— Зачем ты так говоришь? Я занималась! Просто уже закончила и хотела предупредить Макса, что со мной всё хорошо. И всё! Прошу, давай закроем эту тему. Я же уже пообещала, что впредь такого не будет.

Занималась она. Ну-ну. Знаю я, что там за занятия с тобой проводил этот хрен американский.

— А аватарка твоя?

— А что не так с моей аватаркой?

— Да с ней всё не так! — всплёскиваю руками. — Ты бы ещё голая сфоткалась и на всеобщее обозрение выставила! Короче, аватарку надо сменить!

— Ты в своём уме, Слав? — смотрит на меня так, будто я реально крышей поехал. — Я здесь в майке и юбке! Потому что на улице было жарко, когда я это фото делала!

— Юбка? — выгибаю бровь и, наклонившись, внимательнее разглядываю фотографию. — Не вижу здесь никакой юбки. Тут только майка и пояс какой-то.

— Ну знаешь ли, Слава… — Санёк в какой-то момент мешкает от возмущения. — Это уже просто ни в какие ворота. Ты меня за пару минут во всех смертных грехах обвинить умудрился! Ладно, я согласна, что, возможно, не должна была заходить в фейсбук, но всё остальное… И вообще, по какому праву ты читаешь мою переписку?

— Я не читаю! — цежу сквозь зубы, пытаясь сохранять самообладание. — Ты знаешь, что я этот ваш америкосовский диалект один хрен не разбираю.

— Но тем не менее, ты шаришь по моей страничке. И, судя по истории браузера, кликает длинным тоненьким пальчиком по клавиатуре, — Ты ещё и к Максу захаживал.

— Да, и кстати о твоём этом Максе, — охотно подхватываю тему разговора. — Что-то не очень-то он смахивает на твоего ровесника.

— Ну не ровесник и что? — с вызовом смотрит на меня.

— А то! Не слишком ли он для тебя староват?

Спрашиваю и меня перекашивает в тот же момент. Потому что я отлично понимаю, взрослому мужику явно мало просто ходить за ручку и под луной слюнями обмениваться.

Чёрт!!! Как долго они знакомы вообще с этим Максом? Насколько далеко зашли их отношения? Если я не выясню это в самое ближайшее время, у меня мозг к хренам взорвётся!

— Что за чушь? Ему всего двадцать пять! Он на два года младше тебя. По такой логике ты тогда вообще получается древний старикашка?

Открываю рот, чтобы ответить, но тут же его захлопываю. Потому что собственноручно подтверждать, что я для Саши неподходящая партия вообще не хочется. Но, чёрт! Я — это совсем другое дело. И это вовсе не двойные стандарты.

Я Санька знаю с рождения. Я, блин, её маленькую в коляске катал. И скорее руку себе отгрызу, чем её обижу. А вот на счёт этого американского мудилы я не могу быть так уверен.

Хотя, судя по тому, как Саня сейчас на меня смотрит, я её уже обидел, причём не хило так.

Обвожу взглядом Сашкину ссутулившуюся фигуру и только сейчас в голове немного проясняется. Потому что она до сих пор обнимает себя за плечи, как делает всегда, когда пытается защититься. И губы поджимает так, будто вот-вот разревётся.

Чёрт, неужели правда лишнего наговорил?

Быстро проматываю в голове весь наш разговор. И то, как я наорал на Саню за переписку, и то, что обвинил в том, что она не учится. Хотя, на самом деле, я видел вкладки с конспектами. И аватарка эта чёртова… и что-то как-то так паршиво становится.

— Саш… — беру её за талию и подтягиваю ближе к себе. — Ладно, всё, давай обнулим наш сегодняшний разговор. Просто договоримся с тобой, что никаких больше контактов с кем бы то ни было, без моего ведома.

— Обнулим, да… — Сашка выворачивается из моих рук и делает несколько шагов назад, увеличивая между нами расстояние. — Хорошо, я поняла.

Мне не нравится, как она сейчас со мной разговаривает. Холодно как-то, отстранённо. Как будто намеренно удерживая между нами эмоциональную дистанцию. И, чёрт, понимаю, что сам, наверно, виноват. Но от этого только поганее на душе становится.

Лучше бы она сорвалась и наорала на меня, также как я на неё только что. А так… Мудак ты ревнивый, в общем, Соболев.

