— Санёк… Давай я сначала приму душ, ладно? Подожди пока в комнате.

Повторять дважды не приходится. Сашка выбегает из ванной с такой скоростью, словно за ней церберы несутся.

Видимо, все-таки напугал ты малую, Соболь.

Ты обижаешь, то пугаешь. Идиот!

Дверь с грохотом закрывается за Сашей, а я обессиленно опускаюсь на пол и устало откидываю голову назад.

«С добрым утром, Славыч…»

Не представляю, как буду бороться с собой дальше.

На полу замечаю кусочек какой-то влажной ткани. Мозг не варит вообще, но я довольно быстро соображаю, что это Сашино…

В очередной раз ощущая себя маньячиной, тянусь к чёрному кружеву и прикладываю к лицу. Вдыхаю.

Охренительная.

Ледяную воду, которая помогла бы мне остудить кровь, включать не тороплюсь. Из джакузи убираю намокшее постельное белье и встаю под тёплые струи. Сашино кружево беру с собой.

Удар. Ещё один. А потом ещё тысячи лихорадочных толчков об рёбра. Так, что они уже болят от разбушевавшегося сердца, которое, кажется, сейчас через горло у меня выпрыгнет.

Все мышцы в теле стянуты как канаты, и я не могу пошевелиться. Прижимаюсь спиной к стене гостиничного номера, закрываю глаза и пытаюсь отдышаться.

Набухшую грудь до сих пор саднит от того, как интенсивно она тёрлась об жёсткие волоски на Славиной груди. И при каждом резком вздохе я чувствую, как её сдавливает туго стянутое на мне полотенце.

Успокоиться… Надо просто взять себя в руки и успокоиться… Боже, какая же я дура! Как я вообще буду теперь смотреть ему в глаза?

Ноги дрожат от слабости и хочется сесть, но я никак не могу заставить себя отлипнуть от чёртовой стены. И мысленно я всё ещё нахожусь там, на дне джакузи. Кажется, что я даже до сих пор чувствую, как Слава меня касается.

А звук льющейся за стенкой воды создаёт ещё больший эффект присутствия. Руки неосознанно тянутся к краю полотенца и проскальзывают под него. Пальцы касаются разгорячённой кожи на внутренней стороне бедра, и я вздрагиваю от остроты ощущений, которые сейчас испытываю.

Хочу, чтобы это был Слава. Чтобы он трогал меня, а не я сама. Хочу снова почувствовать его. Хочу так сильно, что между бёдер ощущаю тянущую боль и пульсацию, вызывающую дрожь внизу живота.

Титаническими усилиями заставлю себя распахнуть влажные веки и на негнущихся ногах подхожу к балконной двери. Дрожащими руками опускаю ручку вниз и тяну на себя.

В ту же секунду в меня ударяет поток ледяного воздуха. Проникает через расширенные поры разгорячённой плоти. Кажется, даже костей касается. Я ненавижу холод, но сейчас хочу, чтобы он заполнил меня всю целиком.

Чтобы ледяные порывы северного ветра вытеснили те ощущения, которые меня изнутри сейчас разрывают.

Никогда не чувствовала такого прежде. Никогда так сильно не желала близости с мужчиной. Даже не знала, что вообще возможно так невыносимо хотеть кого-то.

Я всегда любила Славу. Но тогда, в детстве, это совершенно по-другому ощущалось.

Сейчас всё иначе. Он другой. Старше, мужественнее. И я себя чувствую другой рядом с ним.

Это пугает меня до чёртиков, потому что я не знаю, как быть дальше. Особенно после того, что только что произошло.

И моё тело помнит его однозначную реакцию на случившееся.

Я знаю, что обещала себе больше не строить пустых иллюзий, но в голове невольно вспыхивает вопрос: это была обычная реакция здорового мужчины на пробуждение или реакция конкретно на меня?

Ведь я же стала старше. Я взрослая уже. И в конце концов, если я могла понравиться Максу, который примерно такого же возраста, как и Соболев, то разве не мог Слава тоже увидеть во мне женщину?

Мышцы начинает покалывать от холода и пальцы, сжимающие край балконной двери немеют. Жар, мгновение назад, охватывающий всё тело исчезает бесследно и меня начинает трясти от озноба.

