— Я все вижу, — шипит он. — Все контролирую. Ханна по-прежнему связана с магией Винтера, но я не думал, что она будет настолько глупа, чтобы использовать ее в моем королевстве, в особенности — через никчемную девку. Ты расскажешь мне, что тебе показала Ханна и как она подпитывает тебя магией, а потом я до последней капли выжму эту магию из тебя.

Горло перехватывает, и я тяжело сглатываю. Перед внутренним взором встает лицо мальчика, его глаза — расширившиеся, полные благоговения и облегчения, — и исцеленная худенькая спина.

— Я не знаю, — шепчу я, и меня потрясают мои собственные слова. Я не собиралась говорить. Просто… я сотворила такое. У меня есть сила.

— А я думаю, что знаешь, — возражает Ангра.

Приподняв бровь, он смотрит на сферу на своем посохе. Тьма просачивается из нее тонкой нитью, тянется вверх и обвивает его ладонь, точно виноградная лоза ветви дерева. Потом тень разворачивается, освобождая его руку, бросается ко мне и широким кольцом вьется вокруг моей головы. Она играет со мной, издевается, чуть не касаясь лица. Ее не разгоняет свет солнца.

Я смотрю на нее во все глаза. Никогда до этого не видела магии. Но это… это не магия. Это Распад.

— Уверен, Ханна вложила в твою голову довольно интересные сведения, — продолжает Ангра. — Любопытно посмотреть, что она делает с тобой.

Я прерывисто дышу, не сводя глаз с тени, зависшей прямо у моего носа.

— При всей своей силе ты все еще этого не знаешь?

Лицо Ангры искажается, выдавая кипящую за самодовольным фасадом злобу.

— С кем там тебя посадили в клетку? С 1-3219, 1-3218 и 1-2072. Б-19, я хочу выяснить, что у тебя в голове, и это желание намного сильнее желания оставить их в живых. Мне приказать их притащить сюда?

Я прикусываю язык, чтобы промолчать. Лоб Ангры разглаживается, он доволен собой. Линия тьмы пляшет у меня перед лицом воплощенной угрозой.

— Да, тебе не безразличны их жизни. Так я и думал. — Ангра подходит ближе — слишком близко. — Вероятно, тебе не будет безразлично, — продолжает он тихо и почти мурлыча, — если я велю солдатам не утруждать себя приволакиванием винтерианцев сюда. Если их убьют на месте, там, где они сейчас находятся. Или даже лучше — если я позволю Ироду их помучить. Может, мне стоит…

— Я убью тебя, — выплевываю я. Подаюсь вперед и тут же дергаюсь назад от вихрящейся темной магии, сжав руки в кулаки.

Мне хочется вырвать из груди Ангры сердце, но я знаю, что не смогу этого сделать: не смогу помешать ему превратить Нессу, Коналла или Гарригана в очередную игрушку Ирода, не смогу уклониться от пульсирующей петли тьмы, подбирающейся все ближе и ближе ко мне — так, что вскоре я буду бояться вдохнуть ее в себя.

— Правда? А мне вот кажется, что такой возможности тебе не представится. Как и любому другому.

Рот наполняет кровь. От боли проясняется сознание, и я подавляю желание броситься на Ангру через ауру темной магии. Я мысленно сосредотачиваюсь на этой боли.

— Отсутствие выбора освобождает человека. И спустя какое-то время его больше не надо заставлять делать то, что ты хочешь. Он начинает делать это по собственной воле. Взять, к примеру, Ирода… Он так жадно пользуется возможностями, даруемыми мной. Он насладится твоими страданиями.

Холодно. Как холодно! Мир заледенел, покрылся толстым прочным слоем льда. И я скована им подобно погруженным в спячку деревьям зимой. Мир замерз. Мои кости разбивают лед, когда я, скрючив пальцы и открыв в душераздирающем вопле рот, тянусь к Ангре, прорываясь сквозь тень у его лица. Но понимаю свою ошибку, как только черное облако касается кожи.

Отчаяние открыло Ангре мой разум, и мои внутренние щиты рушатся, стоит тьме просочиться в голову, впиться в мозг и заполнить каждый уголок сознания древним и грязным злом. Я замираю, перенесенная из льдисто-холодного мира в опаляющие душу мучения. Тень струится меж моих мыслей, ныряет в воспоминания, грубо блуждает в мозгу.

