Революцию 1917 г. Петров-Водкин принял в целом благожелательно. Он сразу согласился сотрудничать с новой властью и в 1918 г. стал профессором Высшего художественного училища. Революция представлялась ему грандиозным и страшно интересным делом. Осмысление ее происходило через различные произведения. Таков, например, чрезвычайно характерный по своей образности натюрморт «Селедка», написанный в 1918 г. Тогда же появляется эскиз панно «Степан Разин». В 1920 г. Петров-Водкин пишет полотно, в котором новая действительность словно преломлялась в старых образах. Это «1918 г. в Петрограде». Сюжет его, как и всех картин художника, очень прост: на переднем плане, на балконе – юная мать с младенцем. За ней – темная панорама революционного города, которая вносит мощный мотив тревоги. Но юная работница с обострившимися как у мадонны чертами бледного лица не оглядывается назад – она вся полна сознания своего материнства и веры в свое предназначение. От нее исходит волна надежды и покоя. «1918 год» очень нравился тогдашним зрителям. Картину называли «Петроградской мадонной», и действительно – это одно из самых обаятельных творений Петрова-Водкина.

В 1928 г. Петров-Водкин пишет свою знаменитую «Смерть комиссара», официально приуроченную к десятилетию РККА. Несмотря на свое название и свое посвящение, эта картина поражает своей антигероичностью и глубоким внутренним драматизмом. Мы видим на полотне суровый пейзаж: земля изрезана оврагами, песок, глина, чахлая трава и камни. В центре – на переднем плане – смертельно раненный комиссар отряда. Вдали – сбившиеся в кучу, бегущие в бой под стук барабанов фигуры солдат, написанные без всякой патетики. Тонкое нервное лицо комиссара исполнено предсмертной муки. Страдальческий взгляд устремлен одновременно на небо и вслед отряду. Его поддерживает простоватого вида боец, в котором нет ни гнева, ни боли. Петров-Водкин очень много работал над фигурой и взглядом комиссара. Сохранившиеся наброски показывают, как постепенно он убирал всякую театральность и героику (вроде протянутой руки). Благодаря этому в полотно вошла трагическая будничность и недоговоренность. Никакого внешнего пафоса. Все очень просто и выглядит буквально так, как нарисовано: люди бегут, стреляют, один из них упал и теперь умирает; он только что был с ними и вдохновлял их; теперь его нет, а они продолжают бежать.

В следующие годы из-за начавшегося туберкулеза Петров-Водкин надолго оставляет живопись. Заполняя вынужденное безделье, он пишет прекрасные книги о своем детстве и юности – «Хлыновск» и «Пространство Эвклида». Лишь в начале 30-х гг. он смог вернуться к живописи и создал в 1934 г. одну из своих последних сильных картин «1919 год. Тревога». Художник счел нужным в интервью и беседах подробно объяснить свой замысел: на картине показана квартира рабочего, расположенная в городе, которому угрожают белогвардейцы. Семья рабочего охвачена тревогой, причем это не просто человеческая тревога, а тревога классовая, зовущая к борьбе. Надо полагать, он не зря старался с пояснениями, потому что без них все происходящее могло быть истолковано совершенно иначе. Как бы то ни было, сказанное можно принять лишь с большой натяжкой. По крайней мере, главное здесь вовсе не 1919 год, главное – это Тревога, тревога с большой буквы, которая и является главным героем, главным действующим лицом и предметом изображения. Она – во множестве деталей: в беззащитной, совсем не героической мещанского вида фигуре рабочего, который напряженно из-за занавески всматривается в окно, в холодной синеватой уличной мгле, в смятой газете, в брошенном на край стола мятом фартуке, в старых и изорванных обоях. Еще более она возрастает при взгляде на спящего безмятежно в своей кровати ребенка. Трагизм происходящего очевиден: тихий домашний мир внезапно застигнут чем-то грандиозным, которое надвигается на стены этого утлого убогого домишки и неизбежно втянет его в свой поток. И это нашествие неотвратимо, как сама судьба. Несмотря на сознательно подчеркнутую дату – 1919 год, которая должна была рождать у зрителя мысли о Гражданской войне, – не была ли эта картина смутным предчувствием совсем другой эпохи?

В поздних работах Петров-Водкин постепенно отходит от лаконизма своих прежних картин. Он пишет многофигурные композиции, дополняет сюжет множеством деталей. Порой это начинает мешать восприятию главной идеи (такова его последняя явно неудавшаяся картина «Новоселье», написанная в 1938 г.). Умер художник в феврале 1939 г. Сразу после смерти творчество Петрова-Водкина подверглось тихому остракизму: его картины исчезли из экспозиций музеев, а имя его почти не упоминалось вплоть до второй половины 60-х гг.

