Потом он ушел. Я медленно стянула разорванную всадником рубаху, сняла джинсы и белье, и скользнула в невероятно горячую воду. Я выдохнула от наслаждения и нырнула глубже, окунаясь с головой в горячее блаженство.

Слезы высохли.

В сознании наступила поразительная тишина. Мой собственный, обвиняющий, карающий саму себя голос, наконец, стих. Не знаю, как долго я нежилась в источнике. Я перестала чувствовать вообще что-либо, кроме нескончаемого удовольствия. Вся боль и телесная, и душевная смывалась вместе с грязью. Я не задавалась вопросом, как долго мне тут лежать и что делать дальше, где искать новую одежду, не надевать же старую и грязную, пропахшую крокодилом и черти чем еще. Я просто закрыла глаза, а когда открыла их, то передо мной уже стояли две низкорослых женщины из горного племени, они низко кланялись мне и не встречались со мной взглядом.

Они из слуг или из рабов, поняла я. Тех, кого пригласили к столу позже других.

Одна расстелила на земле мою новую одежду, молча демонстрируя то, как красиво юбка по подолу расшита мелкими раковинами. Это действительно была юбка. Для низкорослых пещерных женщин она была бы где-то до колен, а мне, конечно, выше. Эдакое кожаное платье с мини юбкой. Неплохо.

Вторая занялась моими волосами. Она вымыла их и расчесала костяным гребнем, а после стала плести что-то замысловатое, поминутно вплетая в локоны опять же раковины. Господи, если так и дальше пойдет, то я же при ходьбе греметь буду, как детская погремушка!

Они помогли мне вылезти, протянули мягкую шкуру, которая, очевидно, заменяла полотенце, потом помогли одеться. Знакомых мне застежек или пуговиц на одежде не было, завязки располагались на спине. Платье в целом было похоже на фартук и одевалось примерно так же — спина оставалась голой, не считая завязок, а юбка была с запАхом. Кожа была тонкая и очень мягкая, ракушки не звенели при ходьбе, чего я так опасалась, их очень крепко закрепили.

Позже, спохватившись, я бросилась к джинсам и достала из кармана глиняный черепок. Жестами я объяснила женщинам что мне нужно и это, само собой, заняло прилично времени, но когда одна из них сбегала наверх и вернулась, я поняла, что потраченное на объяснения время того стоило.

Я спрятала черепок в небольшой кожаный мешочек и надела его на шею. Скорректировала перевязь так, чтобы его не было видно под одеждой. И в целом, осталась довольна своим новым видом.

После они отвели меня через другой проход в стене, в общую женскую спальню, где похрапывали, завернувшись в шкуры на полу, десятки женщин. Мне указали на мою лежанку, я благополучно завернулась в коротковатые шкуры, подтянув ноги к животу, и тут же заснула.

Женщины проснулись и сразу загудели. С меня сон слетел почти тут же, как только они стали обмениваться грубоватыми резкими словечками. Их не волновало, что некоторые — ну, ладно, только я, — еще спят. Я не сразу поняла, где нахожусь и что происходит. Окон не было, света почти тоже. Лишь в центре пещеры чадила слабым голубым пламенем чем-то наполненная плошка с фитилем.

Мои соседки по спальне продолжали переругиваться. То есть я, конечно, понимала, что они просто желают друг другу доброго утра, но на слух и по интонациям эти беседы воспринимались, как охваченный паникой курятник из-за пробравшегося внутрь хорька.

Я натянула шкуру, которой укрывалась, на голову, но тут же чуть не задохнулась от ее запаха. Уж и не знаю, кем было это животное при жизни, но пахло оно ужасно. Я отшвырнула меховое одеяло в сторону и села на выделенной мне лежанке. Внешний вид мой, должно быть, был красноречив, но местных товарок было не пронять. Они покосились на меня, кто-то из них понизил голос, но одна тут же крикнула, мол, чего вы, она же не говорит по-нашему, и спор на повышенных тонах тут же возобновился.

Решение было принято мгновенно.

Впрочем, какая-то часть меня — наиболее скептически настроенная, — отмахивалась со словами: «Ой, ладно! Всякое может присниться, особенно, если рыбы пережрать накануне». Но спать хотелось очень жутко. Мне казалось, я и часа не проспала. В глаза словно песка насыпали.

