– Так вы припоминаете? – спросил неизвестный вкрадчивым шепотом. – Восемь человек были расстреляны, и все ради того, чтобы один майор, герой войны, мог браво маршировать на параде в Сакраменто. А знаете, Хан Чоу был освобожден, но случилось это только через две недели.

«Мы просим тебя, О’Брайен, не делать этого. Если наши действительно так близко, вьетконговцы удерут, бросив нас здесь, ведь с нами они не смогут быстро передвигаться. Но и убивать нас они не будут, только не надо давать им повода. Твой побег может стать таким поводом. Останься. Воздержись, хотя бы на время. В конце концов, это приказ, майор».

Они сидели в полной темноте. Истощенный подполковник, единственный, кроме О’Брайена, среди них офицер, тщетно пытался его убедить.

– Вы не поняли, что произошло, – проговорил наконец в трубку О’Брайен. – Вы все извращаете. Все было совсем не так!

– Нет, майор, именно так, – медленно прошептали в ответ. – Несколько месяцев спустя у убитого вьетконговца обнаружили документ с показаниями подполковника. Тот знал, что ждет узников Хан Чоу. Так оно и вышло: восемь человек были расстреляны, потому что вы не подчинились приказу старшего по званию офицера…

– Никто ничего мне не приказывал. Откуда вы это взяли?

– …А потом был парад героев. Среди них маршировали и вы.

Куин О’Брайен закрыл рукой глаза. В груди была какая-то пустота.

– Зачем вы мне все это говорите?

– Затем, что вы лезете не в свои дела. Не суйте нос, куда не следует…

Войдя в кабинет, Ченселор увидел Даниела Сазерленда, стоявшего перед книжными полками с толстой книгой в руках. Это был крупный мужчина с большой головой. Он носил очки в массивной черепаховой оправе. Повернувшись к входящему Ченселору, судья сказал низким, звучным и в то же время приятным голосом:

– Ищу прецедент, мистер Ченселор. Суды слишком часто руководствуются прецедентами, а этого порой совершенно недостаточно. – Сазерленд улыбнулся, закрыл книгу и, аккуратно поставив ее на полку, шагнул навстречу Питеру.

Несмотря на солидный возраст, держался он бодро и с достоинством.

– Мой сын и внучка – ваши горячие поклонники. Они пришли в восторг, узнав, что вы будете у меня. Я, видимо, много потерял от того, что до сих пор не имел возможности прочесть ваши книги.

– Это я должен быть в восторге, что мне удалось встретиться с таким человеком, как вы! – искренно воскликнул Питер, чувствуя, как его рука буквально утонула в огромной ладони судьи. – Я вам очень признателен за то, что вы согласились побеседовать со мной. Постараюсь не отнимать у вас слишком много времени.

Сазерленд с улыбкой выпустил руку Питера, отчего тот сразу почувствовал некоторое облегчение. Указав на одно из кресел, стоявших вокруг стола заседаний, судья пригласил его сесть.

Поблагодарив, Ченселор подождал, пока хозяин кабинета опустился в третье от края кресло, и только после этого сел сам.

– Чем могу быть полезен? – не без иронии, но с дружеской улыбкой на темном лице спросил Сазерленд, откидываясь на спинку кресла. – Честно говоря, я озадачен. Вы сказали секретарю, что хотите говорить со мной по личному вопросу, однако мы с вами раньше никогда не встречались.

– Мне трудно решить, с чего начать.

– Несмотря на вашу профессиональную неприязнь к штампам, я рискну предложить вам начать с начала.

– В том-то все и дело, что я сам не знаю, где начало. Даже не уверен, есть ли оно вообще. А если и есть, то вы, возможно, сочтете, что я не вправе знать что-либо о нем.

– Ну, в этом случае я вам прямо об этом скажу. Договорились?

Питер кивнул в знак согласия.

– Видите ли, я встретил одного человека. Кто он и где я его встретил, сообщить вам не могу. Он назвал мне ваше имя, сказав, что вы являетесь членом небольшой, но очень влиятельной здесь, в Вашингтоне, группы лиц, образовавшейся несколько лет назад для того, чтобы контролировать деятельность Джона Эдгара Гувера. По его мнению, вы были одним из инициаторов создания этой группы. Это правда?

