– Че еще за латырь? – спросила Уинни.

– Язык, используемый для научного обозначения растений, – фыркнула Эмилия.

Озриэль стоял и молча смотрел на меня.

– Пожалуйста, не осуждай меня, Озриэль, – взмолилась я. – Сейчас мне нужна ваша поддержка, твоя поддержка.

– Думаю, мое мнение и моя поддержка нужны тебе меньше всего, Ливи. Ты все решаешь сама, – только и сказал он, отошел в угол камеры, где я не могла его видеть, и просидел там до самого вечера, не откликаясь на мои призывы и не произнося ни слова.

Даже от еды отказался и ничего не ответил Магнусу, когда тот пошутил, что если голодовка продолжится, скоро с него начнет сваливаться и эта оболочка.

Во второй половине дня уровень шума снаружи заметно возрос. Сквозь окошко долетал скрип телег и карет, окрики возничих, скороговорки лоточников и газетчиков, соревнующихся за покупателей. Я сидела, бесцельно водя по полу камеры прутиком, который нашла в куче соломы.

– Начали съезжаться гости праздника, – резюмировал Магнус.

Уинни вздохнула.

– К вечеру в «Наглой куропатке» будет не протолкнуться, а гномы не скупятся на чаевые…

– Только об этом и можешь думать, – упрекнула Эмилия.

Мы с Озриэлем не включились в общую беседу.

– Магическую клятву не обхитрить.

Я подняла глаза.

– Что, мадам?

Гномка сочувственно смотрела на меня.

– Не скажу, что доверяю Медоречивому змею, Ливи, но я не понаслышке знакома с магическими клятвами. В детстве часто видела, как взрослые скрепляли ими крупные сделки по продаже самоцветов. Если принц дал ее, то нарушить уже не сможет. В любом случае, ты поступила очень мужественно, когда согласилась на сделку ради нашей свободы, поэтому хочу, чтобы ты знала: мы это ценим.

Мне почудилось шевеление из угла Озриэля, но за ним ничего не последовало.

Я взглядом поблагодарила мадам и продолжила рисовать прутиком узоры. В конце концов, особого выбора и не было: на одной чаше весов свобода друзей, пусть и сопряженная для меня с риском лопнуть прямо на месте (я поежилась, вспомнив, как морщился Глюттон Медоречивый, раскусывая пилюлю, и как дергался потом), а на другой – бессрочное заточение здесь без каких-либо перспектив и надежд.

Проведя очередную линию, я замерла, вдруг заметив, что отнюдь не бесцельно вожу прутиком по полу. В соединениях черточек угадывался гребень, прямой решительный нос и квадратики зрачков… Сообразив, кого нарисовала, я несколькими взмахами перечеркнула изображение и воровато огляделась, но все были заняты своими делами, и никто не обращал на меня внимания. Да и рисунком это с трудом можно назвать, так, пара линий.

Когда стемнело, снаружи загрохотало, и клочок неба в окошке под потолком начал вспыхивать синим, золотистым, алым и изумрудным – с территории дворца запускали пробные фейерверки перед завтрашним праздником. Наблюдая за распускающимися в небе цветами, я поймала себя на том, что хочу еще раз увидеть замок на скале, вдохнуть запах моря и увидеть, как дрожит небо, когда тревожат воздушную завесу. Я закрыла глаза и представила его обитателей: вот смешной и добрый Хоррибл сидит с огромными вязальными спицами и старательно считает петли на новом свитере для Варгара, Данжероза кокетливо примеряет украшения на картине с пещерой сокровищ, раздумывая, какое из них понравится Атросу, Рэймус кормит ящера и треплет его за ушами с кисточками, пока тот пьет воду из своей чашки размером с тазик… Придумать занятие дракону не получилось. Интересно, что он сейчас делает? Может, оттуда виден фейерверк, и он стоит на одной из башен (той, которую не спалил) и тоже любуется им? Я зевнула. Нет, какая глупость! Замок за сотни миль отсюда, а если дракон чем и занят, так это изобретением новых способов заставить меня слушаться.

И один козырь у него имеется – рубин фортуны. Эта мысль придала мне сил. Отец тоже нуждается в моей помощи. Если не ради себя, то ради него я обязана выбраться отсюда и вернуться к Кроверусу за средством против Бессердечности.

