Голосишко Эдит Джакл выключился словно радио. А включились совсем другие звуки. Издавали их те самые летающие объекты, сновавшие в воздухе, — оказалось, это птицы. Они громко пели, но совсем не так, как в нашем мире, — скорее то было музыкальное произведение, серьезная музыка, которую не так-то просто понять с первого раза. Однако за птичьим хоралом таилась глубочайшая, необъятная тишина; этой тишиной был пропитан чистый бодрящий воздух, и Джил подумалось, что, скорее всего, они оказались на какой-то очень высокой горной вершине.

Бяка цепко держал ее за руку. Озираясь, двинулись вперед. Джил разглядывала огромные деревья, подобные кедрам, но несравненно большие. Деревья стояли просторно, подлеска не было, и лес просматривался далеко во все стороны. Слева и справа, насколько хватало глаз, Джил видела только густую траву, голубые тени деревьев и стремительных птиц с желтыми или синими, как у стрекоз, или радужными крыльями, и больше ничего. И ни дуновения в прохладном прозрачном воздухе. Только пустынный лес. А впереди не было даже деревьев, одно синее небо.

Они шли прямо туда и молчали, как вдруг Бяка закричал: «Стой!» — и дернул Джил назад. Они очутились на самом краю утеса!

Джил была из тех счастливцев, которые не боятся высоты. Ей ничего не стоило заглянуть в пропасть, и она рассердилась на Юстейса за то, что он оттащил ее от обрыва.

— Что я, маленькая, что ли, — Джил вырвала руку, а заметив, как он побледнел, и вовсе презрительно пожала плечами: — Ты чего это, Бяка?

И чтобы похвастаться своей храбростью, она ступила на самый край — куда ближе к обрыву, чем ей, по правде говоря, хотелось. И заглянула вниз.

И только тут до нее дошло, отчего побледнел Юстейс: ни один утес в нашем мире не мог бы сравниться с этим.

Представьте себе, что вы стоите на вершине самой высокой из самых высоких гор. И представьте себе, что вы смотрите с той высоты на землю. А потом представьте расстояние до земли в десять, а то и в двадцать раз большее. И вот вы видите далеко внизу какие-то белые комочки, которые на первый взгляд можно принять за овец, а на самом деле это — облака, не клочки тумана, но огромные белые набухшие облака, каждое из которых больше самой большой горы. А далеко-далеко внизу, между облаками, видна земля, так далеко, что невозможно различить, что там — лес или степь, суша или вода, потому что расстояние от облаков до земли еще большее, чем от вас до облаков.

Вот что увидела Джил. И ей ужасно захотелось отступить от обрыва хотя бы на шаг — но что в таком случае о ней подумает Бяка? Она уже решила: пусть себе думает что угодно, а она все равно отступит и никогда больше не будет смеяться над теми, кто боится высоты. И попыталась сделать этот шаг. И не смогла. Ноги у нее стали как ватные. Все поплыло перед глазами.

— Дура! Что ты делаешь? Назад!

Голос Юстейса долетел до нее, как будто из далекого далека. Джил почувствовала, как он ухватился за нее, и попыталась вырваться. А дальше — хотя она тогда потеряла голову от страха, но на всю жизнь ей врезалось в память и часто снилось то, что произошло дальше: как она вывернулась из рук Юстейса, как упала наземь, и как он в тот же миг, потеряв равновесие, со страшным криком сорвался в бездну.

На ее счастье, она не успела понять, что натворила, потому что в тот же миг какое-то огромное сверкающее существо примчалось к обрыву. Оно легло, склонив голову, и — странное дело! — стало дышать. Не реветь, не выть, но именно выдыхать воздух из широко раскрытой пасти — ровно и мощно, словно большущий пылесос. Джил лежала бок о бок с этим существом и чувствовала, как оно дышит. Она лежала без сил и не могла подняться, но сознания не потеряла, — а как хорошо было бы сейчас ничего не видеть, не слышать, не чувствовать! Между тем она следила глазами за крошечным черным пятнышком далеко внизу: оно не падало, но, удаляясь от утеса, казалось, взлетало наискосок — вдаль и вверх. Уменьшаясь, оно поднялось до уровня горизонта и растворилось в небе. Как пушинка, унесенная ветром. А Джил не могла отделаться от мысли, что этот ветер — дыхание существа, лежащего рядом.