На лицо Ангры возвращается самодовольная мина. Его сила теперь в моем сознании. «Ты расскажешь мне все», — говорит он. Я хватаюсь за уши, пытаясь вытащить его из головы. «Или сначала я отдам Ироду тебя, а потом рабов, с которыми ты сидела в клетке, а затем всех остальных».. Нет, не будет этого. Я остановлю Ирода. Я убью Ангру прежде, чем он сам сможет кого-либо убить.

Ангра копается в моих мыслях, и передо мной разворачиваются картины и лица из прошлого: Мэзер и Генерал, Ранийские прерии, обнимающий меня в танце Терон. Падает снег, нежные белые снежинки припорошили мощенные булыжником улицы Дженьюри… Меня овевает холод, удивительный холод. Я стою посреди Дженьюри, босыми пальцами касаясь земли. К ресницам липнут снежинки. Почему я здесь?

«Я знаю, как тебя сломить, — раздается голос Ангры. — Знаю, как сломить всех вас, жаждущих того, чего вы не можете иметь. В отчаянии вы показываете все свои слабости».

Нет, я в Эйбриле, а не в Дженьюри. Я во дворце Ангры, и винтерианцы нуждаются во мне, и Несса умрет, если я потеряю здравый смысл. Я — не магия. Не особенная. Я просто Мира.

Как холодно. Обожаю холод.

«Скажи мне, чего ты в этой жизни желаешь больше всего, Мира. Я буду терзать твое сознание, пока ты не раскроешь свои тайны. Я управляю тобой, Винтером, всем». Ангра мучительно медленно тянет ко мне свою руку и кладет мне на лоб.

Снег усиливается, он падает и падает с небес, действуя умиротворяюще, снова возвращая меня в Дженьюри, где тихо и спокойно, где я впервые в жизни ощущаю себя в безопасности. Медальон. Его половинка все еще висит на шее Ангры — белая снежинка на серебряном сердце. Мы так давно ищем наш накопитель.

«Я погублю тебя тем, чего ты больше всего жаждешь. Твоим идеальным миром».

Тронный зал Ангры исчезает, чернота рассеивается, открывая вид на Дженьюри. Идет снег. Я поворачиваюсь на скользкой от снега мостовой и наслаждаюсь холодом, проникающим через босые ступни. Воздух, пахнущий углем, подернут сероватой дымкой.

Юбка моего выцветшего серого платья оборвана и вся в пятнах от долгой носки. Тонкий хлопок пропускает холод, мягко обвивающий мое тело, и я стою на улице, улыбаясь бегущей ко мне через снег Нессы.

— Мира, ужин готов! Твоя мама послала меня за тобой.

Моя мама. Что-то толкается в сознании… По-моему, у меня нет мамы. Нет, конечно же есть. У меня всегда была мама.

— Пойдем же, Мира! — Несса хватает меня за руку и тянет по улице.

Она счастлива, пышет здоровьем, излучает жизнь, любовь и довольство. В ее волосах запутываются снежинки, глаза ярко блестят.

Я одной рукой поднимаю юбку, и мы бежим по улице мимо винтерианцев, расставляющих товары в витринах своих магазинов или подковывающих в кузнице лошадей. Но с ними что-то не так. Как и с мамой, и с Нессой, и с этим городом тоже, хотя я неуверена, что он и правда существует.

— Сегодня он придет к нам на ужин, — радостно шепчет Несса.

— Кто?

Несса смеется и ведет меня по улочке к маленькому двухэтажному домику, распахивает дверь, и на заснеженную дорожку ложится теплый свет очага. Желтое сливается с белым, тепло с холодом. Но это тепло приятное… оно совершенное.

— Вот и она! — кричит кто-то, стоит мне переступить порог.

В костровой чаше на пламенеющих углях томится в котелке густая похлебка. За деревянным столом сидит Коналл с агукающим младенцем на руках, а позади, положив ему ладони на плечи, стоит женщина. Его жена? Наверное. Гарриган, сидящий на корточках возле своей жены, рассказывает двум малышам историю о том, как он побеждает врага, и те с благоговением слушают его.

Из дальней комнаты показывается невысокая изящная женщина, локоны ее белых волос у лица испачканы в муке.

— Идем, Мира! Он уже скоро придет, — говорит она.

Элисон. Несса садится на стул за столом.

— Твоя мама готовила весь день.