— Саш, ты куда? — спрашиваю, увидев, что она хватается за ручку двери.

— Я пойду в бар спущусь. Чая горячего попью. Что-то как-то замёрзла немного. Не привыкла к таким низким температурам.

— Давай я закажу в номер? — делаю попытку её удержать.

— Не надо, — мотает головой. — Я пройдусь лучше… Всю ночь в самолёте провели, потом ещё в машине несколько часов. Мне… ноги размять хочется…

Бросает на меня быстрый взгляд, а потом, разворачивается и выходит за дверь, оставляя меня в номере одного.

Понятно, короче. Обидел ты, Соболь, свою Саню.

Закрываю за собой дверь и быстрым размашистым шагом прохожу вдоль длинного узкого коридора.

Хочется уйти как можно быстрее и дальше. Если бы я могла, то вообще в другой номер переехала. Но единственное, на что у меня есть возможность, это спуститься в бар и провести там какое-то время, чтобы собрать мозги в кучку и успокоиться.

Потому что так надо. Потому что так поступают взрослые люди. Остаются наедине со своими тараканами, приводят себя в порядок и живут дальше.

Пробегаю широкую лестницу, ведущую в вестибюль, и сворачиваю в сторону ресторана, усаживаясь там за стойку и заказывая чай.

Обычно я пью без сахара, но сегодня высыпаю сразу три пакетика, потому что сейчас мой организм отчаянно нуждается в эндорфинах.

Вытягиваю рукава свитера и, обхватив горячую чашку ладонями, делаю несколько небольших глотков, морщась от того, что горячая жидкость обжигает горло.

В отеле тепло, но внутри меня знобит, как будто я долгое время пробыла на морозе и мне отчаянно хочется согреться.

Из головы не лезет наш со Славой разговор, и как бы я ни старалась абстрагироваться, ничего не выходит. Его обвинения стоят в ушах, как колокольный звон, раз за разом, ударяя по черепной коробке.

«Ты мне скажи, это ты так учишься, называется?».

«Ты бы ещё голая сфоткалась и на всеобщее обозрение выставила! Короче, аватарку надо сменить!»

«Не слишком ли он для тебя староват?»

Прошло девять лет и ничего не изменилось. Он всегда будет смотреть на меня, как на ребёнка. Вот и сегодня отчитывал, как маленькую девочку. А фраза о том, что Макс для меня слишком взрослый особенно сильно обжигает сердце.

Что это значит, Саша? Что Слава и нашу с ним разницу в возрасте считает огромной бездной.

Машинально тянусь рукой к вороту водолазки и вытягиваю спрятанный под ней миниатюрный серебряный кулон на длинной цепочке, зажимая его в ладони. Я всегда так делаю, когда становится особенно погано.

Он самый простой на вид. Обыкновенный. Просто два крылышка, соединённые вместе. Десять лет назад такие кулончики продавались в России на каждом шагу. На каждом из них сзади есть гравировка с какой-то фразой на английском. На моём написано: Far longer than forever. Дольше, чем вечность.

Я уже десять лет ношу на себе эту, на вид обыкновенную безделушку, которая для меня имеет очень большое значение.

Ведь, по сути, так оно и бывает, что самую большую ценность для нас несут совершенно простые, казалось бы, вещи.

Потому что всё самое важное скрыто внутри. Это то, что не увидишь с первого взгляда.

Слава мне его подарил. Этот кулон. Когда погибли наши с Пашей родители.

Мне тогда десять лет было. Я не знаю, зависит ли степень горя от возраста. Переживают ли взрослые потерю родителей легче чем маленькие дети, или боль не имеет к дате рождения никакого отношения. Но я была абсолютно раздавлена.

Я всегда была папиной дочкой. И с мамой мы были близки. Они с нами очень много времени проводили. И со мной, и с Пашей. И много разговаривали.

Сейчас я особенно остро это чувствую. Как важно людям друг с другом говорить. Как важно им друг друга не только слушать, но и слышать.

А когда мама с папой погибли, говорить стало не с кем. И слушать тоже некого.

Паша тогда был очень занят. Вся организация похорон легла на его плечи. Погребение, поминки. Да и потом свободного времени было мало. Мне не в чем брата упрекнуть. Он пахал за двоих, чтобы меня обеспечить. В Америку отправил, дал хорошее образование. Мой брат — это моя скала. Так всегда будет.