Собственное имя резало слух, оно мне больше не нравилось. Чужое. Не мое.

— Ангелина умерла. Сгорела в пожаре, который устроил ты. И всех друзей моих убил — тоже ты.

Вадим разозлился, а я вдруг подумала, что у меня может, есть шанс. Что кто-нибудь успеет войти в палату, прежде чем он меня убьет.

— Друзья? Они никогда не были твоими друзьями, Ангелина, — отрезал он, — это были малолетние зажравшиеся ублюдки с больной фантазией. Они сдохли, туда им и дорога. И это удивительно, как тебе удалось пережить их настолько.

Я помнила, как умер каждый.

Смерть Льва подкашивает и без того разваившуюся нашу компанию. В день его похорон идет проливной дождь, и грязь на кладбище такая, что разъезжаются ноги. Я держусь крепко за локоть Сергея, чтобы не упасть.

Говорить не хочется, дождь скрывает слезы. Зябко, ноги намокли, и я хочу, чтобы все это быстрее закончилось.

— Этот ублюдок здесь, — говорит Рома, и я оборачиваюсь, пытаясь понять, про кого он.

Вадим.

Он тут, дождь мешает разглядеть его лицо как следует, но я чувствую, что он смотрит на меня.

— Я его урою, — Артем собирается пройти к нему, но Сергей хватает его за локоть жестко:

— Не здесь, братан, надо почтить память Левки. Не дракой.

Он кивает, но я все еще вижу, как трепещут ноздри Артема, как смотрит он зло на Вадима.

Когда толпа приходит в движение, тот исчезает, скрываясь за спинами гостей.

Я знаю, почему мальчишки хотят его убить.

Кто-то испортил тормозные шланги на машине у Льва. Все знали, что он любит гонять… Это не было ни для кого секретом.

Но смерти ему мог желать только один человек.

— Как же так, дети? — мама Льва, Лариса, подходит к нам. Она в черном платке, изможденное лицо со скорбными морщинами у рта, — как же так? Почему его нет, а вы?

Я отшатываюсь от нее. Понимаю, что она потеряла единственного сына, но слышать эти слова — ужасно.

Сергей отводит меня за спину одним жестом, а сам обнимает женщину, прижимая к себе. Я вижу слезы в ее глазах, она смотрит наверх, пытаясь проморгаться, а тело сотрясают беззвучные, а от того еще более ужасные, рыдания.

— Идем отсюда, — Рома кладет мне руку на плечи, увлекая за собой в машину. Мы идем медленно, я смотрю прямо перед собой, думая о том, что справедливости не существует. Даже если убийца Левка, то страдания его матери — это не про справедливость.

Мы садимся в машину, Сергей догоняет нас следом, а Артема все нет.

— Темка где?

Рома с Сергеем переглядываются, и Сергей чертыхаются. С его волос по каплям стекает вода, он проводит ладонью назад и выходит из авто, с шумом закрывая дверь.

— Он пошел его искать, Ром? — я дергаю Ромку за рукав рубашки, он переводит на меня дикий взгляд, — Артем ведь не устроит здесь ничего?

— Я не знаю, Ангелин, я ничего не знаю.

Он держится за руль заведенной машины, прижимается к нему губами, вглядываясь в лобовое стекло. Дворники на нем снуют из стороны в сторону, разгоняя влагу, но все равно не справляются с потоком.

Задние двери хлопают одновременно. Сергей зол, Артем взбудоражен и тоже зол:

— Этот сука съебался! Я хотела его догнать и спросить, какого хуя он пришел сюда?! Это что, его друг, его знакомый?

— Это — его враг, — отвечает Сергей почти равнодушным голосом, и от его слов мы замолкаем всем.

— Если это он, — начинает Артем и задыхается даже, — если это он, я убью гниду собственными руками.

— Успокойся, — Сергей хлопает по плечу Ромку, — поехали, мокрый до трусов. Переодеться надо, согреться. У Ангелины губы синие-синие, дрожит вся.

Я только после его слов понимаю — и вправду дрожу.

Тяжелее всех утрату друга переживает Артем. Они с детского сада дружили со Львом, и я вижу, как ему непросто. С нами он почти не видится, пьет только, а по пьяни кричит, что найдет и убьет виноватых.

