Мужчина начал подниматься по лестнице. Взобравшись наверх, он остановился у двери, расположенной посередине лестничной площадки. Дверь вела в комнату, где находился человек, встречи с которым он ждал больше двадцати лет. Ждал, преисполненный ненависти. Такой глубочайшей ненависти, которая никогда не проходит.

Осторожно повернув дверную ручку, мужчина вошел в комнату. Директор дремал, лежа в постели. Его огромная голова упала на грудь, отвисшая челюсть покоилась на толстой шее. По-бабьи пухлые руки сжимали очки, которые он из тщеславия почти никогда не надевал на людях.

Мужчина подошел к телевизору и включил его на полную мощность. Потом приблизился к кровати и стал пристально смотреть на человека, к которому все эти годы питал жгучую ненависть.

Внезапно голова директора дернулась – сначала вниз, потом вверх. Лицо его исказилось.

– Что такое?

– Наденьте очки! – приказал мужчина, стараясь перекричать телевизор.

– В чем дело? Это вы, миссис Гэнди?.. Кто вы? Вы не Гэнди? – Дрожащими руками Гувер стал напяливать очки. Едва проглядывающие из-за складок жира глазки сузились от изумления еще больше. То, что он увидел перед собой, заставило его открыть от изумления рот:

– Вы! Каким образом?..

– Да, прошло двадцать два года, – продолжал мужчина бесстрастным голосом.

Он говорил громко, так, чтобы его было слышно, несмотря на шум, доносившийся из телевизора. Потом засунул руку в карман и вынул шприц с иглой.

– Теперь у меня другое имя. Я работаю в Париже. Мои пациенты знают о моем прошлом, но относятся ко мне без всякого предубеждения. Le medecin americain[3] считается лучшим врачом больницы.

Внезапно директор потянулся к ночному столику, однако доктор успел перехватить его дряблую руку и прижать к матрацу. Тогда Гувер закричал. Но мужчина сжал его челюсти, и крик оборвался. Доктор поднял голую руку Гувера, взял шприц, зубами сдернул с иглы резиновый наконечник и всадил ее в дрожащую плоть:

– За мою жену и за моего сына! За все, что ты у меня отнял!

Водитель серого автомобиля внимательно следил за окнами дома Гувера. Вот на втором этаже на пять секунд погас свет, потом снова зажегся.

Неизвестный доктор сделал свое дело: нашел расположенное в спинке кровати электронное устройство, контролирующее размыкание механизмов, запирающих сейф, и включил его.

Нельзя было терять ни секунды. Водитель взял микрофон радиопередатчика, нажал клавишу и произнес:

– Этап номер один пройден.

Кабинет Гувера представлял собой длинное, почти в сорок футов, помещение. В самом конце его на незначительном возвышении стоял большой стол красного дерева. Перед ним – мягкие кожаные кресла, такие низкие, что посетителям невольно приходилось смотреть на хозяина снизу вверх. Позади стола вдоль всей стены были выставлены флаги. В центре рядом с государственным флагом США гордо красовалось знамя Федерального бюро расследований.

У стола изваянием застыл Варак. Он не отрываясь смотрел на два телефонных аппарата. С одного из них трубка была снята. Этот аппарат напрямую соединял кабинет с подвальным помещением, где находился пульт управления внутренней сигнализацией ФБР. В эту минуту за пультом сидел один из людей Варака. Другой аппарат – городской телефон, не подключенный к коммутатору ФБР, – оставался в рабочем положении. На круглой табличке посередине диска номер абонента отсутствовал.

Свет настольной лампы падал на выдвинутый средний ящик письменного стола. Рядом с ним стоял помощник Варака. Правую руку он держал на утопленном в крышке стола выключателе.

Раздался звонок. После первого же сигнала Варак схватил трубку и тихо произнес в нее только одно слово:

– Флаги.

– Этап номер один пройден, – сообщили на другом конце провода.

Варак кивнул. Его помощник щелкнул выключателем.

…Четырьмя этажами ниже, в бетонированной комнате, еще один человек Варака наблюдал за квадратными экранами сигнальной системы, расположенными на встроенном в стену пульте. Рядом с ним на стальном столике, на расстоянии протянутой руки, лежала телефонная трубка. Внезапно из нее раздался свист, и тут же тишину взорвал резкий сигнал сирены. Расположенный в центре панели квадратный экран зажегся красным светом. Наблюдавший за экраном человек моментально нажал находившуюся под этим экраном клавишу.