Когда грохотать перестало, снова воцарилась ночь и относительная тишина.

– Ну, наконец-то, – проворчал Магнус. – Неужели мы все-таки поспим сегодня! – И тут же захрапел.

– Ливи…

– Да, Озриэль? – также шепотом ответила я.

– Прости за то, что наговорил сегодня днем.

– И ты прости. Для меня очень важно твое мнение, просто есть вещи, которые должен сделать, даже если весь остальной мир против, потому что иначе перестанешь быть собой… понимаешь?

– Я понимаю, что мне не угнаться за тобой, Ливи, и это меня пугает, – вздохнул он. – Но еще я понимаю, что никогда не смогу тебя отпустить, и больше не отпущу. Ты мой мир, Ливи.

– А ты мой мир. Озриэль…

– Мм?

Я помедлила, думая рассказать ему о неудаче с щипцами, но решила отложить это на потом. Сперва лучше разобраться с более срочными проблемами.

– Так, ничего. Спокойной ночи…

– И тебе спокойной. Ты ведь никуда не денешься? – пробормотал он в полудреме. – Только никуда не уходи, Ливи, пожалуйста…

– Я никуда не ухожу, Озриэль, я здесь, с тобой, – прошептала я и услышала в ответ ровное дыхание.

В парадную дверь колотили так настойчиво, будто не знали, что ломятся в замок дракона.

– Иду! – недовольно крикнул Хоррибл, шаркая шлепанцами и широко зевая.

Принесла же кого-то нелегкая посреди ночи.

Он растворил дверь и смерил взглядом посыльного, с которого ручьями текла вода. На улице свирепствовал ливень.

– Вот, – выпалил эльф, не дав Хорриблу и рта раскрыть. – Велели лично в руки. Дело срочное.

Хоррибл взглянул на печать на конверте и мгновенно проснулся. Даже ночной колпак стянул и почтительно переместил под мышку.

Кинув посланнику золотой, он поспешил к покоям молодого хозяина и, собравшись с духом, постучал.

– Завтра, Хоррибл! – раздалось из-за двери.

– Это от вашего отца.

Внутри зашевелились, послышался грохот опрокинутого стула, сдавленное ругательство, и на пороге появился растрепанный заспанный Якул. Он посмотрел на конверт, нахмурился и махнул.

– Заходи.

Девять с половиной минут спустя Рэймус растворил двери ангара, и полусонный ящер взмыл вместе с седоком в ночное небо, сотрясаемое громом и освещаемое вспышками молний.

Я думала, что заберут только меня, но явившийся на следующее утро голем с глазами-сапфирами и одетый как стражник, отомкнул обе темницы и велел следовать за ним. К счастью, он не заметил отсутствия у Магнуса «цапельки», от которой Арахна помогла окончательно избавиться.

– Это хороший знак, – подмигнула мадам, переступая порог камеры, – наверное, нас отпустят прямо на месте, как принц и обещал. А там уже пусть сами разбираются.

– Боюсь даже представить эти разборки, – мрачно прокомментировал Магнус.

В своих опасениях он был не одинок: я еще ни разу не присутствовала при государственных переворотах, но в сознании промелькнули картины людей, разбегающихся с искаженными от ужаса лицами, падающих, наступающих на пальцы упавшим, а в стороне заходится плачем чей-то потерявшийся ребенок… В общем, хаос и беспорядок в чистом виде. Да и Марсия я не могла представить добровольно складывающим полномочия. В столице полно гостей, и если начнется паника и неразбериха, многие пострадают. Однако первый советник наверняка это предусмотрела и придумала, как обезопасить жителей.

Нас отвели в умывальню, а после служанка с самым недовольным на свете лицом выдала взамен грязной одежды унылые одинаковые балахоны со знаком бесконечности на груди. Магнусу протянула что-то вроде миниатюрной попоны.

– Я не надену эту арестантскую робу! – вспылил паук.

– Чтобы прикрыть это, – хмыкнула она и ткнула в сердечко на спинке.

– Магнус, пожалуйста, потерпи, скоро все закончится.