«ПКПР — Партию конкретных пацанов России?» — хотелось спросить мне, но я сдержалась.

— А ты очень точно все описала, — заметил Иван Захарович, возвращаясь к статье. — Но тебе, красавица, не с чем сравнивать. А уж я где только ни чалился…

Он достал из внутреннего кармана пиджака два конверта и пояснил, что один из них предназначается бабуле с дедулей за ласковое обращение с банкиром и в качестве оплаты за мед, лучше которого он сроду не ел, а второй — мне.

— Мне-то за что?

— За услуги. И я хочу тебя попросить не упоминать Колобову, что мед для меня. Если спросит, конечно. Скажешь, что для себя. Когда мед достанешь — позвони мне, пожалуйста.

И Сухоруков протянул мне визитку, где золотом было выгравировано несколько телефонов.

— Вопрос можно? — посмотрела я на Ивана Захаровича, убирая визитку в сумочку.

— Валяй! — царственно разрешил он, засасывая очередную стопку водки. Шампанское так и стояло неоткрытым в ведерке со льдом: я не позволяю себе пить за рулем.

— Вы давали деньги на наркотики? Если да, то сколько? — спросила я и попала в точку.

Сухоруков поперхнулся водкой. Потом вылупился на меня.

— Ты что, считаешь, я тебе на эти вопросы отвечу?

— Почему бы и нет? Колобов отвечал.

Сухоруков тоже ответил себе под нос — такими выражениями, которые приличной девушке знать не положено. Из обеих соседних ниш тут же показались рожи. Сухоруков махнул рукой, чтоб убирались. Рожи сказали «о'кей!», но убраться не успели.

— Иван Захарович не хочет приглашать на нашу свадьбу одного нашего общего знакомого, — пояснила я телохранителям.

После моих слов убрались быстрее, чем от мановения руки шефа. На этот раз никаких «о'кеев» не послышалось. До «о'кея» было далеко.

— И сколько я дал, по словам Колобова? — прошипел Сухоруков.

— Все дело в том, что он мог говорить только за себя. Поэтому и спрашиваю. Ваш миллион был или больше? И вообще в целом было два миллиона? Или Александр Иванович указал неточную цифру?

— За него замуж ты часом не собираешься? — спросил Сухоруков. — Он тебе предложений не делал?

— Только насильственные, правда, вы его в этом деле значительно переплюнули.

— Он делом взял. Я тебя пока ни в подвал, ни в сарай не сажал. Хотя, признаться, руки чешутся.

Иван Захарович хряпнул еще водочки, утер рот рукавом пиджачка тысячи за две зеленых, ослабил на шее галстук баксов за пятьсот и устало посмотрел на меня.

— Ну и стерва же ты. Юля, — сказал. — Кстати, мужика своего хочешь на свободе видеть?

— Это которого? — спросила я с невинным видом, хотя прекрасно поняла, что речь о Сереге.

— Не придуривайся. Значит, так. Серега твой утверждает, что денег у Колобова с собой в гостинице не было.

— Где это он утверждает?

— Ну неужели ты думаешь, что я до него в «Крестах» не добрался? Тоже мне стены. Но деньги у Колобова были. Когда он уезжал из Питера. И ты права: там было много моих. Три четверти. Я, конечно, человек небедный, но полутора миллионами баксов бросаться не намерен.

С какой стати? И тут главное даже не деньги.

— Репутация, — подсказала я.

— Вот-вот. Она самая. А ты, красавица, находилась в той гостинице как раз тогда, когда там должны были быть деньги.

Взгляд Сухорукова внезапно изменился и стал зверским, а лицо превратилось в хищную морду.

— Ты жить хочешь, акула пера?

Я молчала. Вопрос, по-моему, был глупый.

— Тебе задание: узнать местонахождение нашего с тобой любимого сарая. И молчать о том, что узнаешь для меня.

— Но как я его узнаю?!

— Это твои проблемы. Я тебе деньги даю на накладные расходы. Видишь, какой я щедрый, — он пододвинул ко мне два конверта. — Действуй и помни: на кону твоя жизнь и жизнь твоего мужика.

— Но при чем здесь мы?!

