Я не знаю, что услышал Вадик, но он вдруг сорвался с места и побежал, а я следом за ним. По лунной тропе каждый оборотень бежит за мечтой. Стыдно признаться, но я мечтала не о карьере, не о больших деньгах, не о славе. Я мечтала о трёх вещах: о любящем и любимом муже, о шестерых волчатах, от которых бы пахло молоком и нежностью, и я даже согласна, чтобы у одного из них были синие глаза, и о собственном большом доме.

Ничего особенного, но моя волчица пришла ко мне уже на окраине, и весь остальной путь по лунной тропе мы бежали вместе. Она была намного старше, и опытнее, и мудрее, когда её душа услышала мой зов. Но, как ни странно, мы сразу же нашли общий язык. Буквально с первой минуты. И я не знаю, хорошо это или плохо, но у меня не было ни приступов неконтролируемого призыва зверя, ни перепадов настроения, ни агрессии, ни лунного безумия. Мне иногда вообще казалось, что я уже родилась со своей волчицей внутри.

Хотя, конечно, все мы рождаемся людьми. Этому правилу оборотни своих младенцев учат ещё до того, как те начинают ходить.

А Вадик тем временем бежал к Орлиному обрыву. В наших краях это был единственный смертельно опасный обрыв. Привередливый, как беременная первым ребёнком жена Вожака, хитрый, как взбесившаяся лиса, и такой же непредсказуемый. Не самый лучший путь для лунной тропы, если честно.

– Вадик! – позвала я, забыв о том, что после жертвенной крови брат меня уже не услышит. – Вадик, стой! Владислав!

Но он летел вперёд с такой скоростью, что я, даже призвав волчицу, никак не могла его догнать.

Мы выбежали из леса, и брат внезапно свернул, помчавшись вдоль обрыва, но по самому-самому его краю. А мы с волчицей, подвывая от ужаса и дурного предчувствия, следом. Лапы проваливались в мягкую глиняную почву, земля неаккуратными комьями летела вниз, туда, где ревел осенними водами Олений ручей.

И мы почти догнали, одного прыжка не хватило, когда земля ускользнула из-под ног Вадика, и мальчишка полетел вниз.

Закричав, завыв, зарычав, я рванула следом, но уже в полёте меня остановил мощный, выбивающий дыхание и сбивающий с ног удар. И одновременно плеснуло такой силой, что позвоночник выгнулся, выбрасывая меня из мира волков в мир людей.

Перед глазами плыло, но я повела головой из стороны в сторону, поднялась на четвереньки и поползла к краю обрыва. В этот раз меня схватили крепкие руки. Тряхнули с такой злостью, что я кончик языка прикусила, и зарычали:

– Тебе жить надоело?

Я полоснула отросшими когтями по светлому пятну, которое, судя по всему, было мужским лицом, и простонала:

– Мой брат! Там мой брат! Это его лунная тропа, идиот!

А потом из обрыва с пугающим клёкотом вылетела большая… нет, огромная… нет, гигантская. Да! Из обрыва вылетела гигантская птица, и, закрыв своими крыльями Луну, торжествующе прокричала:

– Адик! Адик! Адик!

– Чтоб мне сдохнуть, Красная Шапочка, – ахнул удерживающий меня мужчина, – если это не аргентавис! Как говоришь, зовут твоего брата?

– Владислав, – шепнула я, и огромная птица, будто бы услышав меня, издала такой пронзительный звук, что у меня заложило уши, а потом опустилась на землю и с игривым любопытством посмотрела в мою сторону. Клянусь, этот аргентавис тоже был птенцом.

И ещё он был прекрасен. Мощные лапы, невероятных размеров крылья, большой клюв, лапы с когтями чуть ли не в мою руку толщиной. Один глаз у него был зелёный с янтарной прожилкой, как у меня и Вожака, а второй – жёлто-чёрный, круглый, совершенно птичий.

Весело им с моим братом будет взрослеть. И да, кажется, Вадик не вернётся в стаю волком, как завещал наш Вожак. Кажется, волком он стал уже давно.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я у Серого, когда Вадик, накрасовавшись, взмыл в небо и исчез за облаками. Что ж, там я ему пройти испытание Луной точно не смогу помочь, а потому самое время разобраться с собственными проблемами. – И только не надо заливать, что вышел на пробежку по своему собственному лесу.

Мужчина оскалился.

– Ну, уж точно не по чужому. Не после тех новостей, которые мне сообщил отец к обеду.

