А потом он ушёл в душ и вернулся к постели уже одетым, на ходу застёгивая пуговицы своей сорочки. Он наклонился ко мне, взял пальцами за подбородок и нежно поцеловал в губы. Я видела, что он снова чуть не плачет, что он не хочет расставаться, но не посмела сказать ни слова, чтобы не нарушать наш уговор.

И он ушёл, тихо закрыв за собой дверь гостиничного номера.

На часах начинался пятый час утра.

Я ушла в душ и включила воду. Плакала, стоя под струями тёплой воды. Плакала потому, что почувствовала себя очень одинокой и несчастной. Плакала потому, что не хотела, чтобы он уходил. Я хотела, чтобы он остался со мной. Хотела заснуть в его объятьях.

Чуть позже, глядя в окно автомобиля на просыпающийся город в сизой утренней дымке, я поняла, что хочу повторить. И мне плевать, каким именем он будет меня называть.

Лишь бы снова также сильно любил.

Я и не предполагали, что у зависти так много вариаций. Просто даже не сразу распознала в себе это чувство. Хотя это и неудивительно, потому что я в жизни не подумала бы, что могу позавидовать умершему человеку. Это ведь в принципе звучит, как какой-то бред. Но я действительно завидовала этой умершей Лере. Серьёзно. Потому что ко мне ни один мужчина не относился так даже близко. Никогда.

Это было каким-то новым пониманием. Я будто бы вошла в какой-то привилегированный круг. И на то, чтобы осознать это, мне нужно было время.

Наверняка каждая из нас, глядя на фотографии красивых и успешных людей в Инстаграмме, ВКонтакте или Фейсбуке, нет-нет, да и подумает:

"Мне бы такую внешность, я бы тоже…"

Или

"Блин, мне бы столько денег, я б тогда…"

А мне некуда было смотреть. У неизвестной мне Леры не было странички в Инстаграмме. Я даже никогда не видела её фотографий. Я понятия не имела, как она в действительности выглядела. Понимала только, что стала на неё очень похожей. От этого и отталкивалась. Но в период после моего преображения и до этой нашей первой ночи с Олегом, я не завидовала ей.

А после этой ночи меня охватило чувство сильной зависти. Липкой, тягучей. Навязчивой. Неизвестно к кому.

К кому-то.

К некой женщине, роль которой я теперь играла.

К женщине, которую так сильно, так безудержно любили. Не играй я её роль, меня бы лично так не любили бы никогда.

Это осознание оглушало. Сбивало с ног. Вымораживало. Заставляло чувствовать себя человеком второго сорта.

Столько нежности, трепета и тепла мне не дарил ни один мужчина. Я просто обалдела от того, насколько любимой, желанной и значимой себя почувствовала.

И какой-то момент даже поверила в то, что я — эта самая Лера. Не знаю, как это случилось, но это имя мужским шёпотом я этой ночью иногда воспринимала, как своё. Мне очевидно так сильно захотелось стать столь желанным объектом мужского обожания, что я убрала в своём сознании границу между фантазией и реальностью. Так сказать, охотно вжилась в роль.

И впервые в жизни ощутила, что меня любит мужчина. Да так сильно, так искренне, так нежно, что даже голова кружилась от счастья и благодарности.

В ту ночь я отведала мёда, вкуса которого не узнала бы, скорее всего, никогда.

Да, я впервые в жизни почувствовала себя любимой женщиной. Это было во всём. Во взглядах. В шёпоте. В прикосновениях. В воздухе. Во всём.

И это было чудесно. Это было чудеснее всего на свете, что я знала раньше.

И это стало крутым наркотиком, на который я подсела с первой дозы.

Потому что я ощутила себя удивительно значимой. Важной до одурения. Умопомрачительно притягательной. Просто какой-то невероятной. Было чувство, что этот ласкающий меня мужчина — в лепёшку расшибётся, но сделает для меня что угодно. Что я лучшая на свете женщина. Вершина эволюции. Венец творения. Самая-самая…

Но довольно скоро, когда я уже подъезжала к особняку, вновь вернулось осознание того, что всё это я думала вроде как о себе, но на самом деле о той, чью роль играла. В глазах Олега отражалась вроде бы я, но видел-то перед собой он другую женщину.

