– Дмитрий Прокофьевич подумал и принял решение?

– Сам главком подписал. А кто принял – не суть важно. Любимый министр нашего брата, полковников, не очень жалует. Говорит – самая неустойчивая группа. Мол, генералы везде ведут себя солидно и вообще правильно, хоть в Думе, в Совете Федерации, куда ни поставь. А у полковников, дескать, всё ветры в голове гуляют, всё им охота сразу если не в президенты, то хоть в министры выскочить. Однако же в Генштабе все решения разрабатываются, а значит, принимаются на уровне не выше полковника, и реализуются – тоже, если полковники захотят, а не захотят – так и не реализуется. Подписал распоряжение начальник Генштаба, как ты видел, готовили его мы – твой покорный слуга в том числе. Участие в летних учениях на европейском театре.

– Настоящий смысл передислокации – в чём? Или повоюем – и снова сюда?

– Вопросы, дорогой комдив, будем решать по мере их возникновения. А сейчас у тебя задача одна: перебросить дивизию в назначенную точку в указанный срок.

– Жёсткий срок, надо сказать. Собраться нам недолго, а продвигаться как? Пешим порядком? А горючее? У нас его – хорошо, если одна заправка на круг по дивизии.

– Значит, так. Тебе надо добраться до магистрали, оттуда всё будет организовано военными перевозками до места. Горючего подбросим, но не очень много. Тылы твои могут обождать немного, с ними потом будет проще.

– Потом? – Курилов прищурился. – Это после чего же?

Но Лосев уже встал из-за стола.

– За обед – благодарю. Пойдём теперь посмотрим на твои войска в натуре.

Строевой смотр состоялся по всем правилам, включая заключительное прохождение полка под оркестр. Курилов вначале всё поглядывал на Лосева, ждал неизбежного удивления, а ещё больше – той реакции, которая должна была затем последовать. Штабной полковник, однако, хорошо владел собою – лишь один раз, в самом начале, брови дрогнули было, но даже не приподнялись сколько-нибудь заметно. Лицо же оставалось совершенно невозмутимым. Как и подобало инспектирующему, каким он, по сути дела, являлся.

И лишь потом, когда подразделения полка развели на обед и оркестр ушагал последним под собственный барабан, Курилов, всё время молчавший по принципу «пусть за меня говорят дела», спросил – в неофициальном ключе.

– Ну, как тебе показалось?

Лосев ответил сразу, вопрос был ожидаемым:

– Так пройти и мимо Мавзолея не стыдно было бы.

Курилов кивнул: насчёт уровня строевой подготовки у него сомнений не было. Но не это волновало.

– А в остальном?

Лосев помолчал, прежде чем спросить:

– С личным составом – у тебя во всех частях так? Или всех сосредоточил в одном полку?

– Где чуть больше, где меньше – этот полк как раз средний по этому показателю.

– Прикажешь это понимать так, что твоя дивизия может именоваться китайской?

– Это тебе с непривычки показалось. Тут и корейцы, и вьетнамцев немало. Тогда уж – дальневосточной дивизией.

– Российские граждане?

– В перспективе.

– Подробнее, будь любезен.

– Слушаюсь. Был такой указ в своё время, разрешавший принимать на службу по контракту неграждан, которые, отслужив не менее определённого срока, могли претендовать на облегчённое получение нашего подданства.

– Был. И есть по сей день. Понимаю. Но позволь спросить: какой у тебя процент контрактников? Вот таких?

– До ста ещё не дотянул. Но предполагаю.

– А деньги? Чем ты им платишь?

– Рублями, чем ещё. Но – не столько, сколько получают наши русичи. В разы меньше. …

– Разницу доплачиваешь надеждой? Обещаниями?

– Вполне реальными. В полном соответствии с законом.

– И как они служат?

Курилов не сразу ответил, словно затруднившись в выборе нужного слова. И проговорил наконец:

– Служат сурово.

– А сержантский состав?

– Ты же видел: из них же.

– Интересно. А командуешь по-каковски? И ты, и все прочие?

– По-русски, понятно. Армия российская. Командиры отделений, и те командуют по-нашему. Правда, у иных акцент такой, что не сразу разберёшь. Но солдаты понимают прекрасно. Зато подразделения, от отделения до батальона, сколочены крепчайше.

– А с техникой как справляются?

– Что они – глупее наших? Ни в коем разе.

– Так что можешь положиться на свою дивизию?

– Во всём и в любой обстановке.

Десяток шагов прошли в молчании, потом Курилов сказал:

– Могу ли обременить личной просьбой?

– В пределах моих возможностей.

– Само собой. Вернёшься в Москву – передай мой привет той самой Насте. Хотя бы по телефону. Координаты тебе дам. С почтой у нас беда. Глухомань.

– Могу даже лично. Пиши письмо. Встречусь.

– Спасибо. Твой должник.

Каплин, адвокат, вошёл в номер, привычно стараясь не показать той озабоченности, которая сейчас им владела. Котовский, однако, за много лет привык с первого взгляда, навскидку понимать настроения своих защитников и делать выводы, их, впрочем, не оглашая. И на этот раз понял: что-то не так. Хотя если бы «не так» было серьёзным, Каплин вошёл бы не один, а в сопровождении представителей власти. Значит, что бы ни было, но – не самое худшее: не новое предъявление обвинения, новый арест и возврат на позиции почти десятилетней давности. Что же, где и как затормозилось? Хотелось спросить, но Котовский предпочёл промолчать, надеясь, что нужные вопросы задаст Татьяна. Так и получилось.

– Что, Аркадий?

Каплин перевёл дыхание, присел, провёл ладонью по всё ещё густой шевелюре.

– В общем, что-то подобное я предполагал. Улететь, как намечали, не удастся: наши билеты аннулировали.

– Под каким соусом?

– О, благопристойность соблюдена. Необходимо прежде всего отправить футбольную команду, что сегодня играет, – прямо со стадиона в самолёт, иначе они не успеют на следующую игру, лететь им с пересадками – а это, как вы понимаете, означало бы громкий скандал. Нам предложили обменять на следующий рейс.

– Когда это? – спросил на сей раз уже Котовский.

– Послезавтра. Отсюда вылетают по чётным.

– Что же, они не знали, когда продавали нам билеты, что будет футбол?

– Тут, Таня, всё сделано гладко, заподлицо. Команда сюда прилетела на чартерном, А тут в нём что-то испортилось, ремонтировать будут, сказали, не менее двух дней.