Я сфокусировалась на единственной тусклой точке света. Пробормотала вчерашнее заклинание Эйдера Олара, но оно снова не сработало, поэтому снова пробормотала: «Гори, гори ясно».

Из фитиля лежащей на земле плошки выросла огненная елка.

В пещере воцарилась тишина. Все взгляды обратились на меня. А потом они одномоментно вылетели вон, и я осталась одна.

— Ах, вот ты какая, магия, — сказала я. — Хватит!

Елка исчезла, огонь унялся, снова став похожим на слабое синенькое пламя газовой конфорки.

Я устроилась поудобнее и закрыла глаза.

Через сутки мы снова отправились в путь. Но на этот раз дикарки во главе с Тиной Тёрнер, увешанные ракушечными ожерельями, шли позади повозки. В повозку же вместе со мной усадили глубоко беременных горных женщин, чьи выпирающие животы не прикрывала меховая одежда, а у некоторых и налитая, тугая грудь оставалась обнаженной.

Я тоже хотела сойти, но Эйдер Олар усадил меня обратно. Так мы и тронулись.

Повозка снова покатилась в гору по черному песку и дробленым камням, скрипя от натуги и подрагивая. Груди передо мной колыхались, их кожа была обмазана высохшей и потрескавшейся красной глиной.

Я не присутствовала на вчерашнем пиру, только слышала из спальной пещеры, что праздник приобрел новые обороты. Этих беременных женщин я видела еще вчера, в той же спальне, там-то они и обмазывали выпирающие животы друг друга жидкой глиной. Из одежды на них были только ожерелья из раковин, и после, когда приготовления были окончены, они присоединились к пирующим. Я тоже пошла, но маг велел мне оставаться в спальне, и я не сильно сопротивлялась. Я все еще сторонилась его и тогда, и сейчас, словно это он был виноват в моих способностях.

Я зарылась в меха, к запаху которых успела привыкнуть, и снова заснула, но сильные частые стоны вскоре разбудили меня. И доносились они из пиршественного зала. Я воздала хвалу Эйдеру Олару и тому, что на этот раз праздник продолжается без меня. Но крики продолжались, сменялись голоса, но понятное действие не кончалось довольно-таки долго. Пока в спальню не завели одну из беременных.

По ее лбу катился пот, она стискивала зубы, не давая прорваться наружу крику. Ее уложили в углу, засуетились вокруг. Появились другие беременные женщины, и все еще влажная глина на их телах хранила отпечатки рук и пальцев, а ожерелий на них только прибавилось. Так это… они там?… «зажигали»?

Лежащая навзничь заорала не своим голосом, и ей сунули в зубы полоску твердой кожи. Крик превратился в мычание. Столпившихся женщин растолкала сморщенная старуха, зычным голосом, раздавая приказы, и беременную мученицу подхватили под руки и потащили прочь из спальни. Она исторгнула новую порцию криков, но никто не обращал на это внимания.

Я лежала ни жива, ни мертва. Еще час назад я упивалась своим сказочным необыкновенным даром, хотя и страдала из-за того, каким образом, мне довелось окончательно убедиться в нем. Но теперь жизнь снова поставила меня на место, забыла я что ли, в каком мире оказалась? Забыла об истинном предназначении женщины от первых дней сотворения мира?

Я не могла больше лежать, я подскочила и отправилась на поиски Эйдера Олара, в надежде выбить из него всю правду, куда мы и зачем направляемся. Почему горные туземцы так воспевают дикарок и словно бы поклоняются им? А самое главное, какая в этом всем моя роль? Если еще днем я допускала мысль, что мне предстоит стать волшебницей, обуздать свой дар и вообще повторить путь Гарри Поттера в древнем мире, то теперь, при столкновении с жестокой реальностью, с неприкрытыми мучениями и очевидной дремучестью по части физиологии, все эти «розовые» мечты казались несусветной глупостью. Эти края не были миром антибиотиков, антисептиков и анестезии, но в тот момент я готова была променять или даже отказаться от магии в пользу хоть одного из этих компонентов.