Я скрипнула зубами.

– Одного не понимаю, – продолжил Вольф. – Тебе просто замуж приспичило, или я так понравился, что сердце в трусах удержать не можешь?

Лес вокруг меня скрылся за пеленой мглы, и я запрокинула голову, проверить, не скрылась ли луна за облаками. Не скрылась. Это просто у меня от злости и обиды в глазах потемнело.

– Зачем этот цирк? На кой дьявол надо было врать, что я тебя чести лишил?

– Я не врала, – с трудом взяв себя в руки, возразила я.

– Что? – задохнулся от возмущения Серый и, схватив меня за руку, подтащил к себе вплотную. Тело у него было горячее и твёрдое, как камень. И когда меня к этому камню прижали прямо грудью, я почувствовала, что лифчик мне внезапно стал мал, что заострившиеся соски неприятно трутся о жёсткую кружевную ткань, а сердце стало жидким и горячим. И пролилось… Да, собственно, прямо в трусы и пролилось. – Ты хочешь сказать, что я…

Я подняла взгляд. Даже в лунном свете было видно, как сильно оборотень зол. Тонкие ноздри подрагивали, рывками втягивая воздух, на скулах проступили желваки. На мгновение мне стало не по себе. Так или иначе, но я чувствовала за собой вину. Ведь не решись я поехать с Виталиком на эту чёртову дачу, не стояли бы мы тут сейчас и не...

– Я рассказала Вожаку всё, как было, – наконец нашла в себе силы произнести я. Голосом хриплым и незнакомым. – А Владыка меня не спрашивал, знаешь ли.

В янтарных глазах напротив полыхнуло что-то дикое, и мне одновременно стало страшно и сладко. И мне показалось, что из ночного леса мы перенеслись на морское побережье. И это не Олений ручей журчит внизу, а шелестит прибой. Что сосны плавятся от солнца ароматными смоляными слезами, а солёный ветер щекочет губы и заставляет жмуриться от счастья.

Моя робкая улыбка теннисным шариком отскочила от удивления, промелькнувшего во взгляде Серого, и я отшатнулась от мужчины. Насколько позволили по-прежнему удерживающие меня руки.

Исчезло море и запах хвои. Осталась лишь не по-осеннему тёплая ночь, желтобокая луна, плеск Оленьего ручья да клёкот арвин… армен….

– Как ты назвал птицу, которую умудрился призвать мой брат? – умирая от неловкости, спросила я.

– Аргентавис, – ворчливо ответил Серый и зачем-то провёл большим пальцем по коже на моём запястье. Сердце подскочило к горлу, и стало труднее дышать. Хотелось глубоко вздохнуть, но я боялась снова коснуться грудью не иначе как стальных мышц, что прятались под курткой оборотня. Поэтому стояла и сопела, как мышь. – Надо же было умудриться. Как вы его теперь прятать от мира будете?

– Прятать? – пролепетала я.

Серый склонился ко мне и прошептал:

– Аргентависы вымерли более пяти миллионов лет назад.

Я глубоко вздохнула.

– Да?

Он ещё больше сблизил наши лица. Я успела оценить свежесть его дыхания и обжечься о янтарный взгляд, прежде чем зажмуриться.

Вольф удовлетворённо хмыкнул и, отпуская, шагнул от меня в сторону.

– Пойдём в посёлок. А то я без обеда остался, того и гляди кого-нибудь съем.

– А? – Я шагнула подальше от этого насмешника, но он поймал меня за руку и оттащил подальше от края обрыва.

– Да пошутил я, Красная Шапочка. Пошутил.

– Вообще-то у меня имя есть, – заметила я, чувствуя какое-то совершенно нелогичное разочарование.

– Я знаю, – невозмутимо отозвался Серый.

– И ты так и не ответил, как здесь оказался.

Он помрачнел и, скривившись, буркнул:

– Случайно. И нам вправду лучше вернуться, а то Владыка подумает, что у меня вошло в привычку лишать тебя чести в лесу. И знаешь что? Вернёмся порознь, если ты не возражаешь. Ничего личного, но женитьба в мои планы пока не входит. Так что никакой свадьбы не будет.

Завтракали снова на половине Вожака, только более широким составом. Да каким! Впервые за многие годы не просто на территорию посёлка, но прямиком к столу его главы были допущены целых четыре представителя вражеской стаи: Арон Вольф, его жена Эмма младший сын Сандру и всё ещё выступающий в роли моего внезапного жениха Серго.