Я уже собираюсь закрыть дверь, когда ощущаю, как кто-то резко хватает меня сзади за талию и рывком оттягивает назад. Так что я больно ударяюсь об твёрдую грудь.

— Ты с ума сошла, Саша?! — грубый голос Славы проносится табуном мурашек по моей коже.

Не разжимая хватки на животе, он резко подаётся вперёд и сильным толчком захлопывает балконную дверь. А потом разворачивает меня лицом к себе и хватает за плечи.

— Какого чёрта ты творишь, я тебя спрашиваю? — рявкает, слегка меня встряхивая. — Саш, у тебя голова работает вообще или как? Какого хрена ты мокрая балкон открываешь?

Меня так трясёт от холода, что я не могу даже пошевелиться. Только сейчас начинаю осознавать, как же я в действительности замёрзла.

Обнимая себя руками, поджимаю дрожащие губы. Что я ему скажу? Что была настолько сильно возбуждена, что не могла никак иначе снять с себя это ощущение? Я скорее под землю провалюсь, чем в этом признаюсь.

— М-мне б-было ж-жарко… — выдавливаю, клацая зубами. — Я просто х-хотела комнату пров-ветрить.

Невольно скольжу взглядом по его телу. На Славе нет ничего, кроме полотенца, обмотанного вокруг бёдер, потому что боксеры, в которых он спал, теперь насквозь мокрые.

Нас разделяет каких-то пару сантиметров воздуха и два слоя махровой ткани. И если бы не взгляд, которым Соболев сейчас на меня смотрит, мне бы, наверно, не смотря ни на что снова стало жарко.

Но его взгляд отрезвляет лучше самого холодного северного ветра.

— Проветрила? — шипит на меня сердито и, схватив за руку, тащит к кровати, подталкивая, чтобы я села. — Здесь тебе не южный курорт и не твоя Америка! Ты хоть немного думаешь, что ты делаешь?!

Он так зло меня отчитывает, что я снова перестаю ощущать себя женщиной, какой была ещё несколько минут назад. И опять становлюсь маленькой Саней. Той самой, с хвостиками и в брекетах.

Нет, Саш, не изменилось ничего, и не надейся. И даже тот факт, что я на нём голая сидела, ровным счётом ничего не изменил. Я навсегда для него останусь ребёнком.

И того огня в глазах, что мерещился мне, когда он сжимал мои бёдра в джакузи, больше нет. Видимо действительно показалось…

От обиды становится так горько, что хочется снова убежать куда-нибудь подальше, как вчера. Только какой смысл всё время бегать?

Да и мы вроде как за кольцами опаздываем.

Хочу встать и одеться, но заледеневшие мышцы настолько задубели, что я не могу пошевелиться. Даже пальцы не слушаются.

Слава тоже это замечает.

— Подожди, не двигайся, — выдыхает, чуть смягчившись.

Садится рядом со мной на корточки и кладёт горячие ладони на мои ледяные лодыжки, скользя ими вверх и вниз, чтобы согреть застывшие мышцы. Постепенно увеличивает амплитуду и в какой-то момент касается края полотенца, задирая его вверх и оголяя участок бедра, на котором остались следы от его пальцев, когда Слава в джакузи сжимал меня, сильнее придавливая к себе.

И только сейчас я замечаю, что на его плечах тоже остались тонкие красные борозды от ногтей.

Бросаю осторожный взгляд на Соболева и вижу, как он хмурится, разглядывая синяки на моём теле. Вздрагиваю, когда он проходится шершавыми подушечками пальцев по красным отметинам, и на его сжатых скулах выступают желваки.

А потом Слава сжимает край полотенца, в которое я обмотана и стягивает его вниз, скрывая свидетельство того, что между нами произошло.

— Если тебе надо в душ, то поторопись, Сань, — говорит, вставая на ноги и избегая со мной зрительного контакта. — Нам до завтрака надо в ювелирку успеть.

Мы едем уже минут двадцать. В полной тишине. За окном ещё темно, так что я даже на снежный пейзаж отвлечься не могу. Всё думаю и думаю о том, что произошло утром, исподтишка поглядывая на Славу, который не сводит хмурого взгляда с дороги.

В принципе, ничего нового я не узнала. Для Славы я — просто Саня, как и было всегда. И нет никакого смысла лепить драму из всего случившегося. Это я себя так убеждаю, а в глубине души всё равно тоскливо и неприятно.