А я просто была на неё похожа.

Точнее, стала, с его подачи.

И это понимание душило меня. Я вкусила искренней мужской любви, но на самом деле — я не имела никакого отношения к её объекту. Я была жалкой поделкой. Пластмассовыми цветами. Красивыми, но без запаха.

Меня, играющую Леру, мужчина просто обожал. Любил до умопомрачения, желал до одури, с ума сходил от нежности.

А меня, Катю, настоящую меня — не любил никто. И даже тётке моей было глубоко наплевать на то, как я теперь живу. Сдохла бы я сейчас — никто бы и не заметил.

Да, я походила на Леру внешне, но какая же огромная пропасть пролегала между нами…

Правила моего пребывания в этом доме ограничивали моё перемещение в правое крыло, если основной вход в него — высокие стеклянные двери — был закрыт. Это означало, что Олег отдыхает, занят, работает, обсуждает с Ньенгой дела и тому подобное — в общем, в такие моменты беспокоить его своим посещением мне строго воспрещалось. Слугам, впрочем, тоже. За редкими исключениями, когда Олег заказывал еду в свой кабинет или в свою спальню.

За всё время моего проживания в доме Олега в так называемый согласно контракту "период преображения" я была там всего дважды, но дальше коридора не ушла — Олегу докладывали о моём прибытии и он выходил мне навстречу. Оба раза в белой сорочке с двумя расстёгнутыми пуговицами сверху, светлых льняных штанах и сетчатых мокасинах.

Он встречал меня с недовольно-вопросительным выражением лица и мои вопросы по контракту и пребыванию в его доме предпочитал обсуждать во дворе, а конкретнее — в беседке за чашкой чая.

Когда водитель привёз меня к дому и я вышла к главному входу, было уже довольно светло. Поблагодарив дворецкого за открытую передо мной дверь и пожелав ему доброго утра в ответ на его приветствие, я первым делом посмотрела направо и усидела, что двери закрыты. Это не удивило меня: учитывая тот темп, который в основном удерживал Олег этой ночью, особенно последние пару часов, он должен был порядком устать.

Я попросила вазу для роз и, отказавшись от завтрака, ушла наверх, к себе.

Поднявшись в спальню, переоделась, приняла душ в ванной на этом же этаже и когда вернулась, обнаружила оставленные на кровати цветы, стоящими в вазе на столике у окна.

Затем я легла в кровать, но несмотря на бессонную ночь, долго не могла заснуть. Ворочалась, думала о том, что произошло и, прислушиваясь к себе, пыталась понять своё настоящее отношение к этому мужчине.

Смыкая глаза, я видела лицо Олега, его взгляд на меня, полный восхищения, нежности и одновременно с тем какой-то печали, и не понимала, почему он заставляет себя страдать, расставаясь со мной. Почему мы должны были вернуться в дом на разных автомобилях? Ведь я ясно понимала, я чувствовала природным, вот чисто женским чутьём, что он предпочёл бы остаться со мной, не уходить, предпочёл бы обнять меня и уткнувшись носом в мои волосы, заснуть. Я всем своим существом чувствовала, как не хочет он расставаться со мной и как хочет выразить свою нежность по отношению ко мне. Зачем же тогда он выставил эти ограничения? Этот временной лимит? Это условие разъехаться разным транспортом после проведённых вместе четырёх часов?

Думая обо всём этом, я долго ворочалась и никак не могла заснуть. А когда всё-таки уснула, вереница беспокойных снов совсем измучила меня — я просыпалась едва ли не каждые десять минут и вновь проваливалась в какой-то очередную нервно-изматывающую фантасмагорию. В итоге я окончательно проснулась спустя чуть больше трёх часов и к обеду вниз не спустилась из-за хандры и состояния общей измотанности.

К тому же я не хотела обедать внизу одна — как мне сказала поднявшаяся ко мне горничная, Олег уехал по делам на весь день в сопровождении своего верного компаньона Ньенги.

Умывшись, я выпила кофе в своей комнате, съела маленькую плитку молочного шоколада и это немного взбодрило меня. Спустя несколько минут, взяв томик сонетов Шекспира, я вышла в лёгкой прогулочной одежде (футболка с капюшоном, джинсы и кроссовки) из дома и немного погуляла вдоль реки.