Сазерленд не шелохнулся. Большие темные глаза, увеличенные толстыми стеклами очков, ничем не выдали его чувств.

– Этот человек назвал вам какие-нибудь другие имена?

– Нет, сэр. Никаких других людей, связанных с этой группой, он не упоминал. По его словам, больше он никого не знает.

– Не могли бы вы сказать, в связи с чем всплыло мое имя?

– Могу ли я считать ваши слова признанием, что такая группа действительно существует?

– Был бы вам признателен, если бы сначала вы ответили на мой вопрос.

Подумав мгновение, Питер решил, что если не называть имени Лонгворта, то на вопрос судьи можно ответить.

– Он видел ваше имя в одном документе, который назвал запросом. Видимо, имеется в виду какая-то доверительная информация.

– О чем?

– Я понял, что о нем самом, а также о тех людях, которые находились под особым наблюдением агентов Гувера, собиравших компрометирующие их сведения.

Судья глубоко вздохнул:

– Человека, с которым вы встречались, зовут Лонгворт. Алан Лонгворт, бывший агент ФБР, в настоящее время служащий госдепартамента.

Ченселор с трудом сдержал возглас удивления.

– Мне нечего сказать на это, – брякнул он невпопад.

– Вам и не надо ничего говорить, – успокоил его Сазерленд. – А не сообщил ли вам мистер Лонгворт о том, что он сам был специалистом, ответственным за так называемое особое наблюдение?

– Человек, с которым я имел встречу, намекал на это, но не больше.

– Хорошо, давайте проясним ситуацию, – проговорил судья, устраиваясь поудобнее в кресле. – Сначала отвечу на ваш первый вопрос. Да, такая группа лиц, обеспокоенных создавшимся положением, существовала. Я подчеркиваю – существовала. Что касается моего участия в ее деятельности, то оно было минимальным и сводилось к консультациям по чисто юридическим вопросам.

– Я не вполне понимаю вас.

– Мистер Гувер был одержим прискорбной страстью выдвигать против людей беспочвенные обвинения. И что еще хуже, нередко делал эти обвинения в форме намеков и инсинуаций, употребляя общие, ничего не значащие слова и выражения.

Обвинения эти зачастую были необоснованны, но бороться против них юридическими средствами оказывалось крайне трудно. Принимая во внимание то положение, которое занимал Гувер, он совершал непростительную ошибку, используя подобные методы.

– Итак, эта группа деятелей, обеспокоенных создавшимся положением…

– В нее входили и женщины, мистер Ченселор, – прервал Питера Сазерленд.

– …И деятельниц, – продолжал Ченселор, – была создана для защиты граждан от необоснованных нападок Гувера.

– По сути дела, так. В последние годы он стал невероятно злобным. Ему повсюду мерещились враги. Зачастую выгоняли хороших людей, не называя подлинной причины их увольнения. Позднее, иногда много месяцев спустя, выяснялось, что к делу приложил руку сам директор ФБР. Мы видели свою задачу в том, чтобы остановить эту волну злоупотреблений.

– Не могли бы вы мне сказать, кто еще входил в вашу группу?

– Разумеется, нет. – Сняв очки, Сазерленд осторожно сжал их большими сильными пальцами. – Достаточно заметить, что это люди, способные активно выступать против злоупотреблений, люди, с мнением которых нельзя не считаться.

– Человек, который, по вашим словам, ушел в отставку с должности агента…

– Я не сказал, что он ушел в отставку, – прервал Питера судья. – Я назвал его бывшим агентом.

После некоторого колебания Ченселор решил согласиться с замечанием Сазерленда:

– Правильно ли я вас понял, что бывший агент Лонгворт был ответствен за это особое наблюдение?

– Гувер высоко ценил Лонгворта. Когда было решено организовать наблюдение такого рода, ему поручили координировать сбор информации о тех, кто проявил или мог проявить антипатию к ФБР либо лично к Гуверу. Число таких людей оказалось весьма значительным.

– Но на каком-то этапе Лонгворт, наверное, перестал работать на Гувера… – осторожно предположил вслух Питер и замолчал. Он не знал, как сформулировать свой вопрос. – Вы сказали, что сейчас Лонгворт сотрудник госдепартамента. Если это так, то надо признать, что его перевод из ФБР был осуществлен весьма необычным способом.