Я прихожу к нему домой, когда он трое суток не отвечает на мои звонки. Уже холодно, ноябрь, первый снег сыпет мелкой крупой.

Долго звоню в домофон, не открывает.

— Придурок, — руки без перчаток мерзнут, я отхожу, дожидаясь, когда кто-нибудь впустит меня в подъезд. Артем точно дома, его машина стоит тут же, недалеко от подъезда. Эту квартиру он снимает второй месяц, чтобы никто не мешал ему пить. Дом, мягко говоря, совсем не по его статусу и привычкам, но я знаю, что родители ограничили его жестко в деньгах.

Наконец, дверь открывается, мимо проходит девочка с биглем на поводке. Я ловлю дверь, не позволяя ей закрыться, юное создание в тонкой шапке смотрит на меня подозрительно, собака лает, дергая за поводок, зовет хозяйку двинуться дальше.

— Я в сто сорок шестую, там брат живет, — с мягкой улыбкой говорю ей, чтобы снизить уровень тревожности. Девочка ни слова не говорит, но пропускает меня, и собака, радостно взвизгнув, бежит к ближайшему кусту.

В дверь я звоню еще дольше. Может, его действительно нет дома? Чувствую, что делаю все это зря, со злости ударяю пару раз носком ботинка по черной металлической двери.

В квартире что-то звонко падает, я слышу даже через толщу металла, разделяющего нас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В конце концов, Артем выходит ко мне на встречу. Открывает очень долго замки, не сразу попадая ключом в замочную скважину. Думаю, что он боится, поэтому закрывается изнутри не только на засов.

Когда я вижу его, то тяжело вздыхаю. Лицо мятое, похожее на лист бумаги, который сначала сжали в кулаке, а потом спешно попытались распрямить.

Синяки под глазами, спутанные волосы, несвежая футболка с непонятными пятнами. В квартире воняет отвратительно, я захожу внутрь, не снимая обуви. В коридоре — разномастная батарея из стеклянных бутылок, от пепельницы несет окурками, их так много, что они давно не помещаются в ней, высятся как Джомолунгма над столом.

— Пипец, Артем, — дышать нечем, я распахиваю окно на балкон, пытаясь впустить хоть немного свежего воздуха и с досадой думая, что выйду отсюда, насквозь пропитавшаяся этой вонью, — ты на бомжа похож.

— Ты пришла только ради этого? Выметайся, — он садится на диван, потом чертыхается, поднимая зад и вытаскивая из-под него бутылку пива. Она открыта, и добрая порция пива оказывается на диване. Морщусь.

Противно до ужаса.

— Завязывал бы ты пить. Никому от этого лучше не станет.

Он проводит ладонью по спутанным волосам. а потом выпрямляется как пружина и подходит ко мне близко:

— Никто не шевелится. Никто не хочет искать причину, по которой он умер. А знаешь, почему? Потому что думают, что он убийца. Но это не Лев.

— А кто тогда? — во рту пересыхает, я спрашиваю его осипшим голосом, — ты знаешь?

Он смотрит на меня так, точно проболтался лишнего, чертыхается в досаде:

— Не знаю я ничего, проваливай.

— Артем…

— Проваливай, я сказал! — кричит он, в стену над моей головой летит бутылка с пивом, лишь чудом не окатывая меня осколками.

Я отступаю, под сапогами слышен хруст стекла. Мне хочется спросить Артема, кто убийца. Почему он точно уверен, что Лев не виноват, может, это он сам?..

Но я не спрашиваю.

Ухожу, стою еще немного под крышей его подъезда. Бигль резвится на площадке, бегая вдоль детских качель и горок, а его хозяйка катается, взмывая ногами под самое небо.

И снова я оказываюсь последней, кто видел Артема.

На следующее утро его тело найдут на той самой детской площадке. Следователь скажет, что при падении с такой высоты никто не выживает, и что в его крови море алкоголя, нет ничего удивительного, что он свесился с балкона и потерял равновесие.

Но мы — я, Сергей и Рома, будем точно знать, что это не совпадение. Мы не знаем другого — кто из нас окажется следующим.

Следующим погиб Сережа.