— А ты докажи мне, что ни при чем, — посмотрел на меня Сухоруков. — Я, Юленька, не первый год в эти игры играю. Ради таких денег можно оч-чень на многое пойти. А ты с твоим мужиком способна была провернуть такое дельце. Это ба-альшой комплимент, — захохотал Сухоруков, потом резко оборвал смех. — Но если вы его в самом деле провернули, ответите так, что мало не покажется. Все. Забирай шампанское и вали отсюда. Разопьете его, если мужик твой из тюрьмы живым выйдет. Ты меня поняла?

Выйдя из ресторана, села в машину и отъехала метров на пятьсот, потом завернула в какой-то двор и долго сидела там под сенью старых тополей. Вот ведь вляпалась. А все Серега.

Алиби. Алиби. Какое к чертям собачьим алиби?

Какие переговоры в офисе? Врал все, сволочь.

Но, значит, он все-таки забирался в номер Колобова?! Пистолет, интересно, там нашел?

И что теперь делать мне? Сухоруков же от меня не отстанет, пока не получит то, что ему нужно.

Вот ведь мужики — все готовы чужими руками жар загребать. Хотя… Появляется шанс вытащить Сергея из тюрьмы. На Сухорукова в таком деле можно рассчитывать больше, чем на кого-либо другого. Но может оказаться и так, что он отправит Серегу на тот свет. И меня вдогонку.

А значит, нужно быть очень осторожной. И действовать по-умному.

Про себя отметила также, что Иван Захарович говорил со мной нормальным русским языком. В «ящике» и то блатной лексики больше.

Или он это со мной старался? Умеет, когда захочет? Все-таки в Госдуму собирался, нельзя там с трибуны через слово говорить «бля буду», а через два — «в натуре». «Пожалуй, Сухорукое не зря платил деньги своим имиджмейкерам», — решила я.

Позвонила в редакцию и всех успокоила, хотя самой было ох как неспокойно… Потом позвонила Колобову и ангельским голосочком поинтересовалась, нельзя ли заказать у бабули с дедулей натурпродуктов меда и сметанки. Не собираются ли мальчики Колобова посетить знакомую деревеньку? Я готова составить им компанию, пусть и с завязанными глазами (приподниму повязку как-нибудь), или принять дары лично — если продиктуют адрес. Добавила, что готова за них заплатить. И вообще сегодня нам в редакцию принесли конверт для бабули с дедулей. Дароносец предпочел остаться инкогнито, но по моей статье узнал место своего давнего заточения. Конверт у меня, и совесть мне не позволяет держать его у себя, раз он предназначен другим людям.

— Ох как интересно, — заметил Колобов. — Значит, кто-то оценил мою доброту?

— Вообще-то деньги предназначены для бабули с дедулей, — напомнила я.

— Да-да, я понял. Хорошо, Юля. К тебе сегодня вечером заедет Витюша. Он возьмет конверт. А завтра привезет тебе медку и сметанки.

Лады?

Вернувшись домой, я первым делом зашла к соседкам — Татьяне и Ольге Петровне и поделилась с ними своими планами. Мне требовалась их помощь.

— Ох, Юлька, допрыгаешься, — покачала головой Татьяна, подумала и добавила:

— Тебя одну никуда не отпущу. Поеду с тобой. А здесь одной Ольги Петровны будет достаточно.

Вечером, прихватив с собой пакет с бутербродами, термос с чаем и бутылку лимонаду, мы с Татьяной отправились во двор и загрузились в ее «тойоту». Вначале, правда, я отогнала свою машину от нашей парадной, чтобы не мозолила глаза, и приткнула ее с другой стороны дома в ряд обычных «Жигулей», где она никак не выделялась. Ну не будет же Витька или кто там приедет проверять номера у всех «Жигулей», стоящих у нашего дома? Татьяна свою «тойоту» тоже отогнала от парадной, чтобы подчиненные Колобова нас не заметили: машина с двумя и даже одним человеком, сидящим внутри, вполне может вызвать подозрения. В результате Татьянин автомобиль оказался спрятанным среди трех железных коней, припаркованных недалеко от въезда в наш двор. Причем Татьяна поставила его так, чтобы мы могли сразу же выехать из этой «ловушки»: три машины окружали нас слева, справа и сзади.

Я на всякий случай прилегла на заднем сиденье, Татьяна сидела за рулем, поглядывая в обе стороны. Хотя мы с ней обычно пользуемся въездом во двор, рядом с которым и стояли, в принципе въехать можно и с другой стороны — через арку, над которой висит «кирпич». Но что нашему народу какой-то дорожный знак, в особенности людям Колобова, которые на швейцарские замки плюют с высокой колокольни?