- А ты… ты… - сглотнув, Лео облизнул губы. Мне дико захотелось поцеловать их снова. Когда-нибудь настанет такой момент, что он сделает это сам? Без просьб и подсказок. – Ты будешь тогда ещё с кем-то целоваться? – У меня аж в ребрах защемило. Это было одновременно так сурово и мило, что сперло дыхание. Поэтому он считает, что надо окрестить меня своей? Чтобы я по другим не бегала? Это слежка за моим нравственным обликом или мужское собственничество?

- Нет, откуда такие мысли? – От верблюда, Хо! Не он ли видел, как я тянулась к Джину, и огрел меня палкой, чтобы не блудодействовала? А сколько всего ещё он видел?

- И ещё, - продолжил он. Что ж, как я и научила, он поэтапно решил выложить всё, что накипело. С одним он кое-как разобрался, пришла очередь следующего. Он стал мрачнее и собраннее. Не было неуверенности, только что раскрашивавшей его иконный лик. – После ухода отсюда… после пятнадцатого… мы не сможем быть… вместе, - загнанно покосившись на меня, он извинялся взглядом не за то, что сказал это, а за то, что это было фактом, его собственным решением. Откуда-то из глубины груди во мне забурлили слезы. Показалось, что плакать собралось сердце, а не глаза. Я хотела что-то ответить, открыла рот, но закрыла его опять. Почему он так решил?

- Я не нравлюсь тебе? – осмелилась спросить я. Если ответит утвердительно, я пойду к обрыву. Нет, не прыгать вниз. Кричать на весь мир, что ненавижу его и несправедливость. Что я нашла идеального мужчину, отказалась ради него от другого (отказалась же?), не менее прекрасного, но чуть менее идеального парня, а он…

- Если бы не нравилась, то я бы решил иначе, - Какая глупость! Что за парадокс?! Неадекватная логика!

- Врать нельзя, а ты обманываешь меня, - губы затряслись, и я, дрожа ими, наблюдала, как расплывается силуэт Лео перед глазами от влаги на них. – Если не нравлюсь, то так и скажи.

- Если бы я не дорожил тобой, то взял бы с собой, - твердо опроверг мою претензию бывший привратник. – Но я никогда не возьму тебя в новую жизнь, где нет места покою и безопасности.

- Мне всё равно! Я готова терпеть что угодно! Я ведь тоже учусь драться, и смогу за себя постоять…

- Нет, - оборвал меня Лео. Я открыла рот. – Нет, - повторил он.

- Тут нам быть вместе нельзя, после выхода ты не хочешь… что же, мы… мы не имеем права на то, чтобы… чтобы… - Любить друг друга. Быть вместе. Это так громко, так значимо. Я никогда не объяснялась в любви, никогда не знала ничего такого огромного и сильного. Поверит ли Лео в то, что я выдержу любые испытания рядом с ним, если я признаюсь ему в любви? А насколько меня самой-то хватит? Хенсок был прав, что любовь проверяется временем, и если не выдерживает проверки, то это пагубная страсть. Я могу навязаться к Лео в компанию и не выдержать, чем разочарую его и причиню боль. Ведь он для себя выбора не видит. Это его долг, цель всей жизни, дело всей жизни.

- У воина на первом месте обязанности, - помог мне Лео избавиться от необходимости закончить как-то свою отповедь. – А потом уже права.

- Но Хан…

- Я не Хан, - он поднялся и подал мне руку, чтобы я тоже встала, поправил выгнувшийся отворот моей рубашки, пригладив его. – Не сиди на холодном. Вредно, - молча опустив голову, он побрел прочь из храма. Я, глядя в его спину, наконец, позволила скупым слезам потечь по щекам. Почему я влюбилась именно в него? Может, было бы лучше, если бы я вернулась домой и, отыскав Джина, сделала всё, чтобы забыть Лео? Но, что-то подсказывало мне, забыть его когда-либо стало для меня невозможным.