Джил повернула голову и увидела… льва!

Глава 2

Задача для Джил

Даже не взглянув на нее, Лев поднялся, напоследок выдохнул еще разок и неспешно удалился в лес — он явно был доволен проделанной работой.

— Я сплю, да, да, я сплю, — твердила себе Джил. — Сейчас я проснусь.

Однако это был не сон, и проснуться не удавалось.

«Зачем только я попала сюда, в это ужасное место? — говорила себе Джил. — Наверное, Бяка тоже ничего не знал о нем. А если знал, какое он имел право тащить меня, ничего не объяснив? А в том, что он свалился с утеса, я не виновата. Если бы он не лез ко мне, все обошлось бы».

И тут она вспомнила крик Юстейса, падающего в бездну, и разрыдалась.

Хорошо плакать, пока есть слезы. Но слезы рано или поздно кончаются, и тогда приходится решать, что делать дальше. Выплакавшись, Джил поняла, что ей страшно хочется пить. Плакала она, уткнувшись лицом в землю, и теперь сёла. Птичья музыка смолкла, и было бы совсем тихо, если бы не чуть слышный, но непрерывный звук. Она прислушалась — где-то журчала вода.

Джил встала, огляделась. Льва не было, однако он мог спрятаться за любым деревом. Кроме того, в лесу могли быть и другие звери. Но пить-то хочется. Собравшись с духом, Джил пустилась на поиски. На цыпочках она перебегала от ствола к стволу, останавливалась и настороженно озиралась.

В лесу стояла такая тишина, что отыскать журчащую воду было нетрудно. Звук становился все отчетливее, и вдруг, как-то совсем неожиданно для себя, Джил оказалась посреди поляны и увидела хрустально прозрачный ручеек, бегущий в траве по камушкам. При виде воды пить захотелось во сто крат больше, но девочка не бросилась к воде — она остолбенела, разинув рот. И было отчего — на берегу ручья лежал Лев.

Зверь лежал, вытянув передние лапы и приподняв голову, — совсем как те каменные львы на Трафальгарской площади. И он, конечно же, сразу заметил ее — посмотрел ей в глаза и отвернулся с таким видом, будто ничего нового не увидел, и Джил его не очень интересует.

«Если я побегу в лес, он меня все равно догонит, — подумала Джил, — а если пойду вперед, попаду прямо в пасть», — и никак не могла ни сдвинуться с места, ни отвести ото льва глаз. Долго ли так продолжалось, она не знала — время для нее как будто застопорилось. А жажда становилась невыносимой, и — «Пусть меня сожрет Лев, лишь бы сначала позволил напиться».

Вдруг она услышала:

— Хочешь пить — пей!

Кто бы это мог быть, кроме Бяки, которого она в последний раз слышала там, на краю утеса? Джил озиралась, пытаясь понять, а между тем голос повторил:

— Если хочешь пить, подойди и пей.

И только тут она вспомнила фразу Бяки о говорящих животных и поняла, что слышит льва. Да, да, на этот раз она заметила, как он шевелит губами. А голос у него был вполне человеческий, только глубже, естественнее, мощнее — такой, знаете, тяжелый, будто золотой. Страх не исчез, но стал несколько иным.

— Ты хочешь пить? — поинтересовался Лев.

— Просто умираю, — ответила Джил.

— Так пей же! — сказал Лев.

— А не могли бы вы… не могли бы вы отойти чуть подальше? — попросила Джил.

Лев только глянул на нее и тихонько заворчал. А Джил, посмотрев на это огромное, недвижно лежащее животное, поняла, что с тем же успехом могла бы просить гору подвинуться и не мешать.

Дивное журчание воды сводило с ума.

— В таком случае не могли бы вы дать… дать клятву, что ничего не сделаете со мной? — сказала Джил.

— Я не даю клятв, — отвечал Лев.

Джил так хотелось пить, что, сама того не замечая, она шажок за шажком приближалась к ручью.

— Но ведь вы не кушаете девочек?

— Я пожрал великое множество девочек и мальчиков, женщин и мужчин, императоров и королев, городов и царств, — Лев проговорил эти слова без всякого хвастовства, раскаяния или гнева. Он просто произнес их, и все.