Фамилии Строгановых, Демидовых, Морозовых стали подлинными символами нашей истории. В бытописании этих знаменитых родов можно найти все, чем была богата русская действительность: тяжелый каждодневный труд и невероятное, почти сказочное везение, тонкий деловой расчет и безграничный авантюризм, жестокую эксплуатацию своих рабочих и широкую христианскую благотворительность, беззастенчивое мошенничество и великодушный патриотизм, культ чистогана и возвышенную любовь к искусству. Нельзя не удивляться, как обыденно и естественно все эти противоречия являлись сразу и в жизни отдельного человека, и в духе самого русского предпринимательства.

Строгановы – именитая и очень богатая купеческая семья из Новгорода Великого, имевшая давние торговые связи в Заволочье. Родоначальником ее считается некий Спиридон, замученный во времена Дмитрия Донского татарами (они содрали с него всю кожу, обстрогав тело, от чего потомки его, будто бы, и получили свое знаменитое прозвище). Личность эта, впрочем, скорее всего легендарная. Внук мученика-Спиридона, Лука Кузьмич Строганов знаменит тем, что выкупил в 1446 г. из татарского плена московского князя Василия Темного «по великому к нему усердию знатною суммою денег». Его сын Федор Лукич Строганов переселился около 1488 г. из Новгорода на Урал, в Сольвычегодск. Самый младший из его сыновей Аника Федорович занялся вываркой соли и в непродолжительное время стал получать от этого промысла «знатную прибыль». При нем путем покупок и пожалований владения Строгановых в Сольвычегодском крае значительно расширились. Утвердившись на верхней и средней Каме, они разного рода льготами стали привлекать в свои земли нетяглых и бесписьменных людей, весьма успешно населяя прибрежные полосы Камы, Чусовой и других рек. Переселенцы расчищали из-под дремучих лесов земли, распахивали их и работали на вновь открытых Строгановыми соляных варницах. Соль в обширных размерах вывозилась по Каме, Чусовой и Волге в Казань, Нижний и другие более мелкие города. В старости Аника постригся в основанном им Преображенском Пыскорском монастыре, где и умер в 1569 г.

С.Г. Строганов

Его сыновья Григорий и Яков Аникиевичи, переселившиеся в 1559 г. из Сольвычегодска в Пермь Великую, продолжали теснить местных татар и черемис, выгоняя их с исконных звериных и рыбных ловов. В 1574 г. Иван Грозный пожаловал Строгановым обширные владения за Уралом – около 1,25 млн десятин – и велел им иметь старание о покорении «Сибирского царства». Исполнение этого наказа выпало на долю следующего поколения Строгановых – Никиты Григорьевича и Максима Яковлевича. В 1579 г. они послали на Волгу к тамошним казакам с приглашением поступить к ним на службу. В том же году прибыл к Строгановым атаман Ермак Тимофеевич с 500 товарищами. Летом 1581 г., снабженный стругами, пушками, пищалями и порохом, Ермак начал форменную войну против сибирского хана, о подробностях и перипетиях которой будет рассказано в его жизнеописании. Таким образом, Строгановы сыграли огромную роль в присоединении к России Урала и Сибири.

Кроме того, воистину неоценимые услуги русскому государству, как денежными средствами, так и ратной силой, оказали Строгановы в Смутное время. Они много и охотно помогали царю Василию Шуйскому, затем Строгановы передали большие суммы вождям ополчения: князю Трубецкому, князю Пожарскому, Прокопию Ляпунову и первым царям из рода Романовых. Всего за годы междуцарствия и позже – в правление Михаила Федоровича – они пожертвовали около 840 тыс. рублей – по тем временам огромные деньги. А в течение всего правления Алексея Михайловича Строгановы внесли в казну около 400 тыс. рублей и столько же дали взаймы. Если вспомнить, что государственная казна бывала тогда годами пуста, а подати почти не собирались, то приходиться признать, что помощь Строгановых имела для страны жизненно важное значение. Все это, впрочем, делалось ими не совсем бескорыстно. За свои услуги Строгановы получили от государства множество льгот: они были объявлены неподсудными местным властям, а лишь царскому суду, имели право строить города и крепости, содержать ратных людей, лить пушки, воевать с владетелями Сибири, вести беспошлинную торговлю с инородцами, самим судить своих людей, освобождались от многих податей. В административном и судебном отношениях вотчины Строгановых, занимавшие добрую половину Перми Великой, представляли как бы вассальное государство со своими законами, установлениями, распорядками и управлением.