Снова воцарилась тишина.

В помещение с перекошенным от ужаса лицом ворвался охранник.

– Проверка, – сообщил ему сидевший перед пультом человек, спокойно кладя трубку на место. – Я предупреждал тебя.

– О дьявол! – рявкнул охранник, с трудом переводя дыхание. – Ты, гад ползучий, доведешь меня до инфаркта своими штучками.

– Сам не доводи себя до этого, – с улыбкой посоветовал мужчина.

Варак наблюдал, как Сэлтер открыл стенной шкаф и зажег в нем свет. Обе телефонные трубки теперь лежали на месте. Предстояло позвонить еще в одно место – Браво. Да-да, не Генезису, а Браво, потому что Генезис уже умер. Его место занял Браво. Ему-то и надо было сообщить о результатах операции.

Рядом с флагами стояли две сплетенные из металлических лент корзины на колесиках. Ежедневно в них из одного кабинета в другой перевозили горы бумаг, и в коридорах бюро они давно всем примелькались. Через несколько минут в них положат сотни, может быть, тысячи досье, свезут вниз мимо старшего агента по фамилии Парк и погрузят в автомашину. Затем архив Джона Эдгара Гувера бросят в печь. Планам создания четвертого рейха будет нанесен сокрушительный удар.

– Варак, быстро! – раздался возглас из расположенного за флагами стенного шкафа.

Варак бросился внутрь.

Встроенный в стенной шкаф стальной сейф был вскрыт, все четыре его ящика выдвинуты. Два левых были битком набиты бумагами: досье на лиц с фамилиями от A до L стояли в полном порядке. Но два правых ящика оказались пустыми. Металлические разделители лежали друг на друге, им нечего было разделять: досье от М до Z исчезли. А вместе с ними и половина всей содержащейся в сейфе Гувера мерзости.

Глава 4

Ченселор лежал под лучами жаркого солнца, просматривая «Лос-Анджелес таймс». Газетные заголовки казались почти фантастическими, как будто события, о которых они сообщали, в реальной жизни были абсолютно невозможны.

Наконец-то этот человек мертв! Джон Эдгар Гувер умер самой заурядной смертью, в постели, как умирают миллионы стариков. И смерть его не повлекла за собой никаких чрезвычайных последствий, никто не воспринял ее как какую-то всеобщую трагедию. Просто годы взяли свое, и сердце пожилого человека не выдержало. Но по тому, в каких выражениях газеты сообщали об этой смерти, чувствовалось, что в стране она вызвала вздох облегчения.

Как и следовало ожидать, конгресс и правительство в своих заявлениях подобострастно восхваляли усопшего, выражали ханжескую скорбь по поводу его кончины, но это были крокодиловы слезы.

Свернув газету, Ченселор сунул ее в песок, чтобы не унесло ветром. Читать дальше ему не хотелось. Однако хуже было то, что ему не хотелось и работать. О господи! Когда же он снова сядет за письменный стол? И сможет ли вообще когда-нибудь взяться за перо? Ему невыносимо надоело это сибаритство. Он чувствовал, что не живет, а прозябает.

Как ни странно, несмотря на полное безделье, он становился все богаче.

Полчаса назад из Нью-Йорка позвонил Джошуа Харрис и сообщил, что киностудия своевременно сделала очередной взнос на его текущий счет. Питер получил немалые деньги абсолютно ни за что. После той вечеринки у Шеффилда он ни разу не снизошел до того, чтобы съездить или хотя бы позвонить на студию и поговорить с кем-нибудь о делах, о сценарии по его роману «Контрудар!».

«Тебе не о чем беспокоиться, дружище, ты написал бестселлер». Хорошо, пусть так.

Ченселор поднял руку и посмотрел на часы. Почти половина девятого. Утро в Малибу вступало в свои права быстро. Ярко светило солнце, песок уже успел накалиться, но воздух еще оставался прохладным. Питер медленно встал и пошел в дом. Хотелось посидеть в комнате с кондиционером и чего-нибудь выпить.

вернуться

3

Американский врач (фр.).