— Слушай, Егорка… Ты в детстве тараканам ножки не отрывал? — Я поспешил следом за ним, сунув оружие в карман и подхватив косу.

— Туда. — Вместо ответа он только ухмыльнулся и, осторожно выглянув за дверь, показал в сторону бетонного забора, ограничивающего дворовое пространство цирка. — Поможете перелезть?

На улице дело шло к вечеру. Ранние апрельские сумерки уже готовились скрыть нас от случайных глаз.

Выйдя на улицу и, пригнувшись, продвигаясь к забору, я вдруг понял, почему ещё тогда, на берегу, город показался мне каким-то особенно жутким. Дело было не в том, что ни одно окно в окружавших нас многоэтажках не светилось — такое можно было увидеть и раньше, если выйти на улице глубокой ночью. И вовсе не редкие подвывания одиноких жор навевали на эту тёмную картину такую жуть. Раньше их роль вполне успешно исполняли бродячие псы, которых ещё не успели отловить санитары.

По-настоящему жутко становилось от необычной для большого города тишины.

Привычный фон из шума машин, голосов прохожих, далёкой музыки из какого-нибудь кафе или ларька — ничего этого больше не было. Цоканье каблучков, шелест шин, мерный свист метлы или стук лома, раскалывающего лёд — ни один из этих сердечных ритмов города больше не стучал.

И сейчас, когда не было ещё и ветра, мёртвую тишину не нарушали даже голые деревья.

Подбежав забору, Егор подождал, пока я подставлю ему руки и, скривившись от боли в ноге, перенёс вес тела на противоположную сторону. Опустившись на руках и спрыгнув, он резко втянул воздух через сжатые зубы.

К тому моменту, пока я перебросил через забор косу и себя, он уже дохромал до канализационного люка и медленно постучал в него пять раз.

Люк приподнялся и медленно отполз в сторону, пропуская вверх тревожное лицо сержанта Петрова. Заметив меня, он широко улыбнулся:

— Я же говорил, что мы вас вытащим!

Егор закрыл за собой люк и осторожно спустился последним, морщась от боли в ноге.

— Серьёзно задело? — Поинтересовался я, принимая лопату и помогая ему соскочить с лестницы в виде вмурованных в стену скоб.

— Да по голени удар пропустил. Ничего серьёзного. Пройдёт.

В глубине души я надеялся на то, что в ответ он предложит немного отдохнуть. Но двужильный ефрейтор и не думал останавливаться. Придётся самому выступить с инициативой.

— Так… Народ… Я, конечно, понимаю — мы тут на территории врага и всё такое… Но, по-моему, если за нами и устроят охоту, то только на поверхности. Давайте-ка притормозим… А то мне что-то дурновато.

— У вас должно быть сильное обезвоживание. Хотя вы можете и не замечать… Сейчас… — Прошептал Петров и начал копаться в своём ранце. — Вы же больше суток у них взаперти проторчали…

— Это был мой следующий вопрос. — Я окончательно решил перестать поддерживать образ неутомимого героя и, кряхтя, опустился на каменный пол. — Введите меня пока в курс дела. Что я пропустил?

Нужно сказать, что я ожидал от канализационного тоннеля более мерзкого состояния. Воздух тут был, конечно, не как в оранжерее. Но и оглушающей вони я не почувствовал. Сырость. Затхлость. Плесень. Сырая земля. Примерно так пахнет из холодильника, который годами никто не мыл. Поэтому здесь, в целом, можно было перевести дух. Но не долго.

В свете маленьких фонариков можно было разглядеть только отдельные детали. Тёмные кирпичные стены были покрыты слоем грязи, на полу — подсохшая смесь из песка и пыли в разводах от потоков воды. Никаких куч дерьма, как я ожидал. Должно быть, после того как почти миллионный город одномоментно перестал гадить и принимать ванны, а потом пролились весенние дожди и растаял снег — всю органику смыло. А ведь и река теперь тоже гораздо чище, раз выше по течению больше нет десятков непрерывно испражняющихся в неё городов. Мутная сейчас из-за половодья. Но к лету вообще красота будет. Нашла всё-таки мать-природа управу на своего дерзкого двуногого отпрыска…

— Вот. Только не пейте всё сразу. Понемногу. — Сержант извлёк из ранца литровую пластиковую бутылку гранатового сока. — Можно не торопиться. Я тут с утра вас жду. Даже на поверхности ни одного жоры было не слышно. Но вот в тоннелях…

