Он уткнулся носом мне в шею, очевидно, никак не тронутый моей вспышкой.

— Я могу помочь тебе избавиться от злости.

— Ты слишком самоуверен.

— Знаю, но ты все равно меня любишь.

Я оцепенела.

— Что, прости?

Ли обнял меня, крепко прижимая к себе, будто знал, что я вот-вот рвану с места, и готовился заранее. Он поднял голову и посмотрел на меня. Его глаза были такими темными и теплыми.

— Ты любишь меня.

Я уставилась на него и солгала сквозь зубы (радуясь, что все еще на это способна):

— Я тебя не люблю.

Он притянул меня еще ближе к себе.

— Лгунишка, — прошептал он. — Ты любила меня с пяти лет, с того момента, как я взял тебя за руку на поминальной службе по твоей маме.

И вот тогда у меня сорвало крышу.

— Что? — завопила я.

Он пристально наблюдал за мной.

Я сопротивлялась, толкалась и пыталась вырваться, но Ли держал крепко.

— Отпусти, — потребовала я.

Он ничего не сказал, просто без усилий прижал меня к себе.

Я затихла и посмотрела на него.

Отрицать не имело смысла. Его сведения о том, когда началось мое увлечение им, были слишком подробными, чтобы лгать.

— Откуда ты узнал? От Элли?

— Прочитал твой дневник.

О… мой… Бог.

— Что? Когда?

— Не помню, когда тебе было лет пятнадцать, шестнадцать. Ты строила козни и довольно настойчиво бросалась на меня, вербовала подруг себе в помощь, кое-что из этого было гениально. Я искал способы… — он поколебался, затем нашел слова, — уменьшить твое рвение.

Черт возьми.

Насколько это неловко?

Прошло много времени, и я не помнила, что писала в том дневнике. Но я хорошо помнила, что почти все в нем было связано с Ли, и эти записи были очень личными.

Прижав руки к его груди, я опустила голову, чтобы не видеть его.

Я никогда с этим не смирюсь. Казалось, все мое тело горело от унижения. Мне нужно было убраться к чертовой матери отсюда, пока я не взорвалась. Я была Бомбой Смущения.

— Инди.

— Тебе не следовало читать мой дневник. Это низко, — сказала я его груди. — Но это было очень давно. Все меняется, я изменилась. Я больше не испытываю к тебе таких чувств.

— И поэтому ты вчера испекла торт с шоколадным кремом.

Я подняла голову и уставилась на него.

— У тебя выдались напряженные дни, я пыталась сделать тебе приятно.

— Прошлая ночь была приятной, очень приятной.

— Иди к черту.

Я была слишком смущена, чтобы выслушивать его комплименты или чтобы вести себя справедливо или рационально. Мне просто хотелось уйти.

— Учитывая, что я, наконец-то, заполучил тебя, обладал тобой в трех разных комнатах, и чувствую себя чертовски довольным этим, я оставлю этот комментарий без внимания, — сказал он так, словно начинал раздражаться.

— Мило с твоей стороны.

Я снова дернулась, чтобы вырваться, и Ли перекатился на меня сверху.

— Успокойся, — приказал он.

— Слезь с меня.

— Ладно, — отрезал он (да, определенно, раздраженно), — заткнись и слушай.

От гнева мои округлившиеся глаза готовы были выскочить из орбит. Прежде чем я успела произнести хоть слово, Ли заговорил.

— Во-первых, тогда ты была несовершеннолетней. Я не мог прикоснуться к тебе по закону. Во всяком случае, не так, как мне хотелось. Есть не так уж много людей, чье мнение меня волнует, но твой отец — один из них. Он бы с ума сошел, переспи мы тогда с тобой, потому что моя репутация была не совсем незаслуженной.

Это было правдой.

Я все продолжала пристально смотреть на него.

— Было нелегко продолжать говорить «нет», ты чертовски великолепна и всегда была такой. Я хотел тебя тогда, но ты была дикой. Все знали, что ты — сущее наказание. Я не собирался подходить к тебе, пока ты не перебесишься. Может, за этим и забавно наблюдать со стороны, но если бы ты была моей, то я от тебя на стену бы полез. Я знал себя достаточно хорошо, чтобы понимать это.

Возможно, это было правдой, но я, определенно, не хотела этого слышать.

— Несмотря на это, я намеревался однажды заполучить тебя, и эта мысль всегда сидела в глубине моего сознания, поэтому я считал тебя своей, даже когда ты таковой и не была. Всем известно, что наши семьи близки. Половина засранцев, которых я знал, подходила ко мне и говорила, что хотят от тебя кусочек, другая половина врала, что он у них есть. Как думаешь, почему я так чертовски много дрался?