Примечание к части * киднеппинг – похищение людей для различных преступных целей.

21 октября

Устав от бессмысленной молотьбы по Сандо, его твердокаменному торсу, упругорезиновому телу, я остановилась и, вздохнув, сама плюхнулась на матрас. Безысходность и одновыходность – через знакомую калитку, пятнадцатого числа, - по-прежнему мучили меня. Тем сильнее, после вчерашнего разговора с Лео. Я была настолько выбита из колеи, что, всячески увиливая, ушла от разговора с ребятами в течение дня. Придётся поговорить сегодня. Если всё это заварилось Хенсоком, то мне хочется знать, какую цель это преследовало? Напрямую он никогда не ответит. Вначале, я так поняла, Лео действительно не собирался уходить отсюда всеми правдами и неправдами, и моё нахождение здесь всё-таки сподвигло его на изменение решения. Но если когда-нибудь, за пределами Лога, с ним что-нибудь случится, я не прощу себе, что стала причиной его прощания с монастырём. Тут он всегда бы был в безопасности. Да, я думала о нем одном, а не о той пользе, которую он может принести десяткам, сотням людей. Мне это всё неважно, главное – он! Как ни пыталась впитать в себя человеколюбие, я не могла поставить выше благополучия друзей и близких преобладающее количество каких-то там личностей, на которых мне было… положить.

- Выдохлась? – встал надо мной Сандо, пытаясь выглядеть как никогда презрительно и хладнокровно.

- Немного, - честно сказала я.

- Зачем я только трачу силы на ту, из которой ничего не выйдет? – я подняла на него глаза.

- А кто тебе сказал, что это нужно мне? Возможно, именно ты должен чему-то научиться, тренируя меня.

- Опять за своё? – хмыкнул он и, сменив позу на более простую, постарался не кривить надменно губы при разговоре. – И чему же? Джентльменству, риторике, высокому слогу и терпеливости?

- Правильному распределению своей злости, устраивающей кризисы в обители в связи с её перепроизводством, - блеснула я ученым оборотом фразы и мимолетно, где-то на микрон секунды, подумала о школе и скором возвращении в неё. Сандо помолчал, переваривая, что я ему сказала.

- Я знаю, куда её направить. Не ошибусь, когда выйду отсюда.

- Тогда не расплёскивай, пока не донес, - отвернувшись, я уставилась в пол, вернувшись мыслями к Лео и своим житейским проблемам. Я буду очень сильно скучать по всему здесь. Даже по перепалкам с Сандо.

- У тебя… за стеной были какие-то неприятности? – опершись о гимнастический поручень, тише спросил парень. В нем проснулось любопытство? Раньше ему было всё равно, отчего я тут и почему.

- Нет, выговорив когда-то, что я не знаю никаких трагедий и не понимаю никого из вас, ты был прав, - снова не стала увиливать я. – Дома у меня всё хорошо. Мама и папа, которые меня любят, замечательная бабушка, своя комната и горячая, вкусная еда три раза в день, приготовленная по-домашнему.

- Я не имел в виду, что желаю тебе страданий, - поправил те свои слова уточнением Сандо. – Правда, я рад, что ты здесь не по таким же причинам, что большинство из нас, - я кивнула, показывая, что приняла к сведению. – И… твои родители знают, где ты и что делаешь? – озарился он, удивленно приподняв брови.

- Нет, - пробормотала я, смутившись.

- И до сих пор не подали в розыск?

- В среднем раз в неделю я беру у учителя Хенсока свой мобильный, и звоню домой, чтобы наврать им, что я в кемпинге для абитуриентов. У нас из школы отправили туда бесплатно одну девчонку… я сочинила, что отправили двух, - Сандо оценивающе меня разглядывал. – Да, вот такая я лгунья. О том, что обманывать нехорошо, я всегда знала, но прониклась этим лишь в Тигрином логе. С каждым днем ложь, как явление, кажется мне всё отвратительнее…