— Слушайте, Дранкель и Жранкель. Я с вами поле боя делил. Дважды. Давайте уже на «ты». А то мучаете себя как при царском режиме. Благодарю. — Я перебил его и взял бутылку. И только начав пить, почувствовал — как же сильно на самом деле пересохло во рту. Кисло-сладкая жидкость уходила в меня как в сухую землю. К лицу тут же прилила кровь и застучало в висках — повышенное от обезвоживания давление спадало медленнее, чем восстанавливался баланс жидкости в сосудах и тканях.

— Ладно… — Я не видел лиц кадетов, но по звуку догадался, что Петров улыбается. — Вот ещё, перекусите… Перекуси.

Он положил рядом два запечатанных пакетика — орехи в карамели и копчёные колбаски.

— А жизнь-то налаживается! — Отдышавшись, я приступил к еде, предложив орехи Егору. — Так что я пропустил?

— Когда мы убедились в том, что ловчие вас… Тебя подобрали, — Егор отказался от угощения и, снимая спецовку, продолжил, — то у нас был только один выход. Или позорное изгнание за невыполненный приказ и оставление поля боя. Или вот эта операция.

— Строго у вас, как я посмотрю. — Это были самые вкусные орехи и колбаса в моей жизни. Организм дорвался до глюкозы и сознание прояснялось с каждой секундой.

— Устав есть устав. Мы отвели Алину и раненную из Энгельса в интернат и разработали с командованием план.

— И, согласно этому плану, ты принял участие в этих смертельных «весёлых стартах»? Каков был шанс, что ты найдёшь меня в цирке?

— Ресурсов сейчас всегда не хватает. И людей. Из трёх экспедиций, отправленных на левый берег, вернулись только мы… Пока. — Вмешался Михаил. — Да и то, приказ, по сути, не выполнили. Значит, нам и доделывать. Обычно ловчие собирают жор как раз перед очередными играми. А тут ещё и нападение «воруй-города» было. Хоть и неудачное, как мы поняли. Но без потерь у центровых, похоже, не обошлось. Значит они точно собрались проводить игры.

— Как я понял, это что-то вроде вступительного экзамена в их банду?

— К банде может примкнуть любой. Поэтому людей у них хватает. А вот стать тем, кого они называют «старшими» — далеко не каждый. Они у них — что-то вроде офицеров. Только понятие чести у них весьма относительное… Но им доверяют огнестрел.

— Ага… Значит, коротко говоря, Егор записался в кандидаты на офицерскую должность, чтобы подобраться ко мне.

— Меня узнали бы сразу. — Петров коснулся изуродованного лица.

— Хех… Готов поспорить, у твоего шрама есть неплохая история. Расскажешь как-нибудь. — Я убрал пустую упаковку в бутылку и, закрутив её поплотней, передал обратно кадету. — Ну а если бы Егор проиграл?

— Не проиграл бы. — Сурово буркнул ефрейтор. Освободившись от грязной спецовки, он теперь возился с трофейным пистолетом.

— Отчаянные вы ребята, что сказать… С меня причитается. — Я расслабленно опустился спиной на серую кладку. Чем реже ощущаешь сытость — тем приятнее вот так отдохнуть после приёма пищи. Вот так бы сидел и сидел…

— Алина всё с нами рвалась. Девчонки еле успокоили. Им там тоже помощь нужна позарез, только этим и отвлекли. А, да… Вот. — Сержант отстегнул от ранца мой дробовик. — Заряжен в оба.

— А ещё патронов нет? — Я принял оружие и сунул в законное место — импровизированную кобуру на бедре.

— Дробь у нас в дефиците, только трофейная. Эти два по ребятам насобирал…

Петров набрал воздуха для продолжения речи, но запнулся. Помолчав, то открывая, то закрывая рот, он всё же решился:

— А… А Алина… Она ва… Тебе кто?

Я помедлил с ответом. Интересно, что она уже успела им рассказать? Скорее всего, особо и не расспрашивали. Всё-таки не языка же вражеского взяли. Девчонка-то, поди, в шоке до сих пор.

— Да никто. Подобрал как котёнка. Пряталась в бабушкином погребе с зимы. Чудом выжила. А братьев гопники зарезали.