Упс.

Вот это новость.

— Я знал, что мне нужно собраться с мыслями, прежде чем мы будем вместе. К тому времени, когда это случилось, ты уже избегала меня. Эту часть мы уже обсудили без особой искренности с твоей стороны. Что приводит нас к настоящему моменту.

Он уставился на меня.

Я держала рот на замке.

— Можешь говорить, если хочешь, — разрешил он.

Хм, сарказм.

— Тебе не следовало читать мой дневник, — огрызнулась я.

— Смирись с этим.

— И не собираюсь. Это личное. Ты должен был услышать о моих чувствах от меня.

Ли выдержал паузу.

— Замечание принято.

Вот и все, никаких извинений или угрызений совести.

Мудак.

— Для юной девушки — нормально иметь безумные увлечения. Тебе не стоит путать меня прежнюю, со мной настоящей.

Ли ничего не ответил.

— Тем не менее, я такая, какая есть. Я все еще дикая, по-прежнему совершаю глупые, сумасшедшие поступки. Слушаю рок-н-ролл… громко. Выступаю под фонограмму с трансвеститами. Нахожу забавным попытки перехитрить администраторов «Sushi Den», а иногда мы с Элли даже устраиваем гонки по Денверу. Я не изменилась, и ты не можешь меня контролировать. Если попытаешься, я уйду.

— Между контролем и защитой есть разница, — заметил он.

— Да, так что будь осторожен, не переступай эту черту. Которую, могу добавить, ты переступил этим утром. — Я была в ударе. — И раз мы заговорили о контроле, то я, возможно, и не изменилась, но ты изменился. Ли, которого, как мне казалось, я любила, будучи подростком, — теперь нет.

При этих словах Ли разозлился, и его глаза сузились.

— Я ничего не скрываю.

— Намекаешь, что я скрываю?

— Господи, Инди, если бы ты построила вокруг себя стену еще больше, она была бы такой толстой, что ты находилась бы в гребаной Мексике.

— Да я как открытая книга!

— Чушь собачья.

Я издала сердитый звук, который прозвучал так, словно меня ударили в живот.

— Что ты хочешь этим сказать? — потребовала я.

Выражение его лица изменилось, в нем появилось нечто такое, чего я никогда раньше не видела. Нечто, что напугало меня до чертиков.

Когда он заговорил, его голос был тише, нежнее.

— Каждый день ты живешь так, будто завтра не наступит. Твоя мама умерла, не дожив до твоего возраста. Ты видела, как твой отец выбрал жизнь одиночки, не попытавшись заменить ее кем-то. Не нужно быть психологом, чтобы собрать все это воедино и понять, почему ты заботишься обо всех Рози и Тексах мира, но не позволяешь никому приблизиться к тебе.

И в этот момент я действительно почувствовала удар в живот.

Я отвернула голову и снова дернулась.

— Слезь с меня.

— Не-а. — Он обхватил пальцами мою челюсть и заставил посмотреть на него. — Я не слезу, не уйду, больше не буду играть в игры и тратить зря гребаное время. Я не верю во всю эту чушь о судьбе и предназначении. Я верю в то, что, насколько я могу судить, до сих пор я не встречал другой такой женщины, которая бы соответствовала моей жизни, как ты. Кому все равно, если я вернусь домой поздно после того, как она приготовит особый ужин. С которой не случится припадок, если я скажу, что одного из моих людей подстрелили, и выслушаю все о том, как она относится к моей работе. Ты пошла и приготовила всем кофе, черт возьми. Ты — женщина, которая предостерегает меня быть осторожным, когда я говорю, что отправляюсь охотиться на людей, вместо того, чтобы пилить и ныть о своих чувствах из-за моего выбора карьеры. Большинство потеряли бы гребаный разум, если бы к ним на кухню ворвался один из их сотрудников с пистолетом и начал палить по соседям. Ты же провела то утро, готовя кексы, а днем спала на солнышке. Ты живешь жестко, играешь жестко и, кажется, ничего не боишься, но умудряешься сохранять в себе почти нереальную нежность. Ты хотела, чтобы я сказал тебе, почему уверен в тебе, — вот, почему. Ты воспитывалась в неполной семье, отцом-полицейским, ты знаешь, как обстоят дела. Я не испытываю ни малейшего интереса учить кого-то этому, и мне нужен кто-то достаточно сильный, чтобы жить с этим. И это ты.