали малочисленный отряд северных огненных оборотней, к коим отношусь и я. Мы выстояли. Я мечтал лишь об одном — вернуться назад к своей возлюбленной, которая впервые обратилась. Теперь ничто не могло нас разлучить. Впереди была вечность на